Принц и нищий

Историческая повесть "Принц и нищий" Марка Твена принадлежит к числу произведений, вернувшихся в нашу детскую литературу после долгого отсутствия. Писатель намекает, что в основу её положено предание о том, что английский король Эдуард VI в своей юности был подменён и скитался нищим по стране. Своими глазами видел он нужду и страдания народа и на самом себе испытал действие английских законов.

Принц, превращённый в нищего, наделён чрезвычайно симпатичными чертами: он благороден, добр, справедлив, он с детской наивностью верит в свою великую миссию короля. После превращения в нищего он сталкивается с реальной действительностью, с социальными бедствиями, жестокими законами, и каждый раз это у него, ничего подобного ранее не подозревавшего, вызывает искреннее возмущение и благородное негодование.

А поводов для возмущения и негодования принц встречает немало.

События, описанные в романе, относятся к середине XVI столетия, т. е. как раз к той эпохе, когда "овцы съели людей", когда расцвет фландрской шерстяной мануфактуры и связанное с ним повышение цен на шерсть сделали выгодным разведение овец, и "превращение пашни в пастбище для овец стало, - по словам Маркса, - лозунгом феодалов".

Тысячи фермеров сгонялись с арендуемых ими земель и попадали в безвыходное положение, преследуемые голодом и законом.

Вот что говорит об этом периоде К. Маркс:

"Люди, выгнанные вследствие распущения феодальных дружин и оторванные от земли насильственной экспроприацией, эти объявленные вне закона пролетарии поглощались развивающейся мануфактурой далеко не с такой быстротой, с какой они появлялись на свет. С другой стороны, люди, внезапно вырванные из обычной жизненной колеи, не могли столь же внезапно освоиться с дисциплиной новой своей обстановки. Они массами превращались в нищих, разбойников, бродяг, - частью добровольно, в большинстве случаев под давлением необходимости. Поэтому в конце XV и в течение всего XVI века во всех странах Западной Европы издаются кровавые законы против бродяжничества.

Отцы теперешнего рабочего класса были прежде всего подвергнуты наказанию за то, что их насильственно превратили в бродяг и пауперов. Законодательство рассматривало их как "добровольных" преступников, исходя из того предположения, что при желании они могли бы продолжать трудиться при старых, уже не существующих условиях.

В Англии это законодательство началось при Генрихе VII.

Согласно акту Генриха VIII от 1530 года старые и неспособные к труду нищие получают разрешение собирать милостыню. Но наказание плетьми и тюремное заключение грозит работоспособным бродягам. Закон предписывает привязывать их к тачке и бичевать, пока кровь не заструится по телу, и затем брать с них клятвенное обещание возвратиться на родину или туда, где они провели последние три года, и "приняться за труд". Какая жестокая ирония! Акт 27 Генриха VIII подтверждает этот закон и усиливает его кары новыми добавлениями. При рецидиве бродяжничества наказание плетьми повторяется и кроме того отрезывается половина уха; если же бродяга попадается в третий раз, то он подвергается смертной казни как тяжкий преступник и враг общества".

Всё это суждено было увидеть доброму маленькому принцу. И он это увидел.

Конечно, Марк Твен был чрезвычайно далёк от веры в светлое коммунистическое завтра, конечно, он не понимал глубокой социальной сущности описываемых им явлений, но здесь мы имеем яркий пример того, как "реализм... проявляется, даже невзирая на взгляды автора".

Марк Твен как подлинный художник-реалист сумел с большой силой показать всю безвыходность, весь ужас положения, в котором очутились "отцы теперешнего рабочего класса" Англии в тот исторический период.

На всю жизнь врезается в память юного читателя подслушанный принцем разговор бродяг и особенно рассказ бывшего фермера, выгнанного из своего дома:

" - Имя моё Йокель. Когда-то я был зажиточным фермером, имел любящую жену и детей; теперь и зовут меня иначе, и моё звание не то; жена и ребята померли; может, они в раю, а может, и в аду, но только, благодаря бога, не в Англии! Моя добрая, честная старуха-мать ходила за больными, чтобы заработать на хлеб; один больной умер, доктора не знали, с чего,- и мою мать сожгли на костре, как ведьму, а мои ребятишки смотрели и плакали. Английский закон! Поднимите чаши, все разом! Выпьем за милосердный английский закон, освободивший её из английского ада! Спасибо, братцы, спасибо вам всем!

Стали мы с женой ходить из дома в дом, прося милостыню, таская за собою голодных ребят; но в Англии считается преступлением быть голодным, и нас ловили и били в трёх городах. Выпьем ещё раз за милосердный английский закон!

Плети скоро выпили кровь моей Мэри и приблизили день её освобождения. Она лежит в земле, не зная обиды и горя. А ребятишки - понятное дело, - пока меня по закону гоняли плетьми из города в город, они померли с голоду.

Выпьем, братцы, - один только глоток, - один глоток за бедных малышей, которые никогда никому не сделали зла! Я опять стал жить подаянием, - протягивал руку за чёрствой коркой, а получил колоду и потерял одно ухо, - смотрите, видите этот обрубок; я опять принялся просить милостыню - и вот обрубок другого уха, чтобы я не забывал об английском законе, но всё же я продолжал просить, и, наконец, меня продали в рабство - вот на моей щеке под этой грязью клеймо, если смыть эту грязь, вы увидите красное Р, выжженное раскалённым железом! Раб! Понятно ли вам это слово? Английский раб! - вот он стоит перед вами. Я убежал от своего господина, и, если меня поймают, - будь проклята страна, создавшая такие законы! - я буду повешен".

Надолго запомнит читатель и картину чудовищного произвола феодала, распоряжающегося по своему усмотрению жизнью и смертью своих подданных, подвергающего их пыткам, томящего их в подземельях, сжигающего на кострах (главы: "Замок Гендона", "Не признан", "В тюрьме", "Жертва").

Впечатление от рассказа фермера и всего происходящего в Гендон-холле усугубляется тем, что это видит и слышит принц, для которого это является полной неожиданностью, полной противоположностью романтическим представлениям, сложившимся у него о жизни его "доброго народа" и о роли законов в этой жизни.

Если бы это видел и слышал второй герой книги - маленький нищий Том Кенти, автору не удалось бы создать такого яркого впечатления, так как Тому картина была знакома с детства.

Глазами Тома автор заставляет читателя взглянуть на другой участок жизни. Маленький нищий попадает на место принца во дворец и наблюдает там быт и нравы королевского двора. Тому, выросшему в нищете, конечно, особенно ярко бросаются в глаза все нелепости придворного этикета и сумасшедшая роскошь двора, так резко контрастирующая с привычными для него картинами нищеты.

Здесь юмор М. Твена разворачивается со всей присущей ему силой.

Невозможно без смеха читать, например, о церемонии одевания короля, при которой каждая принадлежность туалета передаётся из рук в руки длинной вереницей лордов, и о панике, вызванной в этой толпе придворных отсутствием на королевской подвязке наконечника.

Вследствие незнания этикета и придворных обычаев Том часто попадает в затруднительные положения, но Твен подсмеивается не над ним, а над этими нелепыми обычаями, против которых протестует здравый смысл Тома.

Чрезвычайно характерна в этом отношении сцена разговора Тома с "пажом для побоев" (роль которого заключалась в том, чтобы принимать на себя побои, предназначавшиеся учителями юному принцу Уэльскому в том случае, если он плохо знал урок) и рассуждение Тома о том, насколько приятнее было бы иметь пажа, которого бы одевали и причёсывали вместо принца.

Очень забавно описан момент, когда Том, убедившись наконец, что королю неприлично что бы то ни было делать самому, не решается почесать себе нос.

А как хорошо звучит в обстановке парадного королевского приёма предложение Тома о сокращении расходов по содержанию двора:

"Этак мы разоримся дотла. Всё наше добро пойдёт к собакам. Это ясно. Нам следует снять дом поменьше и распустить наших слуг, так как они всё равно ни на что не годны, только изнуряют наше сердце и покрывают нашу душу позором, оказывая нам такие услуги, какие не нужны даже кукле, не имеющей ни рассудка, ни рук, чтобы самой управиться со своими делами. Хорошо было бы взять небольшой домик как раз насупротив рыбного рынка у Биллингсгэта."

Торжество здравого смысла Тома показано и в сцене, где он судит колдунью, "продавшую свою душу дьяволу".

В этой главе перед читателем разворачивается полная картина средневекового мракобесия и чудовищной жестокости.

Таким образом обмен героев местами, переодевание их Марк Твен вводит не для занимательности. Это чрезвычайно удачный литературный приём. Поменяв героев местами, автор переносит каждого из них в новый, неведомый ему мир, и благодаря этому каждый герой с большой остротой и яркостью замечает вещи, примелькавшиеся его современникам и потому незаметные для них. Таким образом, этот приём даёт автору возможность найти в описываемой эпохе свидетелей, наиболее достоверных и наиболее близких по непосредственности восприятия нашему читателю. Благодаря этому приёму ярче выступает противопоставление чуждой народу правящей знати народным массам, живущим в тяжёлой нужде и угнетении.

Роман М. Твена не богат историческими событиями, но даёт чрезвычайно яркую картину быта той эпохи.

В чём можно упрекнуть М. Твена, так в некоторой идеализации личности Эдуарда VI. Как известно, в первый же год своего царствования этот король издал закон о бродяжничестве, не уступающий по своей жестокости законам его предшественников.

Картина страшных бедствий, связанных с эпохой первоначального накопления (как это похоже на жизнь в 90-е годы в России!), картина насилия, произвола и жестоких социальных противоречий, нарисованная в романе, ярко запечатлевается в памяти читателя. В этом и заключается ценность романа.