Прошел год с похорон первенца Милли. Она собрала своих, естественно, медиков. После кладбища накрывала с дочкой на скорую руку. Деловая Цапля привезла уже готовые блюда. Маруся с некоторых пор избегала поминок, но покойному Сереженьке никак не могла отказать. Последние годы она доверяла ему кардиограммы, а Милли даже не бралась лечить аритмию злостной курильщицы.
- Доктор-доктор, когда я делаю руки вот так, мне очень больно.
- Больной, а зачем Вы делаете так?!
Этот анекдот, как диагноз для Маруси, запомнился ей навсегда. Двадцать восемь лет… Это слишком рано. Он был всем для матери - коллегой и учителем, и другом, соратником, опорой во всех вопросах. С третьего курса работал на скорой, подрабатывал массажистом с выездом на дом, закончил аспирантуру, и, конечно, работал. Столь целеустремленного и красивого юноши Маруся не встречала в жизни. Он берег себя для той – единственной, сознательно не растрачивал себя на увлечения сестричками, что поразило Марусю, для которой такое презрительное отношение к гормональному обмену казалось странным для медика. Милли только пожимала плечами, средний брат уже подарил ей пару внучат, сноха подвинула ее с кухни наглым поведением. Ее это не беспокоило. Ясно, что смерть молодой соседки от анорексии, решившей похудеть через лечебное голодание, направило мысли в ложном направлении, почему старшенький страдает отсутствием аппетита. Он отмечался у матери в тетрадке почти год, что съел кашку, булку, яблоко. Маруся не видела никакого депрессивного синдрома и одергивала Милли, чтобы оставила сына в покое. Но различные примеры, долгое отсутствие практики у Маруси, не внушали доверия ее словам. Цапля с Черным котом Зосей могли похвастаться только новым оборудованием в своей клинике, куда Марусю уже не взять с просроченным дипломом, что ей одна дорога – начинать с дурдома, идти на курсы и переаттестацию. Чаепитие закончилось чуть ли не руганью. Каждый остался при своем мнении. Решение принимал сам Сереженька, компьютерная томография показала новообразование.
Почти год он восстанавливался после операции, писал диссертацию, дышал грамотно, рассчитывая на одно легкое. Время он проводил на даче, готовясь к защите. По возможности коллеги укладывали его на искусственное дыхание, чтобы он набрался сил, передохнул. Он защитился. Конечно, устал. Цапля подсуетилась, в реанимации аппарат был свободен. Приплачивать не нужно, был запасной на острый случай. В династии медиков случилась трагедия, зевнули диагноз собственного сына. Что явилось толчком к развитию онкологии, какая ошибка в практике – прокол на языке медиков, он не говорил. Возможно, не было проколов… Маруся заехала на Третьяковку к чудотворной иконе Божьей Матери, не от фанатичной веры, а просто так советовали в безнадежных случаях. Ей и самой как-то часто нездоровилось без явного повода. Несколько ступенек надо было подняться к огромной иконе, только стоя на коленях можно было прочитать молитву об исцелении, приложиться к окладу и спуститься с другой стороны. Народ не толкался, не торопил, углубившись в свои беды.
Вечером родители навещали его, он что-то пытался сказать. Вопреки всему пошло резкое ухудшение. Милли весь год вспоминала, что поняла по глазам сына, что она бестолковая, не может догадаться. Он поставил диагноз, но слабость помешала ему донести матери то, что следовало сделать срочно. Они доехали домой и тут же им позвонили, что alles*. Вскрытие показало, что причиной смерти явилась синильная палочка. Если бы не усердие медиков, жил бы в пределах возможностей питания мозга кислородом одним легким. Этот год они мучились чувством вины. Милли с инфарктом отлеживалась дома, даже не поехала в больницу. Что там могли предложить? Лечение по стандартам Минздрава? После революции стали лечить болезнь, а не человека. Узкие – совсем узкие специалисты. А сейчас стандарты лишают необходимых затрат на больного, мнение врача не имеет значения, а отступление от стандартов наказуемо, но каждый человек неповторим со своим букетом болячек и восприятия. Ей дали инвалидность, она продолжала работать на автоматизме – по привычке. Затем ей вырезали фибромку. От нее осталась замороженная тень, предлагающая выпить, закусить. Она была не с нами, хоть и разбирала по косточкам аппарат, складки дыхательных трубок, которые не поддаются стерилизации. Именно в этих складках и заводится синильная палочка. Разве они не знали, что группу риска составляют пациенты реанимации после эндотрахеального наркоза и больные на аппаратах искусственного дыхания?! Половина случаев внутрибольничных инфекций вызваны синегнойной палочкой. Разве их этому не учили?!
Маруся молча наблюдала нагнетание убийственной атмосферы, гадая, чем можно остановить приближающееся состояние аффекта.
- Милочка, тебе нужно лечь в клинику неврозов, ты понимаешь меня? Жить прошлым нельзя. Если бы я еще практиковала, я бы нам всем вызвала свою бригаду.
- Ну, вызови, - огрызнулась Цапля. - Много в живых осталось от курса?
- Практически никого. Но дело в другом… Лучше бы вы рыдали как дуры, это полезно, а на године особенно.
- Мы уже рыдали – на кладбище. Только ты прячешься от негатива за работу. – Взъелась Зося.
Вадим вышел из-за стола, поправил лампадку, встал под иконы – молиться. Это была его – самая большая комната в квартире.
- Ссориться глупо, девочки. Я много панихид отстояла за последние годы. И как-то я очень громко рыдала о папуле под конец службы. Монах Авель – светловолосый мальчик – просто ангел начал проповедь, почему нельзя убиваться по усопшим. Человеку в утробе тепло, уютно, он не знает, что муки рождения выталкивают его в жизнь земную. Он адаптируется, наслаждается видением красоты и хочет, чтобы так было всегда. Он, как и в утробе матери, не знает о новой жизни, в которую все мы переходим по готовности. Снова жутко думать о смерти, и сам процесс иногда мучителен, но нужна лишь вера, чтобы не страшиться перехода в жизнь иную. Кто жив, задумайтесь о том, насколько вы готовы к уходу. Может быть, напрасно тратите силы на пустое? Пора задуматься. Любая смерть – назидание живущим, что мнимое не вечно. Через какое-то время я была в том монастыре, сказали, что отец Авель преставился недавно. Светлая память мальчикам, они переросли своих мамочек быстрее, чем хотелось. Это зрелые души, чему нам еще учиться и учиться. Если суждено жить, то мы будем жить, делать каждый свое дело.