Середина XIX в. в английской литературе поражает удивительным созвездием женских талантов, принесших с собой новые темы, образы, художественные находки и прозрения, «взорвавшие» существующие ранее представления о роли женщины в семье и общественной жизни, долге, морали. Им суждено было обновить литературный процесс не только внутри страны, но и в мире. Среди них — имя Элизабет Гаскелл.
Она родилась 29 сентября 1810 г. в Лондоне в семье священника Уильяма Стивенсона, сложившего с себя сан, что представляет собой явление редкое. Мать умерла через год после рождения дочери, которую взяли на воспитание родственники, жившие в Натсфорде, маленьком провинциальном, очень зеленом городке, образ которого неоднократно будет возникать в письмах и творчестве Элизабет Гаскелл. С детства она проявила глубокий интерес к литературе, и в круг ее чтения, конечно, входили Стерн, Ричардсон, Дефо, английские романтики.
В 1832 г. она вышла замуж за священника Уильяма Гаскелла и сразу переехала в Манчестер, промышленный тяжелый город, названный позже «гнусный Вавилон Великий». Будучи натурой яркой, необычайно энергичной, доброй, Элизабет мгновенно включилась в жизнь личную и общественную. Воспитывала детей, держала хозяйство: корову, свиней, птицу, занималась филантропией, посещала больных и бедных прихожан, живших в трущобах, создавала необходимые условия для работы мужа и писала ему превосходные проповеди, имевшие у прихожан успех.
Состояние души молодой женщины нашло выражение в одном из ее писем. «Одно из моих "я", как мне кажется, настоящая христианка, другое из моих "я" — жена и мать... А потом у меня есть еще одно "я" с развитым вкусом к красоте... Как мне примирить все эти враждующие существа?»
Согласие было обретено на литературном поприще, которое совершенно неожиданно дало ей статус «возмутителя спокойствия».
Своеобразным предлогом к литературному творчеству послужила личная трагедия — умер единственный сын Элизабет, что ввергло ее в состояние непреходящей тоски и отчаяния. Зная о литературном даровании и пытаясь вывести жену из удручающей печали, муж предложил ей написать роман, каковым и стал роман «Мэри Бартон» (1848), насыщенный печальными реминисценциями (смерть сына Джона Бартона, убийство сына промышленника Карсона, сцена смерти Эстер, целующей медальон, единственную память о сыне).
Элизабет Гаскелл, естественно, обратилась к миру страждущих, которых она очень хорошо знала, — к рабочим, беднякам, их детям и женам, живущим в вонючих трущобах, погибающим от тифа, холеры, голода. Однако и в их жизни была «глубина чувств и благородство». Трагические судьбы стали центром повествования, а фоном — «вонючий Манчестер», на «каменистой почве» (определение Шарлотты Бронте) и возникла одна из характернейших для времени и данной социальной среды трагедий. Неожиданно для себя Элизабет Гаскелл встала на точку зрения рабочих, сделав это как христианка в первую очередь, но не менее важным и сильным был в ней дар публициста, пожелавшего рассказать миру о запретном, о жестоком противостоянии рабочих и капиталистов, о конфликтах, сотрясающих Англию в 40-е годы, кризисе промышленности, массовой безработице, взрыве пролетарского негодования, той социально-политической проблематике, с которой женщины-писательницы еще не выходили на авансцену национальной литературы, и в этом плане она опередила многих талантливейших реалистов, в том числе и Диккенса.
Роман открывается лирической нотой. Зеленые луга, которые тянутся от Манчестера, назывались Покосы, скажет автор, напоминая о потерянном рае, патриархальной доброй Англии, которую сметет промышленный ад. Лица рабочих девушек, вышедших на традиционное гулянье, поражают некрасивостью черт, серым землистым оттенком кожи, свидетельствующей о плохом питании и постоянном переутомлении.
С первых страниц повествования ощущается тяга к контрастности, но иной, чем у романтиков: не противопоставление Добра и Зла, Красоты и Уродства, но свойственных реальной современной жизни нищеты и богатства, труда и капитала, нравственности и порока, доброты и эгоизма.
Сюжет связан с историей рабочего, «чартиста», «коммуниста» Джона Бартона. (Коммунистические партии тогда не существовали, но так называли каждого, кто посмел выступить против частной собственности, в том числе и Элизабет Гаскелл, что ее потрясло.) Выбор героя был предопределен симпатией автора к рабочему классу, и в Манчестере это было вполне закономерное явление. Она хотела и назвать роман именем героя, что запретили сделать издатели.
В центре внимания — история одной судьбы. Джон Бартон прошел суровую школу жизни. Умерла его жена, погиб от голода сын, ушла на панель красивая свояченица — Эстер. Постепенно происходит духовное созревание рабочего, он вступает в профсоюзы и начинает борьбу за хартию, понимая, что дальше так жить нельзя. Рабочая масса признает в нем руководителя, вожака, облекает доверием, посылая в Лондон, в парламент для защиты их интересов. Однако, быстро разочаровавшись в мирном решении насущных проблем, герой переходит к решительным действиям и убивает ненавистного Карсона, сына фабриканта, отстаивая тем самым интересы своего класса и восстанавливая справедливость.
В социально-психологическом романе есть и другая сюжетная линия — дочери Джона Мэри, хорошенькой, тщеславной модистки, которой кружит голову молодой Карсон, и ей приятно его внимание, оно будоражит сознание, вызывает мечты стать леди, быть богатой.
Одним из больших достоинств Элизабет Гаскелл является тонкость психологического письма, ощутимая в духовной эволюции героев. «Безумец» и «мечтатель», как она назовет Джона Бартона, способный на самопожертвование, доброту, солидарность с теми, кто доведен до отчаяния, тем не менее поймет, что путь террора неприемлем. В финале он раскаивается в содеянном, испытывает муки совести.
Элизабет проявила удивительную прозорливость. Что касается ее собственных позиций, то она находилась под влиянием столь популярных в то время идей Оуэна, Бентама, Брайта, идей христианского социализма, но в художественной ткани романа показала иллюзорность всех этих картин, неспособных принести счастье обездоленным, что выражено даже в пейзаже. Традиционно в литературе существовал символический образ очищающего дождя, но у Элизабет Гаскелл он обретает иное звучание. «Шел дождь — теплый, мелкий, после которого быстро распускаются цветы. Но Манчестер, где — увы! — нет цветов, дождь нисколько не украсил: улицы были мокрыми и грязными, крыши — мокрыми и грязными, люди — мокрыми и грязными». Рефрен усиливает звучание основной темы, а изображаемая жизнь приобретает один, как у Флобера, серый оттенок.
На протяжении романа изменится и Мэри, пройдет путь от легкомысленного увлечения Карсоном до сильной и психологически оправданной любви в Джему Уилсону, своему будущему мужу, обвиненному в убийстве, но оправданному. И в этом немалую роль сыграла Мэри, яростно отстаивавшая его честь, публично заявившая о своей любви.
Образы рабочих нарисованы Гаскелл с большой симпатией. Многие из них талантливы, умеют тонко мыслить и чувствовать, среди них немало самородков, «ньютонов», естествоиспытателей, механиков. И не они виноваты в том, что многое в их характере осталось нереализованным. Но главное их достоинство —доброта, способность прийти на помощь в трудную минуту, поделиться последним куском, дать одежду и кров в случае необходимости. Критерием нравственности для них является Библия, в которой они черпают утешение. Два образа из «Книги книг» появляются на страницах романа, подчеркивая главную мысль, — бедняк Лазарь и Всадник на бледном коне, усиливая трагическое звучание книги.
Противоположностью миру рабочих является мир хозяев фабрики. Маленький фрагмент, зарисовка семейного завтрака, несет в себе столько авторской иронии, а также объективной оценки тех черт правящего класса: эгоизма, гипертрофированного самолюбия, глубокого равнодушия к тем, кто «внизу», которые неизбежно должны были привести к трагической развязке. Карсон, человек, не привыкший ни в чем себе отказывать, и его сын, щеголевато одетый, знающий себе цену, неторопливо смакуют отлично приготовленный завтрак, просматривая при том газету. В каждом их движении столько неприкрытого самодовольства! Что касается сына, то «сестры гордились им, отец с матерью гордились им, и, не желая перечить родным, он гордился собой». Мотив английской «гордости» как свойства национального характера очень удачно подмечен и будет неоднократно появляться в романах последующего периода.
Повествование о рабочем классе Элизабет Гаскелл переводит в совершенно иной план, придает ему и поэтическое звучание, используя в каждой главе стихотворные эпиграфы, выявляющие и подчеркивающие основную идею. Она использует строки Китса, чтобы передать психологическое состояние Мэри Бартон.
В ее глазах насторожился страх,
Как будто беды только начались.
Измученный терзаниями совести, Джон Бартон признается в финале в содеянном и происходит сцена примирения Карсона-старшего и убийцы его сына, ибо любое зло неспособно породить добро, по убеждению автора. Ранняя смерть Джона Бартона, совершившего покаяние, поэтически соотнесена со строками псалма: «Щедр и милостив Господь. Не до конца гневается и не вовек негодует». Таким образом обещано прощение ему и Эстер, двум грешникам, похороненным под каменной плитой, на которой ни имени, ни даже первых букв.
Элизабет Гаскелл сказала истинную правду о времени и была потрясена возмущенными статьями в «Манчестер Гардиан» и «Эдинбург ревю», ее избегали прихожане, от нее отвернулись многие бывшие друзья. Общество не желало знать ту правду, которую представила романистка.
Мучительный период после опубликования первого романа, пережитых волнений, страданий и мук от неожиданного обрушившихся на ее голову обвинений и публичных оскорблений заставил Элизабет Гаскелл обратиться к спокойной теме патриархального бытия в старом и милом Крэнфорде («Крэнфорд», 1853), провинциальном городке, прообразом которого был ее любимый Натсфорд, город детства. В письме к Раскину в 1865 г. она признавалась: «Что касается "Крэнфорда", то я очень рада, что он Вам понравился. Это единственная из моих книг, которую я готова перечитывать в любое время».
В романе проявились новые грани реалистического письма Элизабет Гаскелл. Старый провинциальный городок, воплощение тишины и покоя, с зелеными садами, травой, гусями, неспешной жизнью обитателей: старых дев, мелких чиновников, отставных капитанов, вдов, казалось бы, ничем не примечателен, но в сравнении с Манчестером, «грязным и вонючим», или похожим на него Драмблом, стоящим неподалеку, он — некий райский уголок «доброй Англии былых времен.
К своим персонажам автор относится с глубокой симпатией и теплым юмором. Леди Крэнфорда «знают все о всех», но при том безразличны к мнению «всех и вся». Здесь существуют правила «элегантной экономии». Миссис Форрестер, стоявшая у плиты несколько часов, делает вид, что не знает, что именно творилось у нее на кухне, хотя «она знала, и мы знали, и она знала, что мы знаем, и мы знали, что она знала, что мы знали, как она все утро провела за изготовлением чайных хлебцев и бисквитных пирожков».
Забавны претензии провинциальных дам на превосходный вкус в одежде, утонченный аристократизм. Когда кошка съела кусок кружев, ей дали слабительное и спасли «сокровище». Но бедность при этом тщательно маскируется.
Характеры героев, таких, как капитан Браун и его дочери, а также и других персонажей переданы с помощью диалогов, мастерски построенных автором, который наблюдает, иногда комментирует события, как сиюминутные, так и имеющие перспективный характер.
Лучшие традиции нравоописательной национальной прозы нашли отражение в романе.
В некоторых аспектах Элизабет Гаскелл идет по стопам Д. Остен, но есть и кардинальные отличия. Нет привычной увлекательности интриги, занимательного сюжета, романтической любви, авантюрной линии, сверхъестественных происшествий. Люди живут, умирают, ссорятся, сплетничают, оказывают помощь друг другу, сопереживают в беде. Мелочи жизни и большие по внутреннему смыслу события оказываются в равной степени достойными внимания. Реализм Элизабет Гаскелл оказывается близким флоберовскому, предваряя его.
Художественная структура книги основана на игре временных пластов: в настоящее проникают возникшие по той или иной ассоциации воспоминания, ощущения, т. е. фиксируется некий поток «потерянного» времени. Через несколько глав читатель узнает имя рассказчика — Мэри Смит, фиксирующего последовательно день за днем события в провинциальном Крэнфорде, однако хронология в целом носит смутный характер. Гораздо важнее детали, мелочи, мимолетные впечатления, сам человек, пусть заурядный, его индивидуальность. Данное свойство прозы Элизабет Гаскелл предопределило не только дальнейшее развитие бытописательской тенденции в национальной литературе (Троллоп и другие), но и характер художественных новаций модернистов (Вирджиния Вульф).
Стиль и язык «Крэнфорда» порой несколько старомоден, архаичен, несколько близок формам предшествующего столетия, что усиливает ощущение патриархальности.
Каждая из жительниц города имела за спиной непременно «годы великих трудностей», прошла «время испытаний», о которых не принято говорить подробно. Но все это меркнет в сравнении с суровыми реалиями наступающей жизни.
Кульминацией романа является крах банка. Потеря сбережений, страх перед неизвестным будущим (Мэтти
Дженкинс и другие) не только пугает обитателей Крэнфорда, но и объединяет их. Они проявляют должную доброту, благородство натуры, честность, способность прийти мгновенно на помощь.
В романе много библейских реминисценций, использование которых подчеркивает нравственное превосходство обитателей патриархального уголка.
Элизабет Гаскелл проявляет тонкую наблюдательность, вдумчивое отношение к человеку, способность видеть все стороны его натуры, хотя он и не герой в общепринятом ранее смысле, а всего-навсего «маленький человек», интересом к судьбе которого открывается новая страница национальной прозы.
Тема противоречивого, а чаще губительного влияния прогресса на душу человеческую, мораль, нравы нашла отражение в последнем романе Элизабет Гаскелл «Север и Юг» (1855). Очень удачно она использовала географические понятия, подчеркнув сложную ситуацию экономического и социального развития Англии середины века. Фоном социально-психологического романа стали реалии тех лет: восстания рабочих, бунты на флоте.
В центре повествования — Маргарет Хейл, умная, наблюдательная девушка со сложной судьбой. Ее отец, священник, изверившись в церковных догматах, слагает с себя сан (как в свое время поступил родной отец Элизабет Гаскелл). Родной брат Маргарет, Фредерик Хейл, возмущенный актами жестокого обращения на корабле, принимает участие в восстании, за что ему грозит смертная казнь. Драматизм ситуации усиливается в связи с увлечением Маргарет, ее любовью к фабриканту Торнтону.
Как и героям Д. Остен, им придется пройти полосу «предубеждений», и они это делают успешно. И здесь, как и в романе «Мэри Бартон», ощущается влияние на Элизабет Гаскелл идей позитивизма и вера в «религию сердца». В финале Торнтон, как и Карсон-старший, меняет свое отношение к рабочим. Идеи христианского социализма не были изжиты автором до самого конца творческого пути.
Перу Элизабет Гаскелл принадлежат также сборники рассказов, повести, новеллы, демонстрирующие разнообразие ее творческого почерка. Но не менее важной была написанная ею по просьбе отца Шарлотты Бронте, Патрика Бронте, - «Жизнь Шарлотты Бронте» (1857). Документ такого рода является бесценным для исследователей творчества Ш. Бронте и ее сестер. После появления в свет данная работа вызвала бурю негодования. Элизабет Гаскелл «разворошила осиное гнездо». Более всех был возмущен сын владельца «благотворительной школы», где училась Шарлотта и где погибли от голода и истязаний ее две старшие сестры. Негодовали родственники. Николас, муж Ш. Бронте, выступил категорически против публикации «частностей» личной жизни, против бытовых подробностей, использования домашних анекдотов и специфической авторской трактовки.
И вновь, уже в конце пути, Элизабет Гаскелл» всю жизнь говорившая только правду, рыдала от отчаяния. Ее не хотели понимать. Никто не желал знать подобной правды. Единственным слабым утешением были дальнейшие события экономической и политической жизни Англии (война Севера и Юга в Америке, страшная безработица в Манчестере, куда перестал поступать американский хлопок, нищета масс, бунты рабочих и восстания в армии), которые были предугаданы в ее творчестве.
Она умерла внезапно. Но ее художественный талант, многократно отражаясь в национальной литературе как XIX, так и XX в., продолжает жить.