Проснулась я, как ни странно, через восемь часов и чувствовала себя бодрячком. За кружкой кофе размышляла о странном доме Лаврова. В нашу контору всегда поступали «интересные» заявки. Вынести из проклятого дома какую-то значимую вещь, выгнать духа шумной соседки или найти кого-то, кто там застрял. Я чаще всего занимаюсь поисками пропавших. Прихожу, нахожу и выхожу. Три значимых слова в моей работе. Кто заказал найти Лаврова, я не знала. Такую информацию знает только шеф, а его я видела лишь однажды, когда устраивалась в контору. Поэтому на все мои вопросы отвечал Антошка — наш заведующий по «тёмным домам». Контора, кстати, так и называется «Тёмный дом». Название наверняка придумывали на ходу, потому что сесть и поразмыслить у нас не бывает времени.
Я достала мобильник и открыла файлы на клинику-дом доктора Лаврова. Покопаю немного и отправлюсь обратно.
– Так-с, фото его я уже видела. Дядька как дядька, ничего примечательного: рыхлое лицо с оспинами, нос картошкой, светлые волосы ёжиком, — произнесла я вслух, а мыслями прикоснулась к лицу парня, которого встретила в том доме. — Интересно, стоит рассказать о нём сейчас или просто потом внести в доклад?
Я вспомнила прикосновение руки и почувствовала тепло, словно он находится рядом. Сильная связь. Странный парень. Интересно, как его зовут?
– Алиска, ты с кем тут разговариваешь? — спросила сестра, входя на кухню.
Я посмотрела на свою точную копию и улыбнулась.
— По телефону говорила. Ты чего так рано встала, сейчас только семь утра?
— И почему риэлторы так рано ходят на работу? — Алина достала с полки печенье и, не дожидаясь ответа, вернулась в свою комнату.
У меня всегда были странные чувства к сестре-близнецу. Она не знала, чем я занимаюсь на самом деле и где пропадаю сутками. Приходилось врать ей с самого детства. Она родилась Нормальной. И порой я ей даже завидовала. Как объяснили мне в конторе, ещё в утробе матери я, как доминантный близнец, поглотила все её способности. А так мы были бы сейчас на равных. Но то, что было много лет назад, — уже история, и её не повернуть вспять.
За Алиной закрылась дверь, и я вернулась к байкам о доме.
– Так, поехали, — я открыла файл и стала читать вслух для того, чтобы лучше запомнить. Алина всё равно ещё минут сорок не выйдет из своей комнаты. У неё йога по расписанию.
— Тысяча восемьсот двадцать третий год. Земля принадлежала знатной семье, открывшей здесь гостиницу. Так вот что это были за рычажки! Они передавали сигнал консьержу из номеров. Дальше. Согласно бумагам, чета не имела детей. Чей же мальчишка?
Я машинально потянулась к сигаретам сестры на столе, но вовремя отдёрнула руку. Раз бросила, значит, бросила.
Тысяча девятьсот первый год. Еврейская община. Часть постройки обрушилась во время служения. Вот что за люди были во дворе. Ясно. Тысяча девятьсот пятидесятый год. Брат с сестрой выкупили часть здания. После того как их родители узнали о сексуальной связи детей, в доме произошёл умышленный пожар. Ходили слухи, что молодые успели обзавестись двумя детьми. Доказательств нет.
Потом дом простаивал. И в двухтысячном году его полностью выкупил доктор Лавров.
Дальше в файле шла вырезка из газеты. «Знаменитый профессор Лавров после инцидента с пациенткой сменил профиль, купил старый дом на отшибе и открыл бесплатную клинику для малоимущих».
– Что за инцидент? – я снова потянулась за сигаретами. – И кем он работал до этого?
Будильник на телефоне оповестил о выходе из дома, и я благодарно его отключила. Последние несколько месяцев я перестала чувствовать время. День прошёл или секунда, чувствовалось одинаково. Происходило это всё из-за частого пребывания на другой стороне. Там время стоит, и ты попросту совсем перестаёшь его чувствовать.
Скорее в автобус и на работу. Я, как могла, отгоняла мысли о парне, застрявшем в доме, но он просто маячил перед глазами. Что в нём такого? В этот же момент моя ладонь потеплела, как от прикосновения.
Может, я скоро умру, и Они начали меня чувствовать? Я слышала от Эдика такие истории. Когда люди перед смертью начинают видеть то, что другим и в кошмарах не снилось. Одна нога уже за порогом, а другая всё ещё в мире живых.
Дорога пронеслась незаметно. И вот я стою около дома Лаврова и пытаюсь разглядеть силуэты в окнах. Ничего. В этом мире их уже нет.
Битые кирпичи на углах здания, покосившиеся рамы. Однако кое-где местами висели даже занавески. А второй этаж был целым, но именно он пугал меня больше всего. Слишком белые стены, запах больницы доносился даже до улицы.
Я достала ключи и сжала в руке. Мне нужен Эдик. Он у меня стоял на быстром наборе, и его голос послышался уже через несколько секунд.
– Алиса, доброе утро, какие новости?
– Эдик, не дури. Что ты видел в доме?
– В каком? – пауза. – Ты видела их?
Я засунула палец в рот и погрызла ноготь.
– Ты поднимался на второй этаж? – спросила я, тоже выдержав паузу.
– Да. Но я не нашёл Лаврова.
– И тупо скинул всё на меня! Эдик, у меня полно своих домов.
Я люблю свою работу, но здесь происходит что-то не то. Слишком много временных потоков перемешались. Оставшиеся бедняги попросту не в силах уйти самостоятельно.
– Я сейчас приеду.
- Уже не надо. На кой ты мне здесь?
– Я думал, что так и нужно, – тихо выдохнул мой коллега. – Дождись меня.
Но на этих словах я уже дала отбой.
Зайти, найти и выйти. Ничего сложного.
Я открыла дверь, зажмурилась и... сошла с ума.
Во дворике на этот раз никого не было. А где евреи? Зашла внутрь дома и огляделась.
– Живые есть? – спросила я. По протоколу мы обязаны проверять наличие живых. Если таковые имеются, они сразу же появляются. Но сейчас ничего не произошло.
– Сероглазик, – тихо позвала я.
Хорошо. Будем искать. Зашла в комнату к детям – пусто, к мальчишке из гостиницы – тоже никого. Что здесь произошло за одну ночь?
Из разбитых окон лился мягкий свет, но его источником было не солнце. В этом мире непонятное освещение. Небо сияло само собой, как будто это и был единственный источник света в этом мире.
Обстановка напоминала заброшенный музей: кресла, торшеры, картины, чучела животных. Всё это покрыто толстым слоем пыли. Комната за комнатой. И ни одной души.
Я дошла до лестницы, ведущей на второй этаж, и замерла. Наверху было темно, словно окон там не существовало. Но остановило меня не это. На своей шее я почувствовала тёплое дыхание.
Дыхание! Я не трусиха и работаю в конторе четыре с половиной года. Но некоторые вещи вызывают страх. Не откладывая момент ужаса, я резко обернулась и встретилась взглядом с моим пропавшим парнем, сероглазиком.
– О! – вздох облегчения вырвался из моей груди. – Ты здесь.
Он снова взял меня за руку и потянул в одну из комнат. Мы шли недолго, и я успела разглядеть фигуру парня. Кажется, он немного ниже меня. И точно младше. Будь он живым, общество вряд ли бы одобрило мои мысли по отношению к этому юному телу.
– Сюда.
Это была старая прачечная. Ну, или что-то похожее. Там стояли три большие стиральные машины с зияющими круглыми ртами, из которых капала грязная вода.
Он подтолкнул меня к стене и встал напротив, причём очень близко. Я чувствовала его дыхание на своём лице.
– Кто ты такой?
Я подняла руку, желая прикоснуться к нему, но так этого и не сделала.
Его серые глаза до глубины были наполнены болью. Казалось, его разрывают изнутри. Но ведь так не бывает. Чувства – это удел живых.
– Тебя так долго не было.
Я замерла от его голоса.
– Что-то изменилось?
- Да.
– Тогда просто расскажи, в чём дело? – заорала я и тут же услышала знакомый голос.
– Живые есть?
– Есть, – раздражённо ответила и пошла в сторону Эдика.
В этом мире невозможно противиться одному простому вопросу: если задаёт его работник «тёмного дома» и ты живой. Моё тело уходило из прачечной, а в голове стоял крик. Я пыталась схватить тёплую руку, которая вела меня несколько секунд назад, но пальцы лишь скользнули по ладони, успевая почувствовать искорки энергии.
Моё сознание выдернули из сумасшествия, и я снова стала нормальной.
– Я пожалуюсь, и тебя уволят, – прикрикнул Эдик, тряся меня за плечи.
Высокий и накачанный, он сильно выделялся в нашей конторе. Бывший боксёр, любитель публики, стоял передо мной, согнувшись в три погибели, чтобы заглянуть в глаза. Меня этот зрительный контакт сегодня добьёт.
– Чего ревёшь? Я за тебя перепугался. Знаешь, сколько раз я орал «живые есть»? Двадцать семь! Да что с тобой такое, Алиса? Ну не реви.
Он встал на колени и прижал мою голову к своей широкой груди.
– Ну успокойся.
Эдик провёл рукой по волосам и замер.
– Давай, продолжай меня успокаивать, – попросила я. – Мне это сейчас очень нужно.
Интересно, почему я снова плачу? Что за эмоциональный барьер я перешла?
– Алис, у тебя волосы поседели. Просто белые-белые.
– Просто выведи меня до конца, и они снова станут прежними. Я поэтому ни с кем не хожу в паре. В этом мире моё тело выглядит немного иначе.
– Алиса, ты полностью вышла. Мы на стороне живых.
В момент Эдик поднял меня на руки и вынес из дома, несмотря на мои протесты.
– Хорошо, что я на машине.
– Отпусти, я не маленькая и не больная, – затарабанила я кулаками по мощным плечам.
– Ты едешь к шефу.
– К Антошке?
– Выше.
У меня округлились глаза. Эдик посадил меня на переднее сиденье и завёл мотор.
– С тобой что-то происходит, и лучше будет узнать об этом первыми.
– Почему ты передал этот дом мне? – крикнула я, пиная изнутри дверь.
– Потому что меня попросили.
– Кто? – моя нога застыла в миллиметре от стекла.
– Обитатели дома. Когда я пришёл, они голосили твоё имя.
– Но…
– Это были крики о помощи. Я думал, что ты справишься, но всё пошло криво.
Машина дёрнулась с места, и я бросила последний взгляд на дом Лаврова. На втором этаже в белоснежном окне виднелся силуэт. Сердце ёкнуло. Это был он, мой сероглазик.