Глава 5. Схрон
Полезай-полезай…
Я и полез на ощупь вниз по деревянной лестнице метров двух. Кто уж там сразу прикрыл лаз, когда начал спуск, я не увидел, зато меня хорошо рассмотрели, позвали. Хоть катакомбы и были обшиты занозистыми досками, но земля сыпалась за шиворот, едва пытался выпрямиться. Где на полусогнутых, где вприсядку я выбрался к подобию землянки. Ждал меня проводник – пацан, тот шустро на коленках провел в следующий отстойник, сделанный, видимо, чтобы было где развернуться со встречным. Я чувствовал дуновение в лицо, вентиляция работала, но всё равно как-то неприятно находиться в сырой земле.
Да уж, пропускная способность аховая. За пару часов мы выбрались в какую-то естественную пещерку с осклизлыми стенами, ниже в овраге журчал ручей, на свежем воздухе легко улавливались запахи людей.
Так и оказалось.
Мальчишка умылся, попил из родника и спросил у высокого старика:
– Ищщо будэ хто?
– Беги к мамке, – разрешил он и стал рассматривать меня.
– Оружие есть?
Я кивнул, вынул пистолет из-под ремня, протянул ближнему мужику, тот передал по старшинству. Разумеется, на станции я прикопал армейский ТТ, а найти ржавую пукалку можно на каждом шагу. Я ж не дурак, чтобы светиться, что бы там политрук не говорил.
Языком молоть – не под дулом автомата стоять.
– Я умоюсь? – спросил я, скинув котомку, не стал дожидаться разрешения, вволю напился воды, похмелье отпустило, наконец.
– Тю, пацан, где ты взял эту пукалку? И патронов нет, зачем носил с собой?
– Что нашел, то и носил… – буркнул я обиженно.
– А стрелять-то стрелял когда?
– Из рогатки…
– Ладно, пойдешь вперед по этой тропе, там встретит.
– Кто встретит-то? Вдруг чужой кто?
– Не бзди, пацан, тут уж все свои, топай, куда надо попадешь.
Я развернулся и стал выбираться по крутой тропе вверх на другую сторону оврага.
Сколько в мире оврагов? Сколько я таких пролазил…
Наверху я осмотрелся – откуда пришел. Внизу людей не было видно, но я знал, они еще не ушли, тревожная пятёрка, дозорных тут на каждом пне, что ль, понатыкано…
Чёрт! Всех не прокормишь, вот и лютуют-грабят всех подряд.
Пройдя немного, любопытство не дало мне покоя. Я привычно влез на подходящее дерево, сориентировался, откуда заходили, где городок, который за час пройдешь пару раз.
Какого лешего надо было ползти под землей?
Я бы и так прошмыгнул этот километр, вон и пацан бежит домой вприпрыжку с охапкой хвороста… Меня пробило на озорство, и я посвистел нашим предупреждающим свистом, вспомнил-таки лесные привычки. Вообще, я уже всё мерил теми ценностями, что внушал нам Гишен, мастер, маки… мыслить иначе уже не смог бы. Мир не черно-белый, не бывает четкого деления на правых и неправых, своих-чужих. Человек многогранен, и обстоятельства верховодят будь здоров, но как-то надо исхитриться остаться собой…
Неожиданно мне ответили, но не в той тональности и короче.
– Слышь, малой, слазь, пока не стрельнул…
Откуда взялся бородач, я даже не заметил, нюх потерял.
А всё похмелье, поили вчера аж до соплей и слёз, выпытывая лагерные подробности.
Я стал неуклюже сползать, решив, прикидываться дурачком неумелым, ну не стрелять же в земляков. Я видел действительно нормальных умных людей, каким никогда не стану – судьба другая выпала, но это не повод уничтожать меня за то, что я безграмотен, много не понимаю. Я имею право жить, как и те простушки с базара. Ну как без простого работящего люда, кто вам хлеб растит…
Я не Господь Бог, чтобы судить, не бандит, чтобы убивать.
Не хочу!
Не хочу, но иду в отряд…
– Шо мовчишь, ни мычишь, ни телишься? На кой впёрся на сосну?
– Говорили, по тропе иди, а я потерялся, смотрю, откуда шел…
Бородатый мужичок обхлопал меня по плечам, заднице, ногам, и подоткнул в спину автоматом.
– Шлепай давай!
И снова молчок.
Прошли мы немало, я пыхтел, рыгал, придуривался, прям черти раздирали, ныть не рисковал.
Мужичонка сзади не выдержал и выругался:
– Фу, перегар с тебя аж глаза ест, похмелить, что ли?
Я обрадовался, обернулся с глупой рожей.
– А давай, мне и перекусить есть чем…
Старик недовольно поворчал, затем выбрал полянку с пеньками для отдыха, тропа обжитая, значит. Да и по пути он пару раз посвистывал, ему отвечали, но маскировались грамотно, я ничего не заметил.
После перекуса дедок подобрел, в глаза посмотрел. Сам сморчок сморчком, а идеями задушить готов.
Наевшись, он вздохнул тяжко:
– Давненько мясца не пробовал… Сало-то да, в похлебку еще кладут…
– Что, голодно в отряде? – я забеспокоился.
Дед махнул рукой, свернул цигарку с самосадом, не ответил.
Я достал сигарету, улегся на спину, от сивухи пошла отрыжка, но немного просветлело в голове. Ох, я и растрепался ночью, сам не ожидал, что самогон язык так развяжет…
Дурное это дело, ох, дурное.
Отлёживаться мне провожатый не дал, автоматом в спину не тыкал, а ворчал, что ходить по лесу не умею, ростом не вышел, да еще, слабак, пить наладился.
– Лес шума не любит, да и зверя спугнешь или, наоборот, разбудишь…
Я кивал, пожимал плечами, разводил руками.
Придурок придурком…
Стоянка отряда была временная, никаких землянок, только несколько шалашей, костерище, пару котлов. Человек двадцать, если не учитывать дозорных. Банда как банда, заросшие, грязные, солдаты в лесу выглядели не краше. Все занимались своими делами, меня дед отвел к палатке, позвал старшого, доложился. Я присел на поваленное дерево.
Старшой зыркнул волчьим взглядом – душегуб. У них такой вот морозящий взгляд. Я как будто снова оказался в гестапо, всё нутро сжалось, я потупился, главное – не смотреть в змеиные глаза, убить может, если что вдруг померещится…
– Совсем щенок, стрелять-то умеешь?
– Не-а… по нам стреляли… в концлагере.
– Я и вижу… Ладно, иди вон повару пособи, в ночь выходим. Американцы освобождали?
– Не, я у бауэров был, англичане пришли.
– Что ж не остался-то?
– А как же мамо? Да и языка не знаю, жрать нечего, хуже чем в войну, работы не стало…
– Жрать и тут нечего, – буркнул он и пошел вполголоса раздавать задания.
Бойцами эту банду сложно было назвать: урки, дезертиры, власовцы, некоторые еще в немецкой форме. А настоящие боевики ходили в гражданской одежде, такой со мной профессионально беседовал на гулянке.
После легкого ужина и двухчасового передыха тронулись в путь, всё вверх и вверх. Как потом стало ясно, до снега уходили строить схроны для зимовки.
Да уж, это не труднодоступные пещеры маков, покопать пришлось немало, да еще землю нужно было прятать, стравливать в ручей или речушку. Это в городе на поле можно было перепахать свежую землю, а тут выбрали чуть ли не пологую макушку холма и в три стороны копали еще и переходы из бункера в бункер, отхожие места, укрепляли всё бревнами, печи, лавки, столы и полки. Двуярусные койки строили в расчете на двенадцать бойцов в землянку.
Далее предстояло натаскивать сюда запасы. Оружия и боекомплектов успели награбить достаточно в обозах драпавших немцев, о доверчивости которых они посмеивались, двое точно были из бывших галичан, говоривших чисто на немецком: старшой и помощник болтливый.
– Эх, баб нельзя брать сюда, озвереем ведь, – жалился похабного вида расхристанный мужичище.
А в деле хороший печник оказался, только с разветвленными дымоходами пришлось повозиться, вернее, мне копать не перекопать. Главное – я принцип обустройства понял, хоть и натаскался кирпичей, заготовленных кем-то заранее.
Но за три недели кой-как управились, замаскировались, пару раз и я сиживал на сосне Свистуном, как меня прозвали. Двое рослых парней как-то брали меня с собой лес валить, да досок напилить. Так я научился выбирать деревья, рубить, чтобы падало вниз, а не на себя, доски там же пилили, таскали на себе чуть не за пять километров. Вот и плотничать, топор держать и точить понял как. Потом они же слетали за хованками, значит, жёны или родня приносили еды в запасные схроны-переходы, скорее всего детей и посылали, чего своим телом бабам рисковать.
А далековато от городка зимовать они собирались.
Ночевать в недостроенных землянках мне было стрёмно. Земля сырая ведь тяжёлая, если придавит, сам не выберешься. Я по привычке выбирал себе разлапистую старую ель, там сухо – лучше всякого шалаша, да и на душе спокойней было.
Пустых да и любых разговоров даже за скудным ужином не велось. Никто не расспрашивал, кто я таков, и о себе никто не распинался. Только случайно, выгребая землю в бадью, я услыхал от старшого: «Нахтигаль», – это он переговаривался со своим помощником на немецком, тоннель между комнатами уже был готов, вот и донесся до меня обрывок фразы. Где-то я уже слышал это слово и долго перебирал в памяти стремительные события этого сорок пятого года.
Ну конечно же!
В лагере… Это же галичане охраняли военнопленных.
Казалось, вечность прошла с тех пор, только животный страх от дубинки Хохла никуда не делся. Ну этот гад, если не удрал с немцами, так на земляные работы не подпишется… Может быть, для его бойцов и строим схрон.
Повар обустроил место для кострища в углублении чуть не до пояса глубиной, я ж ему и копал со страхом, думая, что себе могилу рою. Ан нет, сверху еще лапника навалил на перекрестье из дрынов, там же он и кашеварил, и спать оставался.
В один из пасмурных дней старшой осмотрел маскировку, выходы: один в овраг к ручью, два наверх, четвертый – на другой склон.
Проверил, продухи работали.
Поварские дела свернули, спустили всё вниз. Землю вокруг костра перерыли, что те кабаны – по колено провалишься, еще кучки дерьма пораскидали. Повар сообщил, что продукты кончились, надо спускаться в мир, как он выразился. Печи в двух сообщающихся землянках протопили, сидели и принюхивались, вроде дымом не пахло…
Два часа на отдых и стали спускаться по осклизлой тропе, стараясь держаться рядом с ней, растянувшись вдоль пошире по обе стороны, на пожухлой траве следов и грязи меньше. И всё средь бела дня. Где-то на полпути на приметной поляне с пеньками для отдыха мы дождались встречную группу, груженную ящиками с боеприпасами, вот они-то в ночь уходили из дома.
Мой напарник из ястребков выпучил на меня глазищи, а я не преминул подъегорить его вместо привета:
– Не бзди, белобрысый из третьего телячьего, тут хорошо кормят, не в плену, чай.
Он, кряхтя, обматерил меня, скинул ношу, привалился к дереву, прикрыл глаза. Небось Галю мою Галю душа у него поет… Подходить к нему я не стал, уселся в сторонке от всех.
Мужики по большей части в безрукавных овечьих полушубках по двое-трое полушепотом обменялись одеждой, новостями, разрешили перекурить в кулачке. Немецкую форму сменили, кой-как переоделись под гражданских…
Как они ночью подниматься будут?
Можно сказать, что мне повезло.
30.01.24