На привокзальной площади играли бравурные марши, перемежаясь с речами Геббельса. В какой-то день жаркого июля странная волна восклицаний пробежала среди немцев. «Клаус-Клаус… Валькирия», – шептались кто со страхом, кто с надеждой, что пора, мол, остановиться, мира запросить. Одна толпа сменялась другими пассажирами, а скрытый ажиотаж не иссякал.
Провал заговора и неудачное покушение на Гитлера (20 июля 1944 года) обрушили надежды Германского Сопротивления на замирение с западными странами. А вкупе с Нормандской десантной операцией по освобождению Франции (6 июня – 24 июля 1944 г.) потребность в новостях у наших стариков даже начала раздражать нас. Понемногу и мы начали вникать в так названный «День Д».
Вермахт пережил «второй Сталинград» в Средиземноморье, нам так и вовсе не было понятно, что в Африке-то забыли арийцы? Это уже третий фронт, считай...
Ох и разозлили мы стариков своей безграмотностью. А мы откровенно не понимали, не спрашивать же у мастера, мол, покажи на карте, где тот Тунис, и какого хрена там Роммель воевал и с кем?.. Мастера мы боялись, как-никак он же немец. А зачем войны вообще начинают, даже туземцы говорят белым, зачем столько убивать людей, если вы их не едите?
Ну да, кровь войны – нефть…
Нам-то она на кой, чтобы сливать ее, рискуя сорваться с лесенки цистерны? Как ни агитируй, а своя шкура всё равно дороже. Мы тоже осерчали на стариков, но молча выслушали их упрёки…
6 июня 1944 года началась высадка войск армии США, Великобритании, Канады и французского движения Сопротивления на севере Франции, так был открыт Второй фронт в Европе…
Можно сказать, что мы обжились, тоже стали стариками, то есть привыкли, что ли. Как мы ни пытались отстраниться от внешних потрясений, но информацию доносить в лагерь от нас настойчиво требовали, как будто эти новости с фронтов могли для нас что-то изменить. Упаднические настроения Гишен умело гасил, убеждая нас, что это всем нужно, всех касается, что надо жить верой, тогда и придет спасение. Мы же с великим недоверием слушали его бубнёж и молитвы.
Куда там спасение на хер, никому не нужны оборванцы вроде нас… Тем не менее волей-неволей приходилось вникать в страшные события.
Немецкая пропаганда тоже вещала о спасении, что надо перетерпеть временные трудности, а чудо-оружие весь расклад военных сил перевернет в мире. Находились, конечно, и фанатики, безоговорочно верили каждому слову, но в ответ на ужесточившиеся репрессии, народ внимал понуро, открыто не проявляя скептицизм. Разве что страх перед большевиками внушал больший ужас, чем собственные правители.
Что лагерь, что сортировочная наша станция стали перевалочным пунктом. Военнопленных из восточных лагерей перебрасывали на западные направления, дабы укреплять оборонительные сооружения, а англичане не переставали бомбить по ночам, американцы шпарили днем по заводам и шахтам. А ведь счет пленным и угнанным шел на миллионы, беспощадный голод надвигался на Германию. На что уповал Третий рейх – это оставалось загадкой, когда Красная Армия уже вышла на границу с Восточной Пруссией. Наступление с востока и запада развивалось стремительно и кроваво.
Казалось, наши старики-парижане кормятся сводками.
Народное восстание в Париже (19-25 августа 1944 г.) привело к капитуляции немецкого гарнизона, город не взорвали, потому что своя шкура была ближе, и военный комендант сдался союзникам. На помощь французскому Сопротивлению успели прийти пехотная дивизия США и бронетанковая дивизия «Свободная Франция» («Свободные французские силы», иногда называемые «Французские силы освобождения» генерала Шарля де Голля), с артиллерией и танками удалось подавить немцев и вишистов. Но, к сожалению, отступая, они расстреляли арестованных в городской тюрьме и в концентрационном лагере. Гишен многих знал лично и сокрушался до слёз…
Освободив Париж, союзные армии продвигались к бельгийской и германской границе, преследуя фрицев по всем направлениям, в итоге образовался единый Западный фронт, отрезав немецкие войска на юго-западе Франции. Возобновились методичные бомбежки не только военных целей, но и городов: Берлин, Штутгарт, Дармштадт, Фрайбург, Хайльбронн…
Увидеть днем небо, захваченное стройными рядами бомбардировщиков с истребителями прикрытия, коих собралось в избытке на Нормандском побережье, для нас означало лишь одно – обосраться захваченными врасплох, почувствовать себя ничтожной песчинкой, каплей в море смертей. Одно дело – ночью услышать гул британских самолетов под вой сирен, другое – воочию увидеть до горизонта небо, расчерченное на плотные коробки построения… В отличие от пилотов RAF, американцы летели плотным строем всё время, к цели и обратно.
– Твои переживания и страхи не принесут хлеба… А хлеб нужен здесь! Ваше счастье, что вы молоды. Не надейтесь, что все ужасы забудутся, хотя война скоро кончится, с нами или без нас, но кончиться должна… – Гишен замолчал, взглядывая в облачное небо.
Налеты на заводы в ночных бомбардировках особого толка не принесли, но страху нагнали на всех. Рабсила остовцев имела огромное значение для нужд Германии. И все хотели есть. Из-за дефицита продуктов, мобилизации поваров на фронт многие рестораны и кафе закрылись, в наши привокзальные буфеты часто наведывались и горожане, не только пассажиры. Что мог думать обыватель, глядя на нас? Только то, что мы их объедаем… Нормы питания до 1944 года не урезали, но придумали замену. Многие продукты как мясо, жиры, хлеб заменяли картофелем. С промтоварами по имперским текстильным карточкам было гораздо лучше. Педантичные немцы досконально всё расписали по стоимости: пальто – сто баллов, трусы-кальсоны – пять баллов, с обувкой стало хуже, хотя я всё еще не перерос прочные ботиночки мамзель Маши.
Мы передавали статистику лагерным организаторам, а работа в депо, сортировочной станции и железнодорожные перевозки значительно увеличились. Мы вертелись ужами на сковородке. Как-то само собой сложилось, что если ночная смена, то и вскрытие цистерн обязательно, а на обратном ходу и потрошение товарных, которые мы приспособились вычислять и скидывать коробки уже в движении, сколько успеем до пятого километра, после которого начинался разгон. Зачастую нам помогала маркировка вагонов, если из Франции, то непременно мы были с добычей. Нам уже не нужно было тащить всё добро на сортировку, мы оборудовали схроны в полукилометре от путей, ставленники боша, возвращаясь в лагерь с тележками после раздачи завтрака бригадам, их проверяли и забирали.
Разумеется, мы уже стали похитрее, для себя оставляли тоже, иначе ноги протянешь. На сон перепадало четыре-шесть часов. Да уж, действительно, счастье, что мы молодые, и нам совсем не хотелось попадать под бомбежку, но и от рассуждений боша с парижанами легче не становилось.
Во время Первой мировой войны бомбардировки городов были запрещены, а посылать войска для погашения беспорядков в колониях было дорого, и английских солдат берегли и практично «успокаивали дикарей» с воздуха. Американцы, в отличие от королевских ВВС, не особо усердствовали… Парижане наши лагерные объясняли это тем, что в сорок третьем янки атаковали промышленные Дармштадт, Швайнфурт и Регенсбург, и нарвались на неожиданно сильное сопротивление, потеряв треть самолетов, экипажи начали бастовать… А англичане сначала сбрасывали фугасные бомбы, разрушавшие крыши, вторая волна – зажигалки, и третья атака добивала остатки домов вновь фугасами…
Лекцию по истории продолжил писарь:
– Война – это не только источник прибыли для «Дойче рейхсбана», ведь цена перевозки каждого депортированного установлена на уровне четырех рейхсмарок. «Рейхсбан» ведь транспортная компания и должна быть эффективной.
Мы-то на своей шкуре испытали эти неприоритетные спецпоезда, оставляющие путь свободным для прямых грузовых и пассажирских поездов…
– СС организовали расписание движения спецпоездов с 1942 года, везли рабочих с востока на запад, а французских, немецких евреев – на восток, в Польшу. И с 1942 года железные дороги потерпели значительный ущерб. Чтобы депортировать в концлагеря, для начала надо же было сосчитать количество «пассажиров», чтобы выставить счет за перевозки, учесть утрату подвижного состава и страховые выплаты семьям погибших машинистов… Деньги узников для их же перевозки поступали на счета СС и на компенсацию затрат «Рейхсбана» на покупку вас же, остарбайтеров, для работы здесь.
Что-что, а считать каждый пфенниг они умели хорошо за каждый километр пути к смерти. И с 1942 года сортировочные станции систематически бомбили, дезорганизуя движение. При большом скоплении составов трафик снижался чуть не в половину.
А зенитки в глубоком тылу не предусматривались. Сирена не всегда включалась, пожалуй, намеренно, чтобы не останавливать круглосуточный процесс, поэтому наш Бобик так был нам дорог, с ним было гораздо спокойней. Станции, само собой, приходили в упадок… Пути и платформы в срочном порядке восстанавливались и переоборудовались. Большие поворотные круги и огромные сортировочные станции, как у нас, были более защищены, потому что маневровые тяни-толкайчики могли легко растащить составы от налетов авиации. На городок, вероятно, случайно обронили пару бомб, но станция как заколдованная не была приоритетной целью, может быть, из-за близости к Гамбургу нам не придавали значения.
Бомбардировки британской авиации однозначно пугали больше. Очередная операция устрашения называлась без заморочек – «Кёнигсберг». В ночь с 26 на 27 августа 1944 был первый налет бомбардировщиками, следом в ночь с 29 на 30 августа нанесли еще больше разрушений. Из ста восьмидесяти девяти «Ланкастеров» на базу не вернулись пятнадцать, чем похвастались королевские вояки. При этом военные объекты прусской столицы не пострадали, наш Писарь только фыркнул, мол, разрушать их и не планировали, так как виды на эти заводы имелись у кого-то.
Кто бы знал истинные планы, но только не жертвы. Мы ненароком задумались, что до Гамбурга-то раз плюнуть, видно, и наша сортировка для чего-то предназначена, не угадаешь…
С начала 1944 года Красная армия наступала на Украине, под Ленинградом, а англичане с американцами в Италии. Теперь с большой высоты уже американцы разбомбили авиационные заводы Ораниенбурга и Бадсдорфа. «Летающие крепости» бомбардировщиков сопровождали истребители «Мустанг». Было чего опасаться, ковровые бомбардировки жилых кварталов продолжались. Люфтваффе терпели поражение, и нефтяная промышленность очень пострадала. Еще в августе 1944 года Германия полностью лишилась возможности импорта нефти из Румынии из-за выхода той из войны. Нацистская пропаганда преувеличивала масштабы разрушений и количество погибших, пытаясь выставить Германию жертвой англо-американских агрессоров, не знающих пощады.
А тем временем в Германии закрывались магазины, мастерские и частные лавочки, все театры, варьете, кабаре, цирки, кинокомпании, музыкальные и художественные учебные заведения, издательства и профессиональные училища. Даже кинотеатры сократили втрое, перестали печатать книги, газеты, модные журналы. Бюрократический аппарат органов управления тоже урезали нещадно.
Кончилась красивая жизнь!
Это нам жаловалась фрау за чаем, умела она заваривать его с травками-листочками из сада-огорода.
В августе 1944 года запретили отпуска, к великой досаде мастера, ему очень было нужно проведать родственников, может, сестер или дочерей, телефонная связь оборвалась, и фрау сильно настаивала, ведь проезд-то у него был бесплатный, и он имел право.
А с сентября увеличили рабочую неделю до семидесяти двух часов, еще и женщин стали привлекать не только на заводы, но и на военную службу. Для немки вроде бы три Ка обозначали сферу ее обязанностей: кирха, киндеры и кухня. Отчаяние, безнадежность и страх попасть в гестапо отпечатались на бледных лицах прежде заносчивых домохозяек, они только пучили глаза, когда нам приходилось проходить мимо. Станцию и лагерь теперь в основном охраняли пожилые да югенды с винтовками, причём пацанов стоило опасаться больше.
После Варшавского восстания (1 августа – 2 октября 1944 г.) многие уцелевшие жители левобережной Варшавы попали в немецкие лагеря. Женщины, дети, старики – всех гнали пешком, небось провожали их полицейские с винтовками, как нас, а кто мог скрылся… План захвата власти правительством в изгнании провалился, город был почти разрушен. Хотели сами изгнать фашистов раньше Красной армии, чтобы объявить себя независимыми, но не рассчитали сил, никакого британского десанта не пришло на подмогу, а пострадали, как обычно, самые беспомощные… Это с превеликим сочувствием вдалбливал нам Гишен, значит, маки наше происхождение обеспечили качественной легендой.
В октябре 1944 года Гитлер издал приказ: «Все мужчины от 16 до 60 лет объединяются в батальонах Фольксштурма». Вскоре бюргеры безо всякого мундира с белыми повязками с надписью «Немецкий Фольксштурм» и с доисторическими винтовками появились и на станции, и в лагерях. Брать людей уже было неоткуда, ни союзников, ни коллаборантов. Одна за другой эти страны попадали под освобождение Красной армией.
Население роптало, приближение фронта к границам Третьего рейха подтверждали эвакуированные, тяготы войны коснулись каждого и в городке и на хуторах бюргеров. Недовольство простых людей и местных органов власти озлобляло нацистскую систему, жестокие репрессии крепко держали власть, уклониться от выполнения новшеств было невозможно, не говоря о том, чтобы открыто высказаться. Всё недовольство обрушивалось на подневольных, как же, ведь это мы их объедаем... Всё-таки наш барак железнодорожных рабочих – это невероятное везение, мы уже считались специалистами, да хотя бы пропуск на свободный вход-выход без конвоя давал незаменимые плюсы и шансы на выживание.
Силы союзников превосходили потрёпанную немецкую армию, поражением уже пахло в воздухе, Гитлер же требовал проводить тактику жёсткой обороны до последнего солдата и патрона. С освобождением Франции и Бельгии западная оборонительная линия вернулась к прежней государственной границе Германии.
Высадка морского десанта по всему нормандскому побережью, интенсивные налеты союзной авиации, диверсии отрядов Сопротивления и британских коммандос доходили слухами и до населения, и до лагерей. Пресловутое сарафанное радио неистребимо, тем более поток прибывающих только увеличивался. Городок и ближние поселения бюргеров трещали от неустроенных голодных беженцев, бюрократия никуда же не делась. Соседи мастера приютили дальних родственников и сетовали на скудную страховку для нахлебников, что тесно и трудно приходится, только деваться некуда. Недостаток ощущался во всём, неимоверное раздражение в очередях, чтобы выяснить что-то о близких или отоварить карточки, выплескивалось повсюду.
Остербайтерам со станции лучше было не соваться никуда, да и работы прибавилось. Спешно формировались составы, на скорую руку латались товарные вагоны, в суматохе тырить вроде стало и проще, а вот добираться в лагерь гораздо опасней.
В нашем пролеске можно было наткнуться на кого угодно от беглых военнопленных до немецких дезертиров, которые были с оружием. Видимо, кто-то заметил нас, но поскольку на работе и в лагере нас не искали, значит, распотрошили наш схрон с галетами те, кто сам прятался. Причём оставили следы, ничего не закопав, не закидав дерном или ветками хотя бы. Оставалось ходить дорогой, как все, открыто возвращаться в лагерь.
23-25 августа 2023