Было уже совсем поздно, когда вернулся Антошка, взял поводок, молча ушел с собакой. Антон смотрел на Алису, отодвинувшись от компьютера, она ждала упреков в баловстве младшенького. Она тоже умела держать паузу безо всякой злобы, напряжения.
Он, промямлив что-то под нос, выдал, наконец, что звонил Тимей.
- Когда? - Невозмутимо откликнулась она.
- Днем, у тебя урок был, не позвали.
- Он мог бы на сотовый позвонить, я бы увидела.
- Он решил, что так легче. Я же старый, я все выдержу…
- Что-то серьезное случилось?
- Случилось.
- Если ты хочешь сказать, то говори, не рви душу.
- Одним словом, его бедная жена сломала спину. Теперь уже не выпрыгнет в окно. И он просит помощи. Наверно, надо подежурить у постели.
- О, Господи! То мама умерла, хоронить некому было, сынок по курортам возил несчастную, денег на билеты не хватило. Где он? В больнице?
- Нет, в милиции, подозревают, что он мог выкинуть ее в окно.
- Как ты думаешь, надолго задерживают? Можно сейчас туда ехать?
- Зачем, дорогая? Не волнуйся, все будет нормально с твоим Тимеем. Следователь утром принимает, могу с тобой съездить. Только зачем? Соседей - свидетелей опросят, тебя же не было ни там, ни с Тимеем, если он не виноват, то отпустят.
- Так презрительно говоришь о нем. У человека беда за бедой, он помощи просил, а ты утрируешь.
- Отнюдь нет, дорогая. Я просто оценил все возможные варианты. Надо спать ложиться, утром встать пораньше.
- Хорошо-хорошо. Ты прав, конечно. Я только сына дождусь.
- Спокойной ночи, милая.
- Спокойной, - она закрыла дверь за собой.
Антон не любил спать в одной комнате со зверьем, закрывался в кабинете. Алису эта перемена спального места только порадовала. Набрала номер Виолетты, она не спала, уже отправила Семена в отделение. Он обещал поднять прессу, если сразу не отпустят. Телефон Тимея заблокирован. Телефон Валентина долго не отвечал. Бродяга давно вернулся, но не на родину под Минском, а еще три года бродил по монастырям России, писал иконы за кров и хлеб, учился в семинариях разных городов, бросал, женился на такой же бездомной в Москве, снова учился, скитался по съемным комнатам и друзьям. Освоил купольные работы, завел страницу в интернете, выкладывает настенные росписи, достойные восхищения.
- Почто колобродишь, матушка, - ответил он.
Ситуация ему ясна, благословил не впадать в уныние, он будет молиться за нас, грешных… Оказалось, что работы по реставрации храма в Рязанской глубинке он не закончил, выехать не сможет, связь прервалась, значит, денег на телефон ему надо подбросить.
Катастрофы, перевороты, войны-конфликты, взрывы, черный вторник, дефолт, подарок на миллениум, 11 сентября 2001 года, пожары две тысячи второго. Уходя из дома до вечера, мы не догадываемся о том, что уже не вернемся.
- Однажды мы проснемся великими. Или просто не проснемся, не захотим просыпаться. Зачем просыпаться, если без тебя? - Глупо как-то пошутил Тимей и весь кураж пропал.
Алиса стала одеваться, Тимей перебирал бумаги на столе. Он собирался на выставку в Париже, спросил скучным голосом, что ей привезти?
- Букет фиалок, - вздохнула она.
Впечатление, что Тим ее не слышит. Он стал очень сдержанным, легкость в отношениях таяла. Нельзя спросить о том, как дочка-подросток справляется с лежачей матерью, если он почти не бывает дома. Он ушел в дела, бросил преподавать, слишком востребован, особенно на дорогих виллах новых русских.
С Валентином они не ссорились, но двигались в прямо-противоположных векторах. Нехотя Тим навещал его, обычно сельские церкви не могли оплатить дорогостоящие работы, оставлял ему для поддержки штанов. Выехать Валентин мог только с оказией, если московские дачники соглашались захватить его. Недавно он жил здесь, на рабочей квартире Тимея, сканировал Библию в картинках восемнадцатого века. Хозяин альбома готов был продать за три тысячи баксов, естественно, Тим хотел купить ее только для себя, а Вальке досталась электронная версия для работы. Он нашел себя. Оставалось смириться с реальностью, полностью положиться на волю Божью и не роптать, как внушал отец Валентин всем, кто подступался к нему. Женился он на кроткой «матушке», ибо холостым священникам прихода не дают. Но он не доучился в семинарии, обстоятельства не позволили. Тимей не горел желанием «посадить его себе на шею». Каждый взрослеет самостоятельно. Один раз зимой они уже вывозили его больного, голодного с летней дачи добродушного алкаша, пустившего перекантоваться. Был декабрь, обогревателя не могло хватать в морозы. Скопом собирали ему одежду. Где тот пижон с тросточкой в белом костюме на площадке, с которой открывается отличный вид на Римские Форумы и руины? Он не жалел ни о чем, даже не позаботился о прописке. Дом матери снесли, брат и сестра подавали на него в розыск, чтобы приехал, не тормозил получения жилья. Он не приехал, работал. А теперь, спустя годы, нужно нанимать адвоката для восстановления прав, а денег нет. Придет возраст менять паспорт, а он человек-призрак, уезжавший учиться до развала СССР. Возможно, он своевременно купил гражданство России. Разговаривать об этом было бесполезно, всякий разумный житейский довод он гасил изречением из Библии. Должны быть меценаты, а их нет, только нувориши, решила для себя Алиса.
Новые технологии, интернет позволяли быть на связи, отслеживать перемещения Тимея по свету, шлейф каких-то недоброжелательных намеков на личную трагедию тянулся в комментариях к любой новой работе, размещенной им на своей странице. Он закрывал ее, открывал новую, но кто-то старательно пенял ему обвинениями в жестоком обращении с домашними. Предположительно - тесть чернил его, а может быть, дети? Недолюбленые, недокормленные, лишенные внимания, средств. Но другого отца у них не было, увы. Они договорились, что Аля никогда не будет фигурировать в сети, даже «лайкать» события и картинки.
Вначале Алиса в любое свободное время наезжала в их гнездышко с цветами, осенними букетами. Если не заставала Тимея дома, то отвлекалась акварелью, натюрмортом. Перед уходом протирала пыль, полы, проверяла запасы чая-кофе, почтовый ящик, забирала квитанции. На ее письменном столе стояла граненная антикварная чернильница из толстого стекла с медным колпаком, перьевые ручки, дорогие «паркеры». Желтая книга год от года заполнялась их перепиской, иногда шуточной и очень откровенной в признаниях. Потом чаще сожалениями, что время для встречи не совпало. Весь роман был записан. Последние полгода она раз в месяц делала быструю проверку-уборку-стрику пропылившихся вещей. Квартплату, свет, телефон она проводила с домашнего компьютера.
Желтая книга для записей закончилась, Тим привез новую, разлинованную и с полями, в красном кожаном переплете. Чернила на атласной бумаге расплывались. Прощай, виньетки, профили и ножки на полях. Перешли на гелиевые и шариковые ручки. Она обещала ему, что когда-нибудь олитературит записки, издаст мемуары, изменив имена, дабы дети не оскорбились тем, на что предки тратили время, когда…
Желтая книга закончилась на эйфории ожидания встречи. Предвкушение гораздо красочней рисует свидание на облаках и нигде больше. Когда Тимей оставался один, он перечитывал тексты новых сюжетов, писал свое мнение, смеялся, критиковал, хвалил, пугался натурализма и вычеркивал. Алиса серьезно занималась разбором рукописей, сразу редактируя, набирала в электронном виде. Этот компьютер не имел выхода в интернет. Вскоре Алиса завела свою литературную страничку, на которой он понимал все, читая меж строк. Этим искусством обладали все советские люди. Любое упоминание о ностальгии по родине означало, что он возвращается через неделю, два-три дня на домашние склоки, и он постоянно будет спать здесь. Они уже привыкли не загадывать о дате, а интуитивно чувствовать возможность незабываемой встречи. Угрызения совести уже не докучали. Приезжая, он сразу составлял четкое расписание своих дел, оставлял пригласительные билеты на свои мероприятия. Не было ничего странного, если они «нечаянно» встречались на выставках или концерте, уезжая затем ужинать. Антона не смущали эти совпадения, он сам постоянно приносил различные приглашения на тусовки. Москва часто дарит нечаянную радость, для своих она все-таки большая деревня, разминутся трудно.
После гибели дяди Федора Аля уже никогда не садилась за руль, Тимей не бывал на даче, даже по делу. После сорока пяти год пролетал, как месяц, день - как минута. Редкость встреч уже не обескураживала, не было лишних сил на забавы, всегда ждали дела. Они с удивлением вспоминали, что когда-то было время и силы по четыре часа позировать за двести павловских рублей за сеанс. Потом еще общаться, любиться, стряпать портреты на скорую руку. Возвращаться домой, заниматься детьми, утром идти на уроки. Просматривая архив работ на большом экране, Тим заметил, что все фигуры летящие, все в движении.
- Это после стажировки в Германии у тебя началось. Никакой статичности, все кувырком.
- Знаешь, у меня есть тетрадка, дорожные наблюдения, беседы с тобой. Мне так не хватает возможности поговорить с тобой, что скоро начну заговариваться вслух.
- Тим, а ты где ее хранишь?
- Она всегда со мной, в кармане.
- Тим, это неосторожно, зачем нам эксцессы?
- Брось, Алька, бедная девочка не встает с постели. Никто за нами не следит. Мы малюсенькие муравьишки, коих миллионы в мегаполисе. Антон и тот в Мадриде, пока чемпионат не закончится, он не вернется. Хочешь, махнем на море?
- Как в Туапсе? Ночные купания, погранцы загребли, а мы без паспорта…
- А я на пустом перекрестке чмокнулся фарами с дедом, а ты убежала в свой номер к сыну и подруге. Прихожу домой, помнишь летний домик у частников, а тебя нет!
- Но ведь ты сказал, беги домой и жди! Я и ждала.
- А я как упал на пустую кровать, так и отключился. Сколько можно было не спать?!
- Велико искушение. Мы сто лет не просыпались вместе. А куда мы можем махнуть?
- Куда скажешь! Я сказочно богат с тобой! Сейчас посмотрим. Красное, Средиземное?
- Наверно, слишком жарко.
- Жарко-холодно. Давай в Венецию! Погнали, есть две горящие путевки.
- Сумасшедший…
Улетели в Грецию, нигде толком не задерживаясь, смывая дорожную пыль в море, чтобы снова мчаться к неизвестным огонькам на арендованной машине. Вернулись в отель, отмылись, прокувыркались в постели, едва не проспали на самолет. Летели домой в блаженной истоме, сцепленные пальцы рук продолжали игры любви. Ненасытные глаза ласкали друг друга. Они не проронили ни слова. Легкое путешествие без багажа чудесно.
Тим забрал машину со стоянки, доехали без пробок, Москва еще не проснулась.
- Не снимай жемчуг и сарафан не снимай. Я вечером напишу «Девушку в красном». Ждать буду, не хочу просыпаться без тебя.
Алька, смеясь, убежала в подъезд. Едва она поставила телефон на зарядку, зазвонил домашний. Антон извинился, что так рано, спросил, что случилось с сотовым, сообщил, что вечером в среду прилетает. Дом был пуст. Дети у бабули вместе с собакой, кошки на сухом пайке. Она прикрыла кран на кухне, налив им воду в миску, подсыпав свежего корма. Поставила кофе, раздеваясь, пританцовывала и напевала. Запищал сотовый о пропущенных звонках. Она насчитала за неделю: три звонка от мужа, за вчерашний день семнадцать от Виолетты. От Евсея ни одного. Вот и хорошо! Надо перекусить, отоспаться и можно будет перезвонить.
- Тимей с вами, Алиса Ивановна, - строго спросил Семен, позвонив на городской номер.
Алиса опешила от такого тона.
- Нет, почему ты так решил? Позови маму, если она уже не спит.
- Никто не спит, - перехватила трубку Вита. - Аля, Алька, Тимей куда-то пропал, его все ищут.
- Господи, я-то каким боком? Я отдыхала по путевке горящей. Раз в жизни отдохнуть вырвалась без детей и Антона.
- С ним?! Впрочем, уже неважно. У него сегодня похороны, жена умерла, вторая!
Виолетта бросила трубку. Аля осела на стуле, короткие гудки стучали в висках. Что делать? Ах, да… Он уже на месте. Они, как дети, выключили телефоны, чтобы им не мешали, так и не включали до возвращения. Теперь никто не мешает, но это ничуть не радует. Бедная, такая молоденькая, так рано… Царствие небесное.
Закончив уборку, Аля позвонила сыну, возвращайтесь. Поспать не получилось, напряжение не отпускало. Вита молчала, она оставила ее в покое. Ночью она бродила между кухней и своей комнатой, кошки вопросительно наблюдали с постели. Взяла собаку, прошлась бульваром. Не помогает. Взяла такси, рванула к нему. В логово Тим не приезжал. Записала в тетрадку пустые слова соболезнования о безвременной утрате. Ничего человеческого, действительно утешающего на ум не пришло. Она вернулась домой. Гробовое молчание продолжалось до тех пор, пока она думала о том, как он справляется с ситуацией. Виолетта с горечью сказала, что все идет так, как обычно бывает после смерти любимой жены. Тимей в шоке, потерял дар речи. Бедный ребенок сидел с больной матерью, теперь от отца отойти не может. Тем же вечером в спальню заглянул Антон.
- Читаешь? Извини, плохие новости. Тимей жену потерял.
- Царствие небесное… Звонил кто-то?
- Нет. В интернете прочитал, его в психушку положили.
- Давно?
- Нет, вчера. Сама можешь найти, если хочешь.
- Не хочу, потом посмотрю. Извини, дорогой.
Аля выбрала время, проверить гнездышко. Тимей заходил не разуваясь. В красной книге была запись о том, что девочке не хватило его любви, чтобы жить. Она убрала желтую книгу в сейф. То ли сожаление, что он не любил жену, то ли ей укор, что из-за нее не смог более любить покойную. Заправила постель, перекрыла воду. Скачала на флешку часть архива, места не хватило, собрала свои разбросанные вещи в мусорный пакет.
Тим на столе оставил потрепанный ежедневник карманного формата - занимательное чтение, чтобы узнать душу человека. Дорожные записки. На первой странице, после цветочков и замысловатых узоров пером, красовалось: «Аля, ты дура. Я всегда любил тебя. Ты вошла в вечность, моя неповторимая в каждом портрете. Я никогда не расстаюсь с тобой, но ты верна только себе. Молодец!»