Фото: staryy.ru
Правда в книгах для малышей
"Не искажайте действительности ни клеветами на неё, ни украшениями от себя, но показывайте её такою, какова она есть в самом деле, во всём её очаровании и во всей ее неумолимой суровости, чтоб сердца детей, научась её любить, привыкли бы в борьбе с её случайностями находить опору в самом себе. В одной истине и жизнь и благо: истина не требует помощи у лжи".
Так более ста лет тому назад писал великий русский критик Белинский по поводу детских книг своего времени.
Специфически детская дореволюционная литература, в особенности литература для самых маленьких детей, была почти в монопольном владении ханжествующих бесталанных дамочек, писателей-халтурщиков типа Б. Фёдорова. Они наполняли рынок нравоучительными, фальшивыми, сентиментальными книжонками.
Белинский Считал такие книги вздорными и вредными и главный недостаток их видел в том, что "жизнь в них отражается, как в кривом зеркале".
Классики и прогрессивные детские писатели - Толстой, Чехов, Тургенев и др. - сурово бичевали сентиментально-моралистическую литературу, создавая в противовес ей подлинно художественные произведения для детей.
Современный ребёнок должен воспитываться на произведениях классиков лучших русских и советских писателей и фольклоре.
Специфически детской дореволюционной литературы он не знает. Взрослый знакомится с этой литературой лишь в специальных библиотеках и музеях.
Но вспомнить сейчас о литературе такого рода надо, ибо в произведениях современных наших писателей постоянно жива традиция фальшивой, сентиментальной дореволюционной книжонки. По этому поводу полезно поговорить всерьёз.
В дореволюционной России существовало множество бытовых рассказов для маленьких детей. Но большая часть этих рассказов стояла вне подлинной художественной литературы. Детям писали почти исключительно о детской комнате, куклах, кошечках и собачках. Считалось, очевидно, что дети ничего иного не поймут, да и понимать им больше ничего не нужно. Эта линия собачье-кошачьей литературы особенно ярко проявилась в журналах конца XIX и начала XX веков - "Задушевное слово", "Светлячок", "Малютка". Подобного же типа книги широко распространялись издательствами Кнебеля, Вольф и др.
Однако дело не только в темах, а в самом разрешении их.
Характерной чертой этой литературы являлась идеализация замкнутого буржуазного детского мирка, которая неизбежно тянула к фальши, слащавости в рассказе. Мещанское благополучие, уют и безмятежность жизни богатой семьи - идеал буржуазной детской литературы. Голубовато-розоватая идиллия буржуазной гостиной или детской должна была каменной стеной отгородить детей от противоречий общественной жизни.
Такая литература была подчинена целям и идеалам буржуазного воспитания. Она воспитывала угодничество, лицемерие, ханжество и самоуспокоенность, вдалбливала в головы детей сознание необходимости социального неравенства.
Обычно эта литература была нравоучительной, и мораль в ней была откровенно обнажена. Несложные, примитивные сюжеты рассказов служили часто лишь "приправой" к нравоучениям, действия и поступки персонажей - примером буржуазных "добродетелей". Один мальчик слушался маму и всегда молился богу; за это он на праздник получил хороший подарок. Дочь вдовы написала богу просьбу, чтобы он помог ей и сестре; богатый человек узнал об этом и помог ей. Такова, примерно, ткань и суть нравоучительных рассказов.
"Для некоторых людей, - писал Белинский по поводу нравоучительных рассказов, - рассуждать легче, чем чувствовать, и пресная вода резонёрства, которой у них вдоволь, для них лучше и вкуснее шипучего нектара поэзии, которого - бедняки! - они и не пробовали никогда. И вот один хочет уверить детей, что вставать рано очень полезно, ибо-де один мальчик, имевший привычку вставать с солнцем, нашёл на поле кошелёк с деньгами; а другой хочет уверить детей, что надо вставать поздно, ибо-де одна девочка, встав рано, пошла гулять в сад, простудилась и умерла. Один говорит детям - будьте поспешны, другой же - не торопитесь, третий - будьте откровенны, ничего не скрывайте, четвёртый - не всё говорите, что знаете. Кому верить, кому следовать? Забавнее же всего, что все эти глупые мысли подтверждаются случайными примерами, ровно ничего не доказывающими".
Но существовали рассказы, в которых не было откровенного морализирования. В частности, в журналах "Малютка" и "Задушевное слово" иногда как бы умышленно рассказывались такие эпизоды, из которых дети, казалось бы, никакого вывода и сделать не могут. В самом деле, какая мораль следует из рассказа о том, как дети пристроили кошке бантик или как девочка наряжала свою куклу? Как будто бы мораль в этих рассказах отсутствует. Но детям предоставляется возможность любоваться идиллией мирной, безмятежной жизни пай-девочек. И в этом-то как раз кроется классовый смысл и буржуазная мораль.
Проводя идеи буржуазного воспитания, традиционная детская литература чётко делилась на литературу для девочек и мальчиков, резко разграничивая круг их идеалов и устремлений. Круг занятий девочки очень ясно определялся. Она готовилась к тому, что предстояло ей в будущем, - кухня, семья, церковь. Вот характерный рассказ для девочек "Розан" ("Задушевное слово", 1877 г.). Вся первая глава рассказа отведена разговорам девочек с няней о крещении и ритуальной стороне этого обряда, а дальше рассказывается о том, как девочки к именинам новорождённого выращивают цветок. Ещё более характерен рассказ "Воспитание куклы". Анюта наряжает, моет свою куклу. Она читает ей нотации, наказывает за проступки, приучает к хорошим манерам. Становясь в отношении к кукле в роль воспитательницы, копируя во всём свою мать, она проводит в игре всю систему буржуазного воспитания девочки.
Героиня дореволюционных рассказов -это пай-девочка, послушная, религиозная, бережливая, хозяйственная. Это её основные и единственные добродетели.
Иначе выглядят книги для мальчиков и герои-мальчики в них.
Правда, основные добродетели - религиозность, послушание - и здесь остаются. Но мальчики играют в Робинзонов, привлекая в качестве Пятниц дворовых мальчиков, они изображают храбрых воинов, бьют в барабаны и т. д. Пай-мальчик буржуазной семьи должен стать господином в обществе и семье, и литература для него давала большой материал, тренирующий черты будущего хранителя благополучия буржуазного общества и буржуазной семьи.
Если девочка хорошо учится, её за это обещают больше любить, делать подарки. Мальчику помимо этого внушали, что он за прилежание в ученье получит определённое положение в свете.
Кроме детей, фигурировали в этой литературе "герои" второго плана - папы, мамы.
Папы и мамы представлялись добрыми, справедливыми, подающими во всём хороший пример своим детям. Они трогательно заботились о детях, читали наставления.
Мы уже говорили, что часто в этих рассказах не было обнаженно поданной морали.
Но в данном случае отсутствие морали - шаг в сторону, а не вперёд от нравоучительной литературы, так как неправдоподобная, фальшивая литература по существу своему была той же резонерской литературой.
Быт буржуазной семьи представлялся в идеализированном, подлакированном виде. За этой лакировкой в действительности скрывались разврат, грубость, жестокость буржуазного быта. Ни одного слова правды детям в этой литературе не говорилось. Всё в ней отражалось, "как в кривом зеркале".
Однако, как бы ни пытались господствующие классы всей системой воспитания оградить детей от "нежелательных" наблюдений окружающего и от "неподобающих" мыслей, противоречия общественной жизни врывались в детский мир.
И писатель вынужден был выйти за пределы буржуазной детской. В традиционной литературе немало было рассказиков и о "бедных". Но эти рассказы были ещё фальшивее.
Буржуазный строй представлялся как единственно справедливый и незыблемый строй. Бедность объяснялась как следствие порока, который надо наказывать, или как случайное явление, благодетельное уже потому, что закаляет, облагораживает впавшего в бедность.
Бедняки изображались покорными и терпеливыми, с радостью переносящими свою бедность. Чем больше покорности, тем больше милости они получают от "добродетельных" богачей. В "разумном" буржуазном обществе существует "разумная филантропия". В ней спасение для случайно впавших в бедность. А сколько радости и счастья и богачу и бедняку приносят подаяния копейками, изношенными ботинками или бельишком. Иногда бедняка берут к себе в дом и делают слугой (исключительная милость!). Как трогательно расписывался в этих рассказах филистерский филантропизм буржуазии, какой величественно-добродетельной представлялась какая-нибудь маленькая нарядная героиня рассказа, отказывающаяся от сладкого для больной дочки дворника.
Стремясь убедить детей господствующего класса в законности их права на сытую, эгоистическую жизнь, стремясь успокоить, сделать пассивными рабами детей бедноты, заставить их восхищаться благородством живущих сыто, буржуазные детские бытовые рассказы искажённо, неправдоподобно представляли жизнь, сглаживали все острые углы, создавали идиллию буржуазной семьи и буржуазного строя.
Такая литература не могла быть реалистической литературой. Герои её не могли быть живыми, реальными типами. Поэтому, как существовал в бытовых рассказах стандарт бытовых картин, так же существовал стандарт персонажей: пай-девочки, пай-мальчики, храбрые и порывистые, филантропки мамы и гувернантки, добродетельные, мужественные папы, преданные слуги и благодарные бедняки.
Этими стандартами и оперировали все традиционные детские рассказы, так же похожие друг на друга, как похожи и их герои.
Фальшь в обрисовке жизни и людей неизбежно приводила к слащавости, искусственности языка рассказов.
"Что у тебя болит, милочка? Головка? Нет, головка не горяча. Да не плачь же, милочка, от этого только хуже станет, головка заболит... Успокойся, голубчик, это скоро с тобой пройдёт. Я не раз была этим больна, мне давали сиропцу на ложке и запивала я какой-то травкой, и всё проходило".
Фальшивая литература росла и множилась, как сорная трава.
Уродливое общество давало уродливое воспитание и создавало уродливую, бездарную литературу.
Создавать такие рассказы, рассказы по стандарту с прописной моралью, было легче всего. Но их не мог создавать настоящий писатель-реалист. Вот почему в качестве авторов этих рассказов фигурировали люди, не имеющие ни таланта, ни знания жизни, ни любви к детям.
С этой фальшивой, безграмотной литературой боролись классики и дореволюционные писатели-реалисты. Они создавали для детей произведения, раскрывающие подлинную жизнь. Это были замечательные рассказы для детей Л. Толстого, Тургенева, Чехова, Мамина-Сибиряка и др. В них правдиво изображалась жизнь, по ним дети учились жизни, по ним познавали жизнь прошлого.
На примере Бальзака Энгельс блестяще показал, как писатель-реалист, часто вопреки своей классовой идеологии, даёт правдивое, жизненное отображение действительности:
"Бальзак политически был легитимистом. Его великое произведение - непрестанная элегия по поводу непоправимого развала высшего общества; его симпатии на стороне класса, осуждённого на вымирание. Но при всём этом его сатира никогда не была более острой, его ирония более горькой, чем тогда, когда он заставляет действовать аристократов, мужчин и женщин, которым, он глубоко симпатизирует. Единственные люди, о которых он говорит с нескрываемым восхищением, это его наиболее ярые противники, республиканские герои, люди, которые в то время (1830-1836) были действительно представителями народных масс. То, что Бальзак был принуждён идти против своих собственных классовых симпатий и политических предрассудков, то, что он видел неизбежность падения своих излюбленных аристократов и описывал их как людей, не заслуживающих лучшей участи, и то, что он видел настоящих людей будущего там, где в это время их только можно было найти, это я считаю одной из величайших побед реализма, одной из величайших особенностей старика Бальзака".
Достоевский в своём рассказе "Мальчик у Христа на ёлке", несмотря на ярчайшую религиозную тенденцию, дал изумительную по силе и правдивости реалистическую картину. В грязной ночлежке умирает мать маленького мальчика. Это происходит в ночь под рождество. Голодный, иззябший мальчик идёт по улицам и с завистью смотрит на богатые витрины, ёлки и сытых, весёлых детей в богатых домах. Его грубо отталкивают и бьют. Во дворе одного дома мальчик замерзает. Умершего мальчика берёт к себе на ёлку бог - так заканчивает рассказ Достоевский. Но разве эта концовка определяет силу воздействия реалистических картин рассказа?!
Достоевский в маленьком рассказе дал потрясающую картину нищеты и несправедливости в царской России. Нарисованная им картина вызовет у читателя сердечное сочувствие к обиженным, ненависть к богатеям и желание борьбы за счастье человечества, основанное на равенстве и свободе. Такова сила реалистического рассказа.
Многие его рассказы пронизаны идеей патриархальной крестьянской жизни, христианской моралью. Но Толстой - великий художник, и, реализм его рассказов глушит его христианскую мораль.
Каждый рассказ Толстого даёт яркую жизненную картину, выпуклый характер. Так, от прочитанного ещё в детстве крошечного рассказа "Косточка" до сих пор остаётся в памяти покрасневший, сконфуженный мальчик Ваня, который украдкой от родителей съел сливу. А это не лучший рассказ Толстого. У Толстого много бытовых рассказов, и в них видна подлинная, настоящая жизнь.
В рассказах Толстого шире охвачена бытовая тематика для детей, чем во всей дореволюционной специфически детской литературе. Он ставит детей в различные бытовые ситуации - ребёнок с матерью, с дедом, с дядей, с товарищами, с младшими детьми, ребёнок и школа, дети и животные, дети в лесу, на речке и т. п. Героями его маленьких рассказов далеко не всегда являются дети.
Толстой не боится показать им и жизнь взрослых, но в отношениях, доступных понятию детей. Рассказы Толстого открывают нашим детям страницы прошлой жизни.
Большинство писателей современной детской литературы в своём творчестве следуют традициям классической реалистической литературы прошлого. Однако им нужно со всей решительностью бороться с возрождением традиций фальшивой сентиментальной детской литературы.
Во избежание недоразумений спешу оговориться. Наши дети играют в куклы, играют с животными и любят их. Отражение всех этих интересов в литературе вполне законно. Но разве только это заполняет их жизнь? И конечно не так играют наши дети с куклами, как представляется иногда слащаво и неправдиво в детских произведениях наших писателей.
Вспомним отрывок о Козетте из романа "Отверженные" В. Гюго. В маленьком отрывке Гюго показал такую многогранность и глубину переживаний девочки по отношению к кукле, что через это сумел раскрыть исключительно ярко и эмоционально и образ забитой, оборванной и голодной девчурки и всю обстановку жуткой эксплуатации её.
Когда А. П. Чехов протестовал против "собачьей литературы" (так он называл фальшивые дореволюционные рассказики для детей), он не хотел конечно этим сказать, что в детской книжке не должны фигурировать собаки, кошки и куклы. Чехов сам создал для детей произведения, в которых главную роль играют собаки ("Каштанка", "Белолобый"). Но, найдя "детские" темы, Чехов поставил и "детские" проблемы - дружба мальчика и Каштанки, правдиво показал быт, человеческие характеры и отношения, в то же время нарисовал яркие образы животных, которые для читателя становятся действительными героями.
В качестве примера можно было бы привести и отрывок из "Детства Тёмы" Гарина ("Тёма и Жучка") о дружбе мальчика и собаки, рассказы Тургенева - "Перепёлка", в котором с такой силой прославлено гуманное отношение человека к животным, "Герасим и Муму", в котором именно драма Герасима в связи с гибелью любимой собаки вызывает у читателя такую ненависть к крепостникам.
Много произведений и современной литературы могут также служить примером того, что произведения о кошках и собаках хороши, нужны и интересны детям.
Следовательно, дело не в том, о чём написано, а в том, как то или иное событие, образы отображены в произведении, короче говоря, является ли описанное правдивым, характерным и нужным.
Дореволюционная "кошачье-собачья", по выражению Чехова, литература не давала живых человеческих характеров, не умела создавать образы животных. Реальные отношения человека к животным она подменяла фальшивым, слащавым, не умела давать настоящей морали, как логического и эмоционального вывода, к которому невольно приходит читатель по прочтении подлинно художественного произведения.