Как создаются культурные нормы и правила поведения

Делёз использует свою интерпретацию Юма, чтобы попытаться объяснить, как создаются и поддерживаются правила и нормы, учитывая естественную пристрастность и эгоизм человека. Как создается культура? Каковы параметры, по которым устанавливаются социальные правила? Эта статья посвящена созданию культуры и, в частности, созданию основополагающих правил, регулирующих культуру.

Эта статья начинается с рассмотрения взаимосвязи между культурой и этикой. Затем переходит к рассмотрению распространения страстей как основы культурных правил, подобных тем, которые люди часто называют «справедливостью». Наконец, эта теория культуры восходит к тому, что Делёз считает философским проектом Юма: анализу человеческой природы.

Жиль Делёз утверждает, что концепция Дэвида Юма о культуре зависит от его концепции этики, и поэтому Делёз в первую очередь обращает внимание на этику. Он начинает с утверждения, что для Юма есть два элемента естественных этических функций: моральное сознание и перспектива. Нравственное сознание побуждает человека к таким вещам, как похвала или порицание. Нравственное сознание является стимулом отчётливо «этических» суждений. Нравственное сознание имеет «изначальную природу», что делает его ориентированным на характер вообще. Однако люди также естественным образом выносят суждения, основанные на конкретной точке зрения. Таким образом, вопрос заключается в том, как человек может научиться быть полностью сочувствующими, то есть, как он может научиться освобождать родное, обобщённое моральное сознание от конкретной точки зрения.

Если социальная организация определяется правилами, которые управляют этой организацией, проблема обобщения лежит в основе создания таких культурных и социальных правил для Юма. Его проект состоит в том, чтобы исследовать распространение симпатии.

В определённых контекстах общепринято связывать принципы, которыми управляются общества, с теми, которые сдерживают людей в преследовании их собственных интересов. Конечно, эта концепция жива и здравствует в популярной концепции роли государства. Однако, как указывает Делёз, Юм скептически относится к идее «индивидуального интереса» в современной либеральной капиталистической концепции. Во-первых, желания или страсти находят своё разрешение в социальном контексте; очень немногие желания действительно ориентированы исключительно на индивидуума. То, что у нас есть, лучше рассматривать как пристрастия — предпочтения определённых социальных групп или даже определённые формы социального разрешения (то есть желаний человека).

Во-вторых, Юм не верит, что социальные правила могут или должны быть направлены на ограничение наших желаний, страстей или пристрастий. Этот последний пункт требует дальнейшего объяснения.

Как говорит Делёз, хотя Юм и считает человеческие потребности естественными, он, тем не менее, утверждает, что удовлетворение всех потребностей возможно с помощью искусственных средств: промышленности и культуры. Это привносит искусственность в определение наших интересов — они не являются непосредственными, не удерживаются в свете человеческой природы, а в свете того, как люди влияют на мир. Именно это позволяет страстям «освобождаться» от их естественных ограничений. Здесь, безусловно, есть своего рода прогрессивный аспект, поскольку человека побуждают думать о доискусственных желаниях как о реальных и отчетливых.

В любом случае, принятие освобождения страстей, а не их подавления, как функции культурных правил, позволяет Делёзу сделать следующее утверждение о справедливости (которое часто рассматривается как образцовый пример социального правила): «страсти не ограничиваются справедливостью: они увеличиваются и расширяются». Мысль здесь, по-видимому, состоит в том, что те самые страсти, которые обычно управляются рамками пристрастия, должны быть усилены, чтобы можно было нарушить эти границы.

На первый взгляд эта концепция социальной организации кажется весьма привлекательной. Во-первых, она строит отношения между человеческими страстями и социальной организацией таким образом, чтобы исключить необходимость подавлять или принуждать страсти. То, что связано с построением культурных правил, является расширением того, что уже присуще страстям люей. Таким образом, требуется не «размышление об интересе, а отражение интереса».

Делёз цитирует Юма так: «Поэтому не существует страсти, способной управлять заинтересованным аффектом, кроме самого аффекта, изменяющего своё направление. Это изменение обязательно должно произойти при малейшем размышлении».

В этой концепции того, как индивиды и их страсти соотносятся с обществами или культурами, так увлекательно то, что она постулирует, что наиболее широкое, наиболее свободное проявление страсти индивидуумов — это то, что они выражают только тогда, когда концепция направлена на всех. Неявным образом, понятие дальнейшего расширения индивидуальной страсти также может быть использовано для определения границ культуры.

Конечно, есть более произвольные и менее полезные определения.

Делезовское прочтение Юма также предлагает концепцию разума, в которой он включён в «аффекты ума», частью которых является категория страсти. Разум — это не отдельная способность, а скорее акт определения или направления. Разум и привязанность, природа и хитрость, даже страсть и общественное сознание — вот лишь некоторые из ложных дуализмов, которым Делёз противостоит в работах Юма. Скорее, Делёз рассматривает Юма как противостоящего природе, включая искусство, и разум, на который это влияет и определяет.

Этот дуализм имеет иерархическую (или, возможно, направленную) структуру: одно определяет другое, одно предшествует другому. Именно это разделение, особенно в отличие от разделения между природой и искусством, придаёт социальным и культурным правилам их силу в качестве правил: «тот факт, что значение справедливости не сводится к инстинкту или естественному обязательству, не препятствует существованию морального инстинкта или естественного обязательства; прежде всего, это не препятствует существованию естественного обязательства перед правосудием, как только оно установлено».

Интеграция искусства в категорию природы обусловлена, по выражению Делёза, внутренней изобретательностью человека. Здесь он ссылается на французского философа Анри Бергсона, который считает, что хотя привычки сами по себе не естественны, приобретение привычек естественно.

Здесь определение границ культуры и установление социальных или культурных правил теперь возвращается к анализу человеческой природы: в конце концов, это то, с чего исследование Юма начинается и где оно должно закончиться. История — часть человеческой природы, а человеческая природа — своего рода остаток или воздействие истории. Как выразился Делёз, «природа — это то, что история не объясняет, что не может быть определено, что может быть даже бесполезно описывать или что является общим для самых разных способов удовлетворения тенденции».

Имплицитно или нет, но в философии, в политическом дискурсе, в гуманитарных науках делается много заявлений о человеческой природе. Делёз допускает возможность того, что сама степень натурализации, возможная в рамках эмпирической программы, может сделать даже саму человеческую природу бесполезной для описания. Если это звучит неправдоподобно, так и должно быть. Если природа определяется достаточно широко, чтобы включить все, что зависит от человеческой деятельности и мышления, то фиксация на фиксированном может сказать гораздо меньше, чем люди себе могут представить.

Когда философы пытаются теоретизировать человеческую природу, им часто кажется, что люди преследуют пределы: определение того, что люди не могут сделать, дальнейшие пределы человеческой силы. То, что Делёз, по-видимому, встраивает в свой анализ Юма, является ответом на следующий вопрос: каковы последствия принятия эмпиризма, в котором базовыми единицами мысли являются единицы, полученные из опыта таким образом, что они качественно тождественны восприятиям?

Если человеческая природа включает в себя способности восприятия и ассоциации, какими бы обширными они ни были, говорить о способностях или природе самой по себе может оказаться излишним. Для культуры это означает, что человеку не нужно отличать историю культуры от природы её обитателей: люди вольны создавать универсализирующие системы культурных правил.