В произведениях
Шекспира действуют несколько сот персонажей. Среди них очень мало детей. По моему подсчету, не более двенадцати-тринадцати.
Меланхоличный Жак в пьесе
"Как вам это понравится" декламирует:
Весь мир - театр.
В нем женщины, мужчины - все актеры,
У них свои есть выходы, уходы,
И каждый не одну играет роль.
Семь действий в пьесе той. Сперва - младенец,
Блюющий с рёвом на руках у мамки...
Потом - плаксивый школьник с книжной
сумкой,
Умыт до глянцу, нехотя, улиткой
Ползущий в школу. А затем?... -
(Перевод Т. Щепкиной-Куперник.)
Останавливаю монолог. Тема этой статьи - второй акт семиактной пьесы Шекспира, показывающий жизнь человека от первого крика младенца до последнего стона умирающего.
Соберем детей, рожденных воображением великого драматурга. Пусть они сядут в кружок около меня. Отбираю у них роли, как ученические тетрадки.
С первого же взгляда ясно: роли эти малы, как и те, которым они поручены: от двух-трёх строк до страницы-двух.
Недаром один из комедийных простаков, оглядев мальчишку Моса с головы до пят, заявляет, что весь-то он покороче слова Ноnогіfіcabilitudinitatibus.
Случайно ли, что роли малышей всегда малы у Шекспира? Нет.
Театральные предприятия того времени довольно широко использовали детский материал. Существовал особый Детский театр королевских певчих, который небезуспешно соперничал с "Глобусом" и "Блэкфрайером" - театрами, в которых выступал как автор, режиссер и актер Шекспир. Однако последний не увлекался успехом соперников, очень осторожно вводил в среду персонажей ребёнка, не отягощал его длинной ролью, но зато писал ее всегда! С необыкновенным тщательностью и ярчайшими красками.
В "Бесплодных усилиях любви" группа полуучёных педантов готовит представление в честь заморских принцесс. Среди исполнителей - маленький Мос (по-английски - моль, у нас обычно переводят - мотылёк). Школьный учитель Олоферн настаивает, чтобы роль мальчика была краткой и по возможности сводилась к "вошёл и вышел".
Раскрываю для начала тетрадки с ролями двух тёзок-шалунов: Робина - Доброго Паренька и Робина - пажа сэра Джона Фальстафа. Первый служит Оберону, царю снов и лесных тайн, второй должен таскать тяжелый щит и меч за толстым Фальстафом, весьма далеким от всякого рода фантазмов.
Добрый Паренёк, как мы знаем из "Сна в летнюю ночь", перепутал поручения своего господина и к концу пьесы просит прощения у зрителей, предлагая им, в случае если пьеса им не понравилась, считать ее так, отснившимся сном; у Робина-пажа почти нет слов. Он только однажды, на кокетливый вопрос миссис Педж ("Виндзорские проказницы"), предпочитает ли он смотреть ей в глаза или плестись вслед пяткам его господина, отвечает: "Мне, разумеется, приятнее бы было идти перед вами подобно мужчине, чем семенить за ним, словно карлик". Но хотя маленький паж и немногословен, на него направлено довольно много реплик, как бы вычерчивающих контур его крохотной фигурки.
Шекспир не боится переводить детей и на теневую сторону жизни, в область трагедии. В "Генрихе IV" мы встречаемся с трогательным, почти диккенсовским персонажем отрока-прислужника Френсиса. Он работает в кабаке, подавая кружки с пивом, жареные кабаньи бока и откупоривая бутылки хереса. На окрики "Френсис, эй, Френсис!" он механически отвечает: "Здесь, сэр, - к услугам вашим, сэр, спешу на ваш зов, сэр". Но ему нравится непонятный человек, о котором говорят, что он принц крови. Френсис в мелькании кружек и подносов и не мечтает о том, чтобы получить что-нибудь от распьянствовавшегося принца. Нет, он сам, с крайним смущением, дарит принцу Гарри грошовый сахарный пряник.
Роль "Маленького Марция" (как его называет автор), сына Кориолана, всего в две строки. Отец его, Марций Кориолан, подступил с войсками вольсков к стенам Рима. Мстя за обиду, нанесенную ему родиной, он изменил родине. Бабка маленького Марция и мать его на коленях просят Кориолана пощадить Рим. Мальчика тоже заставляют склонить детские колени. Желая добиться милости, Волумния предлагает Кориолану, ее сыну, наступить ей пятой на грудь. Тогда Маленький Марций вскакивает и бросает сразу весь текст своей роли: "Нет, на меня ему не наступить - я убегу, я вырасту большой и буду биться с ним".
Вот сцена вторая из пятого акта "Макбета". И в этой пьесе среди адских персонажей, дымящих факелов, закованных в железо бойцов и тающих в воздухе призраков, дан образ мальчика-подростка. Это сын Макдуфа, на жизнь которого злоумышляет Макбет. Мать, желая испытать сына, говорит ему, что отец его убит. Тот не верит. "Ну, а если бы был убит? - Что ж, мы будем жить с тобой, как живут птицы. - И клевать червячков? - Я - да, а ты ведь женщина и снова выйдешь замуж".
В это время врываются убийцы, посланные узурпатором. Мальчик защищает грудью свою мать и, падая под ударом стилета, успевает крикнуть: "Мать, со мною кончено, беги!"
Я не буду останавливаться на образах двух детей герцога Георга Кларенса - "Ричард III", на маленьком Артуре из "Короля Джона". Здесь психологическая ситуация сходна с только что показанной: наивная, неоформившаяся детская душа еще не понимает смысла совершающихся вокруг неправд, но инстинкт, неохлажденное чувство жизни ведет маленьких героев по верному пути. Так, Артур, которому суровый, загрубевший в боях и невзгодах воин Губерт по приказу изверга-короля должен выжечь железом глаза, напоминает старику о том, как он, Артур, был совсем маленьким и Губерт нянчился с ним; рассказ этот заставляет мысль палача оглянуться на его собственное детство - и тот в ужасе (хотя и знает, что рискует головой) отступает от страшного дела.
Не стану говорить и о крохотной роли мальчика из второго акта первой части "Генриха IV". Жалкое существо это заражено всеми пороками "взрослого мира", которому мальчик отдан "в услужение" и в угождение в качестве "боя", гостиничного слуги на посылках.
Тексты упоминают о детях Эдуарда, о служках таверн Томе и Дике, но они не показаны на сцене.
Ещё один, последний детский персонаж - Мамилий из "Зимней сказки", сын короля Сицилии Леонта и его жены Гермионы. Завязка этой пьесы происходит, как известно, очень стремительно и бурно. Мамилий чувствует глубокий разлад, возникший между матерью и отцом. Но не понимает его причин. Ему хочется утешить мать, чем-то опечаленную. Он присаживается к ней и на предложение Гермионы рассказать сказочку, спрашивает:
"Веселую или печальную? - Если можно, повеселей. - Нет, для зимы лучше подходят печальные сказки. - Ну, хорошо, присядь поближе и постарайся испугать мени. - Жил-был один человек... - Нет, ещё ближе, прижмись ко мне вот так. - Жил он около кладбища. Я буду говорить очень-очень тихо, - так, чтобы даже сверчки меня не услыхали".
И здесь снова встаёт перед нами образ Диккенса, великого знатока детской души, который через столетия принимает - как бы из рук в руки - шекспировские образы детей, чтобы поселить их в своих романах.
Если оглянуться на немногочисленные образы детей, введенные Шекспиром в его пьесы, то бросается в глаза одно обстоятельство: дети эти как бы устремлены в свое будущее, они хотят скорее стать взрослыми, обменять игрушки на оружие, игры - на битвы. Маленький Мамилий, когда его спрашивают в первом акте, кем он хочет быть, отвечает ясно и кратко: солдатом, бойцом. Он же отстраняется от придворной дамы только потому, что она называет его малышом. Сын Макдуфа, бежавшего и бросившего семью, не бежит и не бросает свою мать, над которой занесены мечи убийц. Он гибнет, как подлинный герой.
Все дети шекспировских пьес как-то раньше времени созрели, обладают способностью воспринимать жизнь и реагировать на ее стимулы с необычайной четкостью и остротой, что ярко видим мы в "Ромео и Джульетте".
И тут с неизбежностью появляется мысль: уж не созданы ли эти образы маленьких людей автореминисценцией Шекспира, первыми ощущениями только-только начавшейся жизни, воспоминанием о детских стратфордских годах, когда он ходил в школу, по воскресеньям гулял у берегов сонного Эйвона, собирал и связывал в букеты цветы.
Талантливый американский поэт Эдвин Робинсон написал поэму, передающую воображаемый разговор Бена Джонсона с гостем, приехавшим в Лондон из Стратфорда. Разговор этот происходит за кружкой доброго старого эля в таверне, вероятно, в 1606 - 1607 году, когда "Билль" Шекспир, бросив сцену и драматургию, не дождавшись даже пятидесяти лет, уехал к себе, к берегам Эйвона, на покой.
Джонсон задает множество вопросов и говорит, не требуя ответа на них:
Вот как? Вы знаете его с рожденья?
Должно быть странный это был мальчишка.
Подумать страшно, ведь должно быть взглянет
И мир увидит там, где для другого
(Хотя б он изучал, любил природу)
На ветке дрозд- и больше ничего.
(Перевод И. Кашкина.)
В классической работе Дж. Селли "Очерки психологии детства" приведен ряд так называемых секретных языков "детской комнаты". Дети не довольствуются языком, предлагаемым им их родителями и наставниками; они сочиняют свой язык, более им близкий и понятный. Так, сообщает Селли, двух шестилетних англичанок, воспитывавшихся вместе, повели в первый раз в жизни в театр. После этого их "секретный язык" обогатился словом "bomatle"; при расспросах оказалось, что слово это обозначает то особое "чувство, будто все, что ни есть вокруг, - это только театр".
Маленький шестилетний Шекспир, наверное, быстро бы заучил этот термин детской комнаты. Он пригодился бы ему для монолога Жака, отрывок из которого приведен выше.
Я возвращаюсь к детям, созданным творческим видением Шекспира, и к тетрадке с ролями. И я спрашиваю себя: какие взрослые персонажи вырастут из этих двухстраничных ролей?
Конечно, Маленький Марций вырастет в фигуру, превосходящую драматургический образ своего отца. Ему не вместиться в той моральной рамке, в той этической недосказанности, которая так характерна для Кориолана. Он найдет, этот Маленький Марций, когда он станет Марцием большим и, может быть, великим, применение своей силе. Он встанет во главе войска у ворот Рима, но лицом и мечом не к Риму, а к его врагам, он будет бойцом "справедливой войны" и отдаст свою мощь, а если нужно - и жизнь, не на нападение на родину, а на защиту её.
О сыне Макдуфа говорилось выше. Маленький Френсис - что можно предположить о его будущем? Хотя бы то, что он будет честным человеком, отдаст людям свой труд, как он отдал принцу Гарри свой однопенсовый пряник. Быть честным - это уже много.
Так или иначе, под шерстью зверя - подшерсток; под прикрытием ветвей деревьев старого леса - юный подлесок.
Дети шекспировских пьес - это смена затеняющим их зрелым персонажам. Надо объективно изучить возможности этих ждущих своего действия действующих лиц не написанных, а лишь спроектированных произведений великого мастера.