Автор стихов, эссе, пьес, известных повестей и романов "Топи" (1895), "Имморалист" (1902), "Тесные врата" (1909), "Подземелья Ватикана" (1914), Андре Жид искал ответы на многие нравственные вопросы времени, мечтал о справедливом мире без насилия, о полной свободе проявления личности.
В ранний период творчества он испытал влияние символизма и Оскара Уайльда ("Записные книжки Андре Вальтера", "Стихотворения Андре Вальтера"), эстетики Поля Валери и Марселя Пруста, с которыми был знаком. Исследуя "топи" душевных состояний личности, процесс писания романа, углубляясь в сознание индивидуалиста, А. Жид не прошел мимо ницшеанства.
Разочарование в буржуазной цивилизации и несогласие с любым принуждением - семейным, религиозным, нравственным - вступало нередко в противоречие с протестантским воспитанием, полученным писателем в детстве, с его безусловным желанием справедливости. Поклонник Монтеня, он называл себя "человеком диалога" и считал, что "художник должен приводить в порядок собственное творчество, а не окружающий мир".
Мастер психологической прозы, Андре Жид продемонстрировал также приверженность к ироническому стилю, использованию гротеска (фарс "Плохо прикованный Прометей"), сатирического анализа, притчи (история с исчезновением папы в романе "Подземелья Ватикана"). Ощутим в прозе Жида опыт Достоевского, романам и переписке которого французский писатель посвятил несколько статей и книгу "Достоевский" (1923). Исповедальная форма и концепция отдельных персонажей сближают прозу Жида с "Посторонним" Альбера Камю.
Многие важные для Жида проблемы, такие, как поиски себя, культ сильной личности, конфликт поколений, сконцентрированы в романе "Фальшивомонетчики" (1925). В основу романа были положены факты уголовной хроники начала века - преступление группы, печатавшей по идейным соображениям поддельные деньги, налаживая их сбыт с помощью подростков. Однако для Жида детективный эпизод лишь повод, позволяющий исследовать отчуждение, неподлинность, фальшь в отношениях между людьми. Фальшивая десятифранковая монетка, внешне неотличимая от золотой, своего рода знак, за которым лукавство сердца, непомерность амбиций, ложно понятые чувства долга и чести. Все это искушает многочисленных персонажей романа. В прихотливый рисунок их взаимоотношений пристально вглядывается автор. Рискованные приключения, игры и интриги, в которые втянуты школьники "Братства сильных людей", ведут к гибели одного из ребят. В романе несколько сюжетных линий: лицеиста Бернара Профитандье, мучимого тайной своего рождения; его друга Оливье Молинье; Лоры - любовницы Венсана. Важное место занимает дневник Эдуарда, содержащий размышления о литературе. Объектом аналитического исследования становится и создаваемый роман, и преломленная в нем реальная жизнь, сознание и подсознательное.
В двадцатые годы писатель постепенно меняет сферу интересов. Терпит крах его доктрина имморализма, проблематика гедонизма, ницшеанские мотивы потесняются вопросами социальными. Последние намечены уже в романе "Фальшивомонетчики", однако крупным планом обозначились в путевых заметках о поездках в Африку, а затем в СССР и в дневниках писателя. Особое внимание Жид уделяет Советскому государству, высказывая надежду на успешное завершение русского эксперимента. Тем более неожиданной показалась многим критика советской действительности в его книге путевых очерков, к которой надолго был приклеен ярлык антисоветского памфлета. Сегодня, однако, нельзя не восхититься прозорливостью автора, большим мужеством, которое требовалось для его точных оценок, без лжи и наивного пафоса.
Андре Жид ставил целью "быть искренним именно тогда, когда речь идет об убеждениях многих людей", включая свои собственные, довериться своим глазам и разуму и проверить, кто же переменился - он сам или СССР. Под СССР писатель имел в виду тех, "кто им руководит".
Впечатления, отраженные в книге "Возвращение из СССР", контрастны. На первый взгляд народ кажется счастливым. "Молодежь, заводские рабочие, отдыхающие в парках культуры, ухоженные дети в пионерских лагерях и даже женщины в бесконечной очереди за подушками, которых еще не привезли, - все улыбаются, открыты к контактам и общению. Люди в СССР замечательные", - делает вывод писатель. Но, вглядевшись в лица повнимательнее, он не мог не заметить, что люди абсолютно безлики, словно "интерьеры домов в процветающем колхозе".
Деперсонализация, "всеобщая в СССР тенденция к утрате личностного начала" выявлены в книге как закономерность новой действительности, контрастной и противоречивой. С одной стороны - образцовый свинарник и гигантская современная птицефабрика, а стоит только перейти ручей, за которым кончается территория совхоза, и глазу откроется другая сторона - ряд убогих лачуг. С одной стороны - дух товарищества, с другой - черствость во взаимоотношениях и бездушие. "Революционное сознание (и даже проще, критический ум) становится неуместным, в нем уже никто не нуждается", - пишет Андре Жид и далее подчеркивает, что соглашательство и одобрение всего происходящего в Советском Союзе стало нормой. Это проявление мелкобуржуазного сознания, по мнению писателя, глубоко контрреволюционно.
Многие беседы с людьми утвердили Андре Жида во мнении, что здесь все решено однажды и навсегда, что по любому вопросу должно быть только одно мнение, что "советский гражданин пребывает в полнейшем неведении относительно заграницы", что диктатура одного человека подменила диктатуру пролетариата и что "во многих областях положение угнетенного класса не улучшилось". Отвратительны доносительство, возведенное в ранг добродетели, тотальная подозрительность и партийные привилегии, которые способствуют очевидному усилению бюрократии. Вступившему в партию выйти из нее уже невозможно, не лишаясь места и привилегий. "Да и зачем выходить из партии, где можно чувствовать себя так хорошо?! - иронически спрашивает А. Жид.
- Кто вам предоставит еще такие привилегии! И ничего не требуя взамен,- только соглашаться на все и ни о чем не задумываться. Да и зачем задумываться, когда решено, что все идет так хорошо. Задумался - значит, контрреволюционер. Значит, созрел для Сибири".
Опасной представляется Андре Жиду тенденция к упрощению и унифицированию, а "уничтожение оппозиции в государстве или даже запрещение ей высказываться, действовать" он рассматривает как "дело чрезвычайно опасное: приглашение к терроризму".
Французский писатель уделяет внимание вопросам эстетическим, исходя из того, что "большой художник всегда антиконформист" и движется против течения, а потому ему необходима свобода, которая была у Вольтера, Гюго, Клоделя. В то же время в СССР произведение, как бы оно ни было прекрасно, предается осуждению, если не соответствует "общей линии". Банальными кажутся писателю споры о формализме, еще не затихшие к его приезду; нелепым - что в формализме готовы обвинить всякого художника, проявляющего "больший интерес к форме, нежели к содержанию". Естественно, при таких установках большинство людей, отмечает Жид, "никогда не встречают благосклонно произведений, в которых есть нечто новое, необычное, озадачивающее, приводящее в замешательство; на благосклонность может рассчитывать только то, что содержит в себе узнаваемое, то есть банальное".
Словно заглядывая в будущее, Андре Жид высказывает опасение, что произведения, написанные в духе чистого марксизма, какой бы успех они ни имели, оттолкнут последующие поколения своей стерильностью. Сохранятся только произведения "свободные от доктринерства", считает писатель.
Одним из первых, если не первым, среди западных мыслителей французский писатель делает сопоставление советской и фашистской политики в области культуры: "С того момента, когда революция провозглашена, победила и утверждается, искусство оказывается в опасности почти такой же, как при фашизме; оно подвергается опасности ортодоксии". Такое искусство, зависимое от ортодоксии, продолжает Андре Жид, даже при самой передовой доктрине обречено на гибель. Вот почему очевидно, подчеркивает писатель, что "победившая революция может и должна предложить художнику прежде всего свободу. Без нее искусство теряет смысл и значение".
Как показал исторический ход событий, в Советском Союзе и гитлеровской Германии искусство и художник оказались на "принудительных работах", в полном подчинении у идеологии, коммунистической и фашистской, вроде бы диаметрально противопоставленных одна другой и в то же время совпадающих на практике во многих сферах, в том числе в искусстве и отношении к свободе личности.
Книга Андре Жида вызвала критику со стороны многих известных писателей, посетивших СССР. В продолжение автор издал в 1937 году «Поправки к моему "Возвращению из СССР"», где развил ряд положений из первой книги, вызвавших несогласие оппонентов. Он подробно остановился на системе образования, показав, как мало еще сделано в новом государстве даже по ликвидации безграмотности. К 1927 году, пишет А. Жид, в СССР смогли создать менее пятидесяти тысяч начальных школ, в то время как до революции на значительно меньшее количество жителей их приходилось шестьдесят две тысячи. Ссылаясь на информацию Луначарского, Андре Жид цитирует газетные сообщения о том, что студенты педагогических институтов обнаруживают удручающую неграмотность, а зарплата учителей мизерна и выплачивается нерегулярно.
Заканчивая свои заметки о последнем пункте пребывания - Севастополе, Андре Жид признается, что перед ним встал вопрос: как объяснить, что в СССР ему "бывало поочередно (морально) и так холодно, и так жарко"? Как соединить свою любовь к новому государству и свои опасения? Будущий лауреат Нобелевской премии (1947) не пошел на компромисс. Он честно рассказал о том, что ему не понравилось, при этом отнюдь не считая несостоятельной саму идею революционного преобразования.