Своего первого котика я обрел при весьма неблагоприятных условиях. Мама разводилась, мы жили у подруги, у тети была кошка, пугливая подобрашка с улицы, она и родила котят. В самом начале девяностых сиамская порода была редкостью, как она оказалась в нише полуподвального окна непонятно. И вот тетка с мужем вернулись из отпуска, я из деревни. Троих котят забрали сразу, а четвертый был с бельмом на глазу, и пристроить его оказалось невозможным, как и нас с мамой - бездомных.
Перед школой я позвонил московской бабушке, она не видела меня с тех пор, как мы ушли из дома, и очень просила вернуться. Ездить в метро на уроки было бы сложным, мне всего-то десять лет. Муж подруги был суров и настоял, чтобы мы уже как-то решили вопрос затянувшегося гостевания. Когда бабушка позвонила, он взял трубку, выслушав ее, поставил ультиматум, что ребенок завел котенка, что вернуться может только с новым другом. Да-да, мы вернулись домой, родители хоть и развелись, но жили в нейтралитете.
Прошли годы, мама отселилась в коммуналку, а мы с котом Ксенофонтом отказались. Дед звал его Кузьмой, бабушка кормила, но вот папа любил собак, которых ему не разрешали приводить в дом в детстве. Затаенная отцом детская обида обернулась для всех трагедией. Конечно, котик стал половозрелым, истошно просился на улицу. Когда его выпускали, он не находил дороги назад, у сиамцев плохо с ориентацией. Мы искали его по всем подвалам. Тогда подвыпившие сантехники были добрыми, кормили бездомных животных, дверей в технические помещения ЖЭК не закрывал, оконца-продухи никто не замуровывал. Как-то мы три дня искали Кузьку, бабушка увидела его на обледенелом газоне напротив нашего подъезда, растерянного, искусанного крысами. Он смотрел вокруг и не понимал, не видел куда бежать. Бабуля подхватила его на руки, он узнал, обнял ее за шею лапами, всхлипывая по-человечески: «Мама-мама»…
Понятно, что лечиться пришлось и мне от подхваченного стригущего лишая, конечно, кот был зловредным и кусачим, но это мой друг, которого папка пристрелил. После гибели Кузьки быстро умер дед, следом и отец.
Мне было пятнадцать, я ушел жить к маме, не простил папке до самой его смерти. Я впервые напился с другом, у его родителей-медиков дома был спирт. Придя в себя, мы поехали на птичий рынок, я искал своего котика и нашел. Мы уже миновали ряд, и вдруг я оглянулся, кроха смотрел на меня голубыми глазами. Просили за него дорого, целых сорок тысяч, друг одолжил мне, а я кота назвал его именем – Макс. Оголодавший на рынке за неделю он набросился на все подряд – и рыбу, и молоко, и вареное яйцо. Котят не кормят, когда везут на продажу, а он никак не продавался, видно, ждал меня.
На шторе повисли лапки-хвост и шарик пуза. Мама была в восторге от Масяськи, через две недели он вырос, я даже не верил, что ему всего два месяца! Позвонил тетке-заводчице, она утверждала, что именно два месяца, растут они очень быстро. Это наш Кузьма был слабеньким и дерзким. Шалости Максика приводили нас в восторг, он даже не пытался выйти из комнаты или высунуться в форточку. Кот прекрасно понимал все с полуслова.
- Макс, не дери диван, марш на когтедёрку.
Действительно мама поставила домик со столбиком и крышкой на стол, чтобы нашему малышу было веселей смотреть в окно. Максик недовольно поворчал, возможно, и матом, отправившись к новому предмету, точить когти. Мы несказанно удивились и сами, потому что это слово мы произнесли впервые. Да, кошки не только слова понимают, но легко считывают мысли, если хотят. Стоило только подумать, как Макс переходил ко мне на постель от мамы. Кто кому хозяин – вопрос неразгаданный. Полагаю, кошки решили людей очеловечить, умурлыкивая наши страхи и невзгоды. Мы оценили достоинства породистого кота. Когда мы ему одели противоблошиный ошейник, он гордо воссел на крышке своего домика, словно статуэтка, позволил его сфоткать. Он стал взрослым и понимал это, никогда не орал, ночью не шуршал в лотке, даже не царапался. Джентльмен! Королевская порода! Если за дверью были чужие, он по-бойцовски вставал в стойку и, вздыбив шерсть, рычал не хуже овчарки. А если человек был добрый, он сразу вспрыгивал на колени к нему, даже если видел в первый раз.
Уже всюду появились ветеринарные клиники, мы думали, что, пожалуй, надо кастрировать, пока не начал метить. Но Максик меланхолично клал голову на вытянутые лапки, как грустная собачка, понимая, что нам нужно уходить на работу-учебу, не устраивая концертов и неприятностей. Мама старалась не задерживаться, потому что котейка ждал, чтобы справить дела. В грязный лоток он не ходил, терпел, пока мама уберет комок с мочой, потом выкладывал какульки. Умный кот не хотел целый день нюхать свои экскременты, поэтому подстраивался под нас со своими естественными потребностями. Когда ему было два года, мама решила его женить, уж очень он был красив!
Мы посоветовались с заводчицей, у которой покупали котенка. У нее не было котят, но она обещала подобрать, так как в ветклинику к ней часто приносили надоевших питомцев. Подручную кошку, то есть молодую перед первой течкой, она привезла сама бесплатно, затискала, зацеловала Макса, не поверив своим глазам, что такой шикарный экстерьер получился. Знала бы, не стала бы продавать. Но малышня всегда белая, пушистая, только к месяцу серый оттенок проявляется на кончиках ушек и треугольном хвостишке.
Итак, кошку звали Милли, она продолжала любить прежних хозяев, сдавших ее на усыпление, нас же терпела как обслугу. Они выглядывали из-за дивана, мы не могли отличить по головам кто из них кто, пока Макс не выскакивал в погоне за ней. По потолку и люстре они тоже бегали, наши головы не в счет. Такой кавардак был пару недель, потом Милли стала призывно кататься по полу, вскоре ее грубое «мау» услышали соседи со всех этажей и сторон. Примечательно, когда коту надо, Милли лупцевала Макса нещадно, но он все равно шел напролом. Пресытившись, кот старался избегать подруги, а если она была слишком настойчива, то и получала по наглой морде. Течка кончилась, дело сделано, пора и отдохнуть.
Наша скандальная пара подарила нам крупнющего первенца, голова с грецкий орех, Милли еле разродилась, вывихнув себе бедро, теряя сознание от натуги. Котенок был сразу толстым, с шерстью, коготочками, даже глазки у него открылись на шестой день! Он был похож на медвежонка, я назвал его Гризли. Молодая мамочка возлежала на подушках, гордо посматривая на всех, никого не подпуская. Макс подглядывал, принюхивался к коробке, волновался. «Кто там? Кто там?» - спрашивал он, оглядываясь на нас, прячась от взгляда Милки. Мы утешали его, мол, потерпи, скоро выберется малыш. Да уж, не всем везет в женитьбе, все как у людей.
Милли попила прокисшего молока и сильно поносила почти месяц, вся исхудала, замызгалась. Мы решили ее помыть. Надо заметить, что наш чистоплотный Максик очень боялся воды и купаний, на кухню мимо ванной комнаты проползал чуть ли не на брюхе. Мама наливала воду, я принес Милку, она равнодушно стояла, чуть приподняв голову над водой. Я чуть душ не выронил, когда Макс встал на задние лапы, передними упираясь о бортик, закричал: «Мама-мама, не надо ее топить, я буду, буду с ней жить, только не топите!» Мы быстро закончили процедуру, завернули кошку в полотенце, Макс бежал за нами, заглядывая в глаза, вопрошая, что мы больше так не будем пугать его. Мы вытерли, вычесали кошку, Макс старался лизнуть ее в лобик, она позволила. Она улеглась кормить Гризли на диване, молодой папка охранял семейство, замыкая круг своим телом, с краешку. Мы были спокойны, что котенок не свалится.
Гриз в две недели от рождения уже пытался выбраться из коробки, Макс старательно подлизывал его попку, катался на спине, призывая малыша поиграть, Милли благоволила к супругу и вскоре снова была в интересном положении. Я забрал Гриза к себе, я уже перешел жить к бабушке. Кот окрасом напоминал Ксенофонта, серый оттенок не поменялся на коричневатый, как у Макса – сливочно-шоколадного. Норковые шубки котиков породили прибаутку: нор-коты, вызывающие привыкание и зависимость от норковых котиков.
Гриз был очень крупным и весьма спокойным в папочку. Он укладывал крутолобую голову на вытянутые лапищи, точь-в-точь как Макс, это наше заблуждение, что ему было грустно.
В следующий окот Милли принесла шестерых котят, как мышат, последыш умер через сутки, она не хотела его вылизывать, не подпустила к сиське. Животные живут по природным законам естественного отбора, а для нас это потрясение. Мы все понимали, но все равно поплакали. Котят разбирали, мы на этом не зарабатывали, не таскали нашу парочку по выставкам, мы их просто любили.
Шестые роды у Милочки были неудачными, за ночь она так и не разродилась, теряла сознание от боли, измучилась. Чуть свет мы поехали в клинику, на кесарево взяли без очереди, котят реанимировали. Брюхо было располосовано, когтишки мяли соски, попадая в рану, зашитую крупными стежками, Милли терпела, Макс подлизывал четырех малышей, отпускал ее покушать, укладываясь в коробку. Он был очень заботливым папкой. Они переговаривались на своем кошачьем языке, тихонько что-то муркая друг другу. Котята подрастали, Милли царственно укладывалась на диванных подушках, оставив Максу детей на попечение. Несомненно, она верховодила в семейке кошачьей.
Наконец-то она признала маму и полюбила всей своей усатой душой. Это было счастьем. Она неизменно укладывалась на груди, Макс ложился ниже, вынюхивая хвост подруги. Но через полгода иерархия нарушилась, кот требовал любви и ласки, но поскольку она родить уже не могла, то и не подпускала его к себе. Она шипела и рычала, бились они смертным боем, уши Макса были рассечены, кровью было перепачкано всё. Мы подумали, что кошка взбесилась. Да, это так и было, но только по людским меркам. Как после развода у супругов не обходится без скандалов, пока они под одной крышей. Кот с кошкой делили всё и вся! Меня, маму, территорию, лежаночки.
После операции Милли очень раздобрела, она и так была крупной, а стала медвежонковой кошкой, бой-бабой. Ухватить ее за толстый бочок и жирненький хвостик Максику очень даже было приятно. Милка взвивалась с воплем, гнала Макса глухими тумаками. Днем, когда нас не было, она отсиживалась на антресолях в коридоре, забираясь по одежде на вешалке, перепрыгивала с шляпницы в свое укрытие. Так они и гипнотизировали друг друга на расстоянии. Вечером она встречала нас ревом, чтобы ее сняли, а Макс просыпался на шарфах и шапках, он и сам легко слезал, лишнего веса у него не было. Однажды вешалка не выдержала, шубы с полкой валялись на полу, благо котики не пострадали.
Время шло, летом я вывозил маму со сладкой парочкой на дачу. И Макс на старость лет ударился в загул. Первый день он смотрел круглыми глазами вдаль – на заросший участок и поле. Я и без слов понял, что он изумился задаче – всё это окучивать. Но потом освоился. На первую же котовскую драку вылетела Милка, но деревенские бойцы проучили ее, а не лезь, иноземное создание без пола и запаха, когда котяры делят сферу влияния. Она вернулась быстро с выдранными клочьями шерсти в полном недоумении. Три дня она смотрела в открытую дверь на шелестящие травой просторы, едва поводя ухом на кошачьи взвизги. То в одном, то в другом пустующем участке вспыхивали разборки, а она все не сводила глаз, словно знала что-то и сильно огорчалась. Утром четвертого дня в окно запрыгнул ошалевший истаскавшийся Макс, хлебнул воды и спал целые сутки. Ему откусили одну фалангу с когтем. Придя в себя, он пытался боднуть Милочку в лоб, словно говоря, ну прости меня, ну-у прости… Милли выставляла лапу вперед, упираясь ему в лоб, не желая простить измену. В проем двери она больше не глазела, а стала ловить мышей, притаскивая их нам. Если мы закрывали дверь, она их складывала в кроссовки на ступеньках крыльца. Я не боялся, выбрасывал их подальше в кусты. Милли с возмущением посмотрела мне в глаза, - ну разве не дурак? Она тут же принесла следующую.
Макс необычайно умный кот, он сразу шел писать, едва я заходил в дом, а Милка начинала истерику, учуяв запах машины, чтобы ее не забыли взять в деревню. В дороге она орала уже по другому поводу, и, не вытерпев, дальше ехала с мокрым хвостом. Гриза мы не брали, он был очень домашним, да и как бы они ужились на даче неизвестно. Он оставался с бабушкой. Для меня было жутким потрясением, когда он ушел на радугу в десять лет от саркомы хвоста, после нескольких операций. Оказывается, на каждое «мяу» должна быть кошка, иначе онкология стреляет, куда ни попадя. Но у Гриза не было никаких «мяу», он был ленивым, флегматичным, самодостаточным. Он даже есть не просил, сам сбивал крышечку с миски, доедал утреннюю порцию, соблюдал режим.
Я кинулся на зоосайты в поисках утешения, вновь голубые глазки нашли меня. Кошечка мелкая, спасенная из кошачьего ада от безумной старухи, насобиравшей в однокомнатную квартиру штук восемьдесят разношерстных животных, которые голодали, болели, гибли, а она не понимала этого. Малышку Фенечку мама взяла к себе, я волновался, что беременная супруга может ее обидеть. Максик сразу принял ее за дочку, тут же лизнул в лобик, а она зажмурилась со страху. Милли выразительно посмотрела на нас, мол, взяли сироту, вот сами и вылизывайте, удочерять не стала. Полгода пришлось потратить, чтобы Фенечка не пряталась по углам, а полноправно лежала вместе со всеми. Из депрессии малышку выводили игрой, но сначала, конечно, учили дикушу играть. Мышка или перышки пахли валерьянкой, что естественно не оставляло кошку равнодушной, она заинтересованно принюхивалась, через месяц робко трогала лапкой, потом стала притягивать игрушку к себе и вскоре ночью приходить в ноги к маме. Она тянулась к протянутой руке, хотелось же погладить, но Фенечка опасалась и держала дистанцию. Зато Макса она обожала, утыкалась ему в брюхо, как к мамке.
На даче она совсем осмелела. Было забавно смотреть, как Милли возглавляла процессию, она-то шла вдоль забора на охоту в поле, Макс за ней, вынюхивая хвост, Фенечка точно также за Максом. Вечером с крыльца они втроем наблюдали за ежиком, доедавшим их корм. Идиллия.
У кошек идиллия, а меня родился сын, завести собственного кота мне не позволяли в собственном доме. Кто-то там наверху видел мой разброд в душе, и начался «кошкопад». Сначала на рынке я увидел невского маскарадного, только голубоглазый убежал от меня, но продавец на лотке, сказала, кто и где его прикармливает. Я договорился, что заберу его, и вскоре забрал. Макс не собирался делить свой гарем с молодым котиком, подарившим всем блох. Приходилось по очереди впускать на кухню одних, потом Босса. Его быстро забрали у нас, увидев фото красавца в интернете. Босс сам шагнул в переноску, отмахнувшись от мамы и меня лапой.
Через неделю на парковке я отбил в кустах от овчарок полосатый комочек, поместившийся на ладони. Малышка была писклявая, рвалась из комнаты бабули за мной, жене это надоело. Кошачий прайд у мамы пополнился. Фенечка очень заинтересовалась ребенком, она уже не пряталась по углам, но зато знала все места, куда человеку заглянуть не удастся, выманивала Марусёночку поиграть.
Не прошло и месяца, мы вышли на кухню перекурить с мамой, окно было открыто, старый блохастый кот смотрел как на добычу на белый комочек. Полудохлый котенок шел за девушкой от помойки, она присела покурить на лавочке, опасаясь, что вдруг он умрет на ходу, не поспевая за ней. Мы вышли, это была сиамочка с раздутым пузиком и страшно вонючая. Пить она уже не могла, глаза закатывались, да и было очень жарко в это лето. Я завел машину, мама пошла за старым халатом, чтобы как-то довезти крошку в ветеринарку. Едва ли малышке был месяц, зубки только начали прорезаться. Кошечка успела подхватить ушного клеща, а все остальное ей еще было рано делать. Она была породистой – синеглазая сноу-шоу, но, видимо, для заводчика это была выбраковка. Когда ушки, мордочка, хвостик и лапки покрылись сероватой дымкой, то белые брызги напоминали о снежинках. Принцесса Зося! Невероятно бесстрашная, независимая Зося выбрала маму, а не меня. Да, Милли была царь-кошкой в прайде, а Зося принцессой.
Как жаль, что питомцы живут недолго, убегают от людей на радугу, жизнь даже счастливая очень короткая, а человек такой неразумный, удалился от природы, испоганил ее так, что и животным всё меньше места. Они первыми принимают удар на себя, перенимая несвойственные раньше болезни. Макс вечером простился со всеми, а под утро уже был на радуге, ему было семнадцать лет, Милочка ушла в пятнадцать, лизнув маму в лоб на прощание, она воспринимала ее за своего котёнка.
А молодняк из первого прайда не дожил и до десяти, через пять лет после коронавируса у всех проявились гепатиты, онкология, из новых спасёнышей осталось только две кошечки и котик. Странно, пока в девяностые мы кормили кошек простым минтаем, не зная ни о каких сухих кормах и прививках, никто не болел так массово, никому не мешали уличные кошки, спасающие дома от крыс, бродячие дворняги никого не кусали на улице, все где-то на складских-заводских территориях были накормлены и согреты зимой. И чем больше я узнаю людей, тем больше люблю животных. Они живут и уходят достойно, а человек остается с пустотой. И это страшно.