Фото: staryy.ru
Произведения Герцена детям
1
Рассказы и повести, острые сатирические очерки и фельетоны, лирические мемуары и дневники, философские и полемические статьи - всё то, что создал Герцен, проникнуто глубокой любовью к родине, верой в ее лучшее будущее, ненавистью и негодованием к угнетателям, к той российской действительности, современником которой он был.
Величайший мастер слова, страстный публицист, Герцен всю свою жизнь посвятил служению народу. После 14 декабря 1825 года, будучи четырнадцатилетним подростком, он дал клятву "пожертвовать жизнью на избранную борьбу" и до конца своей жизни остался верным этой клятве.
Герцен воспитывался на идеях передовых европейских и русских писателей - Шиллер, Гёте, Рылеев, Грибоедов, Пушкин. Будучи студентом Московского университета, он горячо воспринял идеи французского утопического социализма.
Правительство Николая I за вольнолюбивые мечты выслало его в провинцию - Пермь, Вятка, Владимир. Герцен наблюдал провинциальную жизнь и в мертвящей глуши захолустья ближе познакомился с системой и формами управления самодержавно-бюрократической монархии.
Вернувшись из ссылки, Герцен изучил, названную им "алгеброй революции", философию Гегеля и сумел сочетать идеи философские с идеями политическими.
Свою литературную и публицистическую деятельность А. И. Герцен начал в конце 30-х годов, а в 40-х годах стал одним из проводников передовых идей в России.
Кто виноват? - вопрос, поставленный Герценом не только в повести, озаглавленной таким образом, но и во всех других его произведениях, содержал в себе обвинение, направленное по адресу всей государственной и общественной системы России.
С верой в европейскую цивилизацию и порядок Герцен - величайший гуманист, защитник прав человеческой личности - покидал в 1847 году родину. Но буржуазная революция 1848 года, очевидцем которой он был, привела Герцена к духовному кризису, повергла его в скептицизм и разочарование.
Герцен-эмигрант стал скептически относиться к революционному движению на Западе.
По отношению к буржуазному правопорядку, как и к феодальной России, Герцен занял враждебную позицию.
Но Герцен не сложил оружия. Он обратил свои взоры на русское крестьянство и продолжал вести войну против царизма, против помещиков - владельцев "крещёной" собственности.
Издавая "Полярную звезду", Герцен поднял знамя декабристов, вёл войну против трона и алтаря, которым он клялся отомстить, будучи 14-летним мальчиком.
"Колокол" - журнал Герцена - клеймил государственную систему и нравы российской действительности и в течение десятилетия бил в набат, борясь с самодержавием.
Но, борясь за свободу, Герцен не мог понять буржуазной природы освободительного движения в России в середине XIX века, он видел "социализм" в освобождении крестьян с землёй, в общинном землевладении и в крестьянской идее "права на землю".
В 1912 году, спустя сто лет со дня рождения Герцена, Ленин в статье "Памяти Герцена" впервые в истории русской критики дал ключ к пониманию общественной и литературной деятельности Герцена, вскрыв корни его политических колебаний.
"На деле в этом учении Герцена, - говорит Ленин,- как и во всём русском народничестве - вплоть до полинявшего народничества теперешних "социалистов-революционеров" - нет ни грана социализма".
"Духовный крах Герцена, его глубокий скептицизм и пессимизм после 1848 года был крахом буржуазных иллюзий в социализме. Духовная драма Герцена была порождением и отражением той всемирно-исторической эпохи, когда революционность буржуазной демократии уже умирала (в Европе), а революционность социалистического пролетариата ещё не созрела".
В то же время Ленин дал достойную отповедь русской либеральной, по существу контрреволюционной, буржуазии, которая стремилась выдать себя за наследницу Герцена.
"...подло и низко клевещут на Герцена окопавшиеся в рабьей "легальной" печати наши либералы, возвеличивая слабые стороны Герцена и умалчивая о сильных. Не вина Герцена, а беда его, что он не мог видеть революционного народа в самой России в 40-х годах. Когда он увидал его в 60-х - он безбоязненно встал на сторону революционной демократии против либерализма. Он боролся за победу народа над царизмом, а не за сделку либеральной буржуазии с помещичьим царём. Он поднял знамя революции".
Ленин дал развёрнутую оценку исторической роли Герцена:
"...мы видим ясно три поколения, три класса, действовавшие в русской революции. Сначала - дворяне и помещики, декабристы и Герцен. Узок круг этих революционеров. Страшно далеки они от народа. Но их дело не пропало. Декабристы разбудили Герцена. Герцен развернул революционную агитацию".
"Чествуя Герцена, - писал Ленин,- пролетариат учится на его примере великому значению революционной теории; - учится понимать, что беззаветная преданность революции и обращение с революционной проповедью к народу не пропадает даже тогда, когда целые десятилетия отделяют посев от жатвы; - учится определению роли разных классов в русской и международной революции".
Вот почему, пробив себе дорогу к свободе, пролетариат не забыл Герцена.
Среди педагогов довольно часто встречается мнение, что Герцен труден и недоступен детям. На этом основании Герцена, поклоняясь веяньям современного капитализма снять из школьных программ. Верно ли такое мнение? Конечно вряд ли можно найти подростка, который способен был бы осилить полное собрание сочинений Герцена так, как полные собрания сочинений Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Тургенева.
Это понятно. Чтение Герцена, и в особенности его публицистики, требует исторической подготовки. Но произведения Герцена настолько полезны и необходимы, что мы обязаны сделать их доступными и понятными нашим юным читателям.
Уместно вспомнить рассуждения самого Герцена по вопросу о трудных предметах. В статье "Опыт беседы с молодыми людьми" Герцен писал:
"Будьте уверены, что трудных предметов нет. Ни трудных, ни скучных наук вовсе нет, если их начинать сначала и идти в каком-нибудь порядке".
Имя революционера-демократа Герцена обязано занимать почётное место в одном ряду с именами, включенными самим Герценом в 1851 году в известный мартиролог:
"Ужасная чёрная судьба выпадает у нас на долю всякого, кто осмелится поднять голову выше уровня, начертанного императорским скипетром; поэта, гражданина, мыслителя неумолимый рок толкает в могилу.
История нашей литературы - или мартиролог, или регистр каторги. Даже те, которых правительство пощадило, погибают, едва распустившись, спеша покинуть жизнь.
Рылеев повешен Николаем.
Пушкин убит на дуэли тридцати восьми лет.
Грибоедов зарезан в Тегеране.
Лермонтов убит на дуэли тридцати лет (27) на Кавказе.
Веневитинов убит обществом двадцати двух лет.
Кольцов убит своей семьёй тридцати трёх лет.
Белинский убит тридцати пяти лет (37) голодом и нищетой.
Полежаев умер в военном госпитале, после принуждения служить солдатом на Кавказе в течение восьми лет.
Баратынский умер после двенадцатилетней ссылки.
Бестужев умер па Кавказе совсем ещё молодым после каторжных работ в Сибири".
2
Прежде чем говорить о том, в "каком порядке" возможно приблизить Герцена к юным читателям, остановимся на педагогических идеалах и взглядах Герцена.
Не только цитируемая статья "Опыт беседы с молодыми людьми", не только его замечательный "Разговор с детьми", но и многие другие высказывания Герцена проникнуты любовью к подрастающему поколению и ещё раз характеризуют политические устремления Герцена.
Одним из важнейших вопросов воспитания, на котором останавливается Герцен, является вопрос о формировании личности юноши, о его месте и роли в обществе.
В его педагогических высказываниях, как и во всех его работах, центральное место занимает вопрос о человеке, о правах и обязанностях личности по отношению к обществу.
"Он был человек между московскими аристократами", пишет Герцен о М. Ф. Орлове. И это - высшая похвала, которую Герцен произносит.
Сущность гуманизма Герцена прекрасно раскрыл А. М. Горький. Герцен, по словам М. Горького,
"понимал, что веками накопленное презрение к человеческой личности, созданное рабством, - необходимо должно было вызвать борьбу за индивидуальность, за свободу личности прежде всего, но Герцен смотрел на личность именно как на силу организующую, он не вырывал её из социальной среды."
Именно поэтому в одной из глав "Былого и дум" со свойственным ему чувством юмора Герцен высмеял своего друга Кетчера, имевшего "эмилевские" понятия о воспитании.
"Он хотел, - пишет Герцен о Кетчере, - исторгнуть ребенка из искусственной жизни и сознательно возвратить его в дикое состояние, в ту первобытную независимость, в которой равенство простирается так далеко, что различие между людьми и обезьянами снова стёрлось бы".
Рассказывая в повести "Кто виноват?" о судьбе Владимира Бельтова, Герцен немало страниц уделил системе воспитания, которая оторвала Бельтова от среды, от действительности и явилась таким образом причиной глубокой трагедии Бельтова.
"Одного он не вычитал в книгах, - пишет Герцен о Женевце, воспитателе Бельтова, что важнейшее дело воспитания состоит в приспособлении молодого ума к окружающему, что воспитание должно быть климатологическое, что для каждой эпохи, для каждой страны, ещё более для каждого сословия, а может быть и для каждой семьи должно быть своё воспитание".
Защищая интересы личности, Герцен обязывает человека работать на пользу обществу.
"Человек, любящий только самого себя, - чудовищен, так же как человек, любящий всех, кроме самого себя".
Герцен никогда не противопоставлял "личность с её законными правами на свободу - обществу" (Горький).
"Быть человеком в человеческом обществе, - писал Герцен ("Новые вариации на старые темы"), - вовсе не тяжелая обязанность", "Человек поступает человечески, потому что ему так поступать естественнее, легче, приятнее, разумнее; я его не хвалю даже за это - он делает своё дело".
Вера в человека, уважение к человеческой личности тесно сочетаются в суждениях Герцена с требованием, которое общество имеет право и обязано предъявлять личности. Всякий человек должен быть полезным народу и во всяком случае не делать того, что повредило бы обществу.
Человек, не дошедший до этого сознания, -
"дитя, больной, неполный человек, недоросль, он вне закона нравственного... его должно силой заставить покориться на том основании, на котором приказывают детям исполнять волю старших, или, если хотите, из тех начал, по которым сажают сумасшедшего на цепь. Сомнительно, чтоб внешние меры исправляли кого-нибудь, но они держат в страхе, - и цель достигнута.
Уголовные законы составляются в пользу общества, а не в пользу преступника".
В свете всех приведённых нами рассуждений и мыслей Герцена чрезвычайно показательно его отношение к собственным детям; глубоко поучительны те советы, которые он им даёт, и те идеи, которые он им внушает.
Письма его к детям полны домашних и житейских тем, он описывает виденные им места, новости техники, делится с детьми своими думами, посвящает их в свои дела, в то же время не забывает их будущей жизни, будущего служения народу. Он как бы мимоходом говорит о поведении, об учении, говорит не тоном ментора и педантичного учителя, а как равный, как старший товарищ, умудрённый опытом.
С сыном-подростком он говорит, как со взрослым, а с сыном, уже взрослым юношей, - часто как равный может спорить с равным. И каждый совет Герцена, каждая его мысль глубоко педагогична и лишний раз характеризует самого Герцена как революционного демократа.
"Ты входишь теперь в тот возраст, - пишет он сыну в 1851 году,- когда дети бедных людей начинают уже работать и серьёзно заниматься". А в следующем письме развивает эту мысль: "Я с глубоким удовольствием прочёл в письме Энгельсона, что он доволен твоим поведением. Впрочем, тебе тринадцатый год, и, если б мы были люди бедные, ты должен бы был уже работой снискивать себе хлеб и помогать семье. Ты можешь сам заметить, что дети работников гораздо умнее, солиднее, особенно во всём практическом; они меньше боязливы и осторожны. То, что с ними делает необходимость, того нам надобно достигнуть волею".
12-летнему сыну Герцен пишет: "Я хочу со временем видеть тебя идущего по дороге, по которой я шёл 25 лет"... "Пора тебе продолжать начатое мною: я сам был тринадцати лет, когда пошёл по трудной дороге, и вот 25 лет шёл я по ней; ни тюрьма, ни ссылка, ни даже вы все не отклонили меня: я служил на пользу России словом и делом".
В посвящении к книге "С того берега" Герцен снова обращается к 15-летнему сыну Саше. Он не скрывает от него духовного кризиса, им переживаемого.
"Не ищи решений в этой книге - их нет в ней, их вообще нет у современного человека. То, что решено, то кончено, а грядущий переворот только что начинается. Ты, может, увидишь его... Не останься на старом берегу. Лучше погибнуть, нежели спастись в богадельне реакции".
Поучительны также строки, характеризующие отношение Герцена к образованию, к труду. Герцен, подобно другому великому труженику - Пушкину, умел работать не покладая рук. В условиях николаевской России не раз с грустью вырывалось у него осуждение себя, своего поколения за то, что "руки не подымаются на большой труд".
Уважение к труду Герцен пронёс через всю свою жизнь. И это уважение к труду и образованию он внушает и прививает сыну.
"Теперь я устал, но тебе приготовил место и имя, которое ты можешь носить с гордостью. Я буду радоваться твоим успехам. Но для этого первое дело - образование: учись, учись и учись", пишет он сыну в 1851 году.
В целях воспитания характера, воли и привычки к организованности Герцен останавливает внимание сына даже на мелочах.
Показательна его строгость, требование от детей соблюдения дисциплины в работе.
"Если вакации продолжатся десять дней, то можешь приехать. Но главное теперь не отдых, а труд, этого не теряй из виду". "В нашем языке слово недосуг, - пишет Герцен дочерям, должно быть исключено. На всё есть досуг, где есть воля".
"Систематическое учение трудно делать урывками. Ты ни разу не прислал мне дельного обзора преподавания у вас. Понимаешь, чтоб был виден объём преподавания и несколько деталей".
В ряде писем Герцен, тревожась за будущую судьбу сына, упорно советует в занятиях физиологией не забывать чтения художественной литературы ("Гете и Шекспир равняются целому университету"), скорбит, что сын его оторван от родины, от всякой традиции, что у него нет "той Naturgewalt", которая даёт национальную физиономию, цвет и стремления".
А позднее, когда жизненный путь сына определился, Герцен спорит с ним по поводу его брошюр, лекций, содержания и характера их изложения.
Мы приводим этот материал (далеко конечно неполный) в тех целях, чтобы показать, что литературное наследство Герцена, его педагогические высказывания и практика воспитателя теснейшим образом увязаны с теми общественными идеалами, за которые он боролся.
3
Нужно и можно рассказать детям о Герцене, нужно показать, как мальчик, которого до семи лет приказано было водить за руку по лестнице, как юноша, который ходил в университет с провожатым, со слугой, и до 21 года не имел права возвращаться домой позднее половины одиннадцатого, вырос в борца, художника и мыслителя.
Нужно показать, как клятва, произнесённая 14-летним мальчиком, начала осуществляться Герценом. Нужно показать, как он умел радоваться и любить, бичевать и ненавидеть.
"Человек социален - любить так естественно для него,- писал Герцен, - что он будет много любить; но иногда он будет и ненавидеть - и только тогда его любовь будет цельна".
Нужно показать, кого и за что любил Герцен, кого и за что ненавидел.
Из произведений Герцена можно создать целую серию разнообразных книг на различные темы, знакомящих ребят со многими сторонами прошлой русской жизни. По отдельным главам, отрывкам, описаниям городов, стран, культурных учреждений и записям Герцена, подобранным соответствующим образом, можно познакомить детей с нравами, с бытом русской и европейской жизни в прошлом.
Произведения Герцена - очевидца и наблюдателя отвратительных фактов русской жизни - могут быть яркой иллюстрацией, облегчающей детям понимание фактов русской истории и русской литературы XIX века.
Герцен поможет юному читателю понять сущность царизма, сущность административного и бюрократического режима феодальной монархии, крепостнического порядка, в большей мере, чем, например, "Записки охотника" Тургенева, в которых "ни слова горечи не сказано, ни одной гневной ноты не слышно".
Юный читатель, познакомившись с произведениями Герцена, лучше поймёт типичность характеров, изображаемых в "Ревизоре", "Мёртвых душах" и в произведениях Некрасова, Тургенева, Салтыкова-Щедрина, Толстого. Читатель отчетливее будет знать жизнь той поры, когда познакомится с "живыми", подлинными русскими "деятелями" губернского и уездного масштаба, имена, фамилии, чины и звания которых Герцен приводит каждый раз в "Былом и думах". А многие статьи, очерки, фельетоны, помещенные в "Колоколе",
приведут его к настоящему пониманию остроты сатиры Щедрина.
Богатейший материал для детского чтения могут дать "Былое и думы". Главы, рисующие друзей и врагов, портреты чиновников, бар, слуг, портреты забитых и кротких крестьян, портреты бунтующих страдальцев составят для юных читателей интересную и глубокую книгу о временах, когда существовала "крещёная собственность".
Никто (кроме Радищева) до Герцена не показал с такой потрясающей правдивостью, с таким негодованием и гневом крепостное право и всеобщее рабство в условиях царизма. Герцен первый вывел русского читателя из дворянской усадьбы, из сферы домашнего уюта и светского быта в девичью и переднюю, ввёл в присутственное место, где показал бесправных крестьян и мещан, перенёс из столицы в провинцию, в немощеные переулки, в мир уездных лекарей и учителей.
"Если взять отроческие воспоминания Аксакова и Герцена, - писал Горький, - мы ясно увидим из них, насколько круг интересов первого уже интересов последнего. Взяв юношеские письма славянофилов и западников - мы увидим то же самое. Прошу заметить, что речь нельзя сводить к разнице психики, мы говорим о количественной разнице впечатлений, под влиянием коих создавалась эта разница".
"Книга, - писал Герцен, - духовное завещание одного поколения другому, совет умирающего старца юноше, начинающему жить, приказ, передаваемый часовым, отправляющимся на отдых, часовому, заступающему на его место. Вся жизнь человечества последовательно оседала в книге... Она росла вместе с человечеством, в неё записана та огромная исповедь бурной жизни человечества, та огромная Аутография, которая называется Всемирной Историей.
Но в книге не одно прошедшее, она составляет документ, по которому мы вводим во владение настоящего, во владение всей суммы истины и усилий, найденных страданиями, облитых иногда кровавым потом, она программа будущего.
Итак - будем уважать книгу!"
Эти слова Герцена из речи, произнесённой им в 1837 году при открытии Вятской публичной библиотеки, как нельзя лучше характеризуют его собственные книги и обязывают нас серьезно, вдумчиво и с должным уважением отнестись к изучению книг Герцена юными читателями.