Ещё в XVII веке, когда у нас в России, да и во всей Европе, грамоте обучали только детей знатных родителей, когда в заграничных западных школах учеников заставляли зубрить латинские тексты, а в России - правила азбуковников, жил в Чехии учитель и писатель по имени Ян Амос, по фамилии Коменский.
Он первый выступил против старозаветной школы для избранных. Он говорил, что все дети должны учиться, будь их родители вельможи, купцы или мастеровые.
В те времена маленькие ребятишки и усатые верзилы занимались в одной комнате, за одним столом, и Коменский учил, что школа обязательно должна быть разделена на классы, - иначе ученики больше мешают друг другу, нежели учатся.
Он первый заговорил о том, что необходимо расписание занятий для каждого года, месяца, дня и даже часа. Он выступил против розги и на заглавном листе одной из книг писал:
Пусть вольно течёт учение, Пусть не будет в делах принуждения.
Но главное, с чем повёл войну Коменский, - это "узость школьных знаний" и бессмыслица зубрёжки. Коменский писал: "Ученик должен знать, уметь назвать и понимать всё, что имеет в себе целый мир".
Вот как широко он понимал задачу школы. Совершенно ясно, что при таких взглядах Коменского не могла удовлетворить школа времён азбуковников.
Коменский придавал очень большое значение наглядности в преподавании. Об этом он много писал в своих книгах.
Учитель, говорил Коменский, должен уметь заинтересовать ученика - зубрёжкой ничего не сделать. Чтобы ученику было интересно и чтобы он запомнил, о чём ему рассказывают в классе, он должен всё это наглядно, своими глазами увидеть.
Как же это сделать? Существуют картинки, отвечает Коменский. Учитель должен показывать ученику гравюры и рисунки. Чтобы помочь новой школе, Коменский написал большую детскую книгу с непонятным на первый взгляд названием - "Орбис Пиктус".
На самом деле ничего непонятного в этом названии нет. Коменский назвал свою книгу латинскими словами: "Мир в картинах" - вот что значит "Орбис Пиктус".
Сто пятьдесят глав. Каждая глава - самостоятельная беседа учителя с ребёнком. Для каждой беседы своя гравюра. Под каждой гравюрой подпись, короткая и деловая:
"Приди, мальчик, - говорит учитель в начале книги, - и научись быть мудрым. Ученик: Кто меня этому научит? Учитель: Я с божией помощью. Ученик: Каким образом? Учитель: Поведу тебя ко всем вещам, покажу тебе эти вещи, назову тебе их. Ученик: Ну, хорошо, веди меня".
И учитель ведёт своего ученика, а вместе с ним и читателей, от стихии природы - к ископаемым, от ископаемых - к растениям, от растений - к животным, от животных - к человеку, его целям, занятиям, добродетелям и порокам. Перед читателем открывается мир, как его понимал буржуа XVII века.
Перед нами глава двенадцатая. Нарисован летний пейзаж - деревья, кусты, трава. Подпись:
"Из семени вырастает растение - 1". И ученик искал на картинке травку, украшенную жирной единицей.
"Растение выходит или кустом - 2, или деревом - 3". И ученик находил на гравюре кустарник с двойкой среди веток и дерево с тройкой среди листвы.
Ученик читал подписи и внимательно разглядывал картинки. Подписи и картинки в книге Коменского нераздельно связаны.
"Орбис Пиктус" считается первой детской энциклопедией. Она была переведена на все европейские языки, издана во всех европейских странах. В Россию она попала через сто с лишним лет после того, как была написана.
С этой замечательной для своего времени книгой русскому читателю не повезло. "Мир в картинах" был издан без картин. Увлекательная книга превратилась в нудный том вокабул для заучивания. Она напоминала словарь и совершенно не была похожа на детскую книгу.
"Орбис Пиктус" без картин - такая же бессмыслица, как немецкая загадка про клетку и крестьянку на русском языке.
Несмотря на неудачу издания, книгу раскупили. "Видимый свет" на латинском, российском, немецком, итальянском и французском языках Амоса Камения (так переводилась фамилия) пользовался в России успехом, только не у детей, а у их родителей. Чтение энциклопедий было в то время последним словом заграничной моды.
Но в середине XVIII века уже нарождался новый читательский круг - дети обуржуазившегося дворянства. Этих читателей книга привлекала своим подлинным смыслом и значением, им было необходимо приобрести все те знания, которыми владело тогда человечество.
Спрос родил предложение. Появились многочисленные, но мало удачные подражатели Яна Амоса Коменского. Суконным языком беседовали они с ребятами, сообщая им мало достоверные сведения по истории, генеалогии, географии, философии, естествознанию.
Это были сборники псевдонаучных статей, пересыпанных специальными терминами, датами, путанными формулировками.
В комедиях Мольера встречается смешная фигура, учёный доктор-схоласт; он любит пофилософствовать, но собеседники ничего не понимают, до того запутанно он говорит, до того много терминов вставляет в разговор. "Чистые духи невежественные и разумные вещества; тела растянутые и твёрдые сущности, существа сложные, составленные из соединения сущности невежественной и сущности телесной. Вот главные классы существ, нами видимых или постигаемых".
Вы, может быть, думаете, это мольеровский доктор произносит схоластический монолог? Ничуть не бывало. Это отрывок из научно-философской статьи, предназначенной для детей. Её, как видно, перевёл с французского Карамзин.
Энциклопедических изданий с такими вот статьями немало появилось в XVIII веке и даже в начале XIX века. Однотомники, двухтомники, детские энциклопедии в 24 томах. Одни совсем маленькие - карманные издания, другие - такой величины, что и на столе еле помещаются, а третьи ещё больших размеров - величиной с трехэтажный дом.
Это не преувеличение. Начальник Петербургского Сухопутного корпуса граф Ангальт в 90-х годах XVIII века сам сочинил детскую энциклопедию и заказал малярам записать её на стене, которая выходила в сад, украсив надписи чертежами и картинами. В свободное от занятий время, прогуливаясь со своими воспитанниками по саду, Ангальт читал с ними изречения "говорящей стены".
На самом заметном месте было намалёвано: Страница из книги Амоса Коменского "Орбис Пиктусо.
"Воспитательница есть наставница кроткая, вкрадывающаяся в сердце. Она неприятель насилия и принуждения".
Так аристократ Ангальт повторял педагогические высказывания демократически настроенного буржуа Яна Амоса Коменского.
Угрозы азбуковников, затем строгие приказания "Честного зерцала", и вот - через полвека - мягкосердечные наставления Ангальта.
До нас дошли надписи Ангальта. Они изданы Сергеем Глинкою в 1829 году ручной "энциклопедией" под названием: "Искусство учиться прогуливаясь". Маленькая карманная книжечка повторила тексты огромной "говорящей стены".
Требования к учителю менялись. Сначала учитель должен был лупцевать барчука, потом по-солдатски приказывать, теперь сладким голосом "наставлять, ублажать и услащать". Русская школа не могла не подражать наимоднейшим европейским колледжам. Иноземное продолжало пользоваться безоговорочным признанием. Русское, тем более "народное", считалось "подлым" и так же безоговорочно отвергалось.
Теперь с народной сказкой вели борьбу не правительственные чиновники (как это было при Петре), а сами великосветские литераторы. Кантемир, одобряемый обществом, писал, что его творения "гнусно не будут лежать в одном свёртке с Бовою и Ершом".
Поколение за поколением воспитывалось на книгах: наставительных, как "Честное зерцало", плаксивых, как случай с Парашей, бессмысленных, как "Детской гостинец", непонятных, как научная статья из модной энциклопедии.
Книжки такого рода не вызывали излишней читательской любознательности, не будили глубоких мыслей, жизненных сомнений. Что ещё нужно заботливым родителям?
Дети лениво перелистывали страницы, и мир вставал перед ними ясный, спокойный и гармоничный.
А на сладкую закуску, вместо нянькиных баек и побасенок, детям преподносились литературные переводные сказки Лепренс де Бомонд, д'Ольней Жанлис.
Гофмейстер (если оказывался грамотным) читал своим воспитанникам вслух высокопарные происшествия и поучал их нравоучительными выводами.
Вопреки налаженному импорту модных просветительных идей, новейших педагогических теорий и книжных новинок, Россия оставалась консервативной, ещё во многом отсталой страной, и вполне закономерно, что детская литература была такой консервативной, косной и несовершенной.
Но и тут книжные джунгли готовят нам неожиданность.
ДЛЯ СЕРДЦА И РАЗУМА
В январский день 1785 года подписчики газеты "Московские ведомости" получили бесплатное приложение - лист "Детского чтения для сердца и разума", тоненькую тетрадку в шестнадцать страниц. Этой тетрадкой начиналось издание первого детского журнала в России.
Уже само предисловие, адресованное, как и полагалось, "благородному российскому юношеству", могло привлечь внимание родителей прямотой, с которой в этом предисловии говорилось о том, что "презирать собственный свой русский язык несправедливо", что "весьма прискорбно видеть многих, которые лучше знают по-французски, нежели по-русски".
Журнал ставил целью "всем молодым охотникам до чтения доставить упражнение на природном нашем языке".
"Предметом сих листов будет польза ваша", говорилось в предисловии. Редакция обещала читателям разнообразнейший ассортимент жанров - от статей по физике и натуральной истории до "моральных нравоучительных пьес", из которых можно научиться "должностям к богу, должностям к государю, родителям и наставникам".
Однако детские книжки на русском языке существовали и до "Детского чтения". Нравоучительных пьес хватало на книжных полках с излишком, а научными сведениями, несмотря на путаность изложения, детского читателя все же снабжали энциклопедические издания. Не в этом основное значение первого журнала.
В предисловии между делом упоминается, что листы назначаются детям, которые по недостатку своему не знали иностранных языков. "Детское чтение" было первым детским изданием, которое было заранее предназначено для нового читателя. Время взяло своё. Детский писатель изменил свою классовую ориентацию.
Со времен азбуковника до Ангальта "правила" морали в основном оставались те же, за это время изменился лишь способ воспитания. Что же нового дал первый детский журнал новому в России читателю?
Взаимоотношения родителей и ребёнка - одна из центральных тем наставительной детской литературы. Азбуковники воспитывали в ребёнке страх перед отцом и матерью, "Юности честное зерцало" - беспрекословное повиновение. Не обходит этот вопрос и "Детское чтение". В журнале помещён трактат "О подражании родителям".
"Итак, если дорого вам благополучие ваше, - говорится в трактате, - остерегайтесь и самым лучшим родителям подражать во всём без различия, и не думайте, что вы не можете уже обмануться, когда будете делать все так, как родители делают".
Не менее важный пункт наставительной литературы - отношение ребёнка к слугам, работникам, дворовым крестьянам. В разговоре Ефрония и Сакхариссы Ефроний говорит:
" - Великодушный человек сожалеет об участи тех людей, которые должны работать для их пользы или удовольствия, и, сколько возможно, скрывает от них, что они слуги, а он господин. Человеки по природе все равны и наследники одной вечности".
Таким смелым мыслям удивлялись даже сами персонажи "разговоров" и "пиес".
"Сакхарисса слушала все сие с великим удивлением. Ей прискорбно было видеть себя униженную до равенства со своими слугами".
Она говорит об этом Ефронию, на что он отвечает неожиданным для своего времени монологом:
"- Имение вашего батюшки нажито покойным вашим дедушкой. Его трудам обязаны вы всему, что вы ни имеете; напротив того, ваш садовник никому, кроме себя самого, не обязан своим пропитанием и всем, что он ни имеет, искусством своим и прилежанием обрабатывает он землю и выводит плоды,
которые вы покупаете на деньги своего дедушки и кушаете в праздности. Сравните своё состояние с этой стороны с его состоянием и скажите, кто из вас больше заслуживает почтения".
До "Детского чтения" литература воспитывала в ребёнке уважение к происхождению человека, к его титулам, к его чинам. "Детское чтение" придерживалось иных воззрений на социальное воспитание своих читателей.
В рассказе "Несчастные титулы" рассказывается, как один знатный испанец кичился своими титулами. Однажды он забрёл в маленькую французскую деревушку. В этой деревушке был трактир. Он захотел переночевать в трактире.
" - Кто там? - спросил хозяин, выглянув в окно. - Отвори двери! - отвечал гиспанец, - это - дон-Жуан Петро, Германдец Родригец де Вилланова, граф де Малофра, кавалер святого Яго и Алкантарский. Хозяин, затворяя окно, сказал: - Жаль мне, государи мои, что я всех вас не могу у себя поместить. И пришлось титулованному гиспанцу провести ночь под открытым небом".
Добросерд - персонаж, проведённый авторами через все 20 частей "Детского чтения", моральная и общественная совесть журнала, идейный законодатель и арбитр, - рассказывая о суде египтян над мёртвыми, приходит в восхищение, что родственники, говоря об умершем, "рассказывали подробно о добродетелях покойника, однако при том не упоминали ни одним словом о его породе и чине".
А в "пиесе" про ремесленника, получившего несметное наследство, прямо говорится: "Первое дурачество, которое сделать ему присоветовали, было то, что он купил себе дворянство".
Каковы же социальные идеалы журнала? Перед нами "Разговор о том, для чего в свете одни бедны, а другие богаты".
"- Батюшка! для чего иные люди бывают бедны? - спрашивает сын. - Для того, чтобы другие были богаты, - отвечает отец. Сын: Как это, я не разумею? Отец: Отвечай мне сперва: сожаление и щедрости не прекрасные ли добродетели? Сын: Конечно, делать добро очень приятно. Отец: Но могли ли бы люди быть милосердными и щедрыми, если бы все они были в равном состоянии? Сын: Нет, конечно. Отец: Итак, ты видишь, что не было бы прекрасных добродетелей - милосердия и сожаления к бедным, если бы не было таких людей, которые терпели бы нужду".
Вот он, один из идеалов первого детского журнала: богатство.
Положительный герой "Детского чтения" не отмечен знаком избранника - потомственного дворянина. Это человек без титула, набивший себе кошелёк "честным и упорным трудом".
Что же пропагандирует журнал?
Мальчишка, получивший от знатной дамы луидор - не то как милостыню, не то как подарок - и наживший с этой монеты четырнадцать тысяч таллеров выгодными спекуляциями, - вот пример, заслуживающий подражания! Вот идеал, вот герой "Детского чтения"!
Редакция журнала не смогла до конца своих дней проводить наметившуюся с первых номеров линию "буржуазной апологии". Начиная с девятой части, под непосредственным давлением Екатерины II журнал меняет курс, превращается в полное собрание сочинений писательницы "г-жи Жанлис", повести которой являлись кодексом светской нравственности и поведения высших придворных кругов французского общества.
Новое содержание детской литературы потребовало новых способов рассказывания.
О предприимчивом коммерсанте трудно писать "долгосложно-протяжно парящими" славянскими словами, как говорил один из редакторов "Детского чтения". Первый детский журнал первым в России повёл сознательное наступление на высокопарный, ложноклассический "штиль" дворянской литературы.
В одном из номеров "Детского чтения" была помещена статья о Фенелоне под названием "Разговор о простоте". Это последовательная программа новой художественной школы, нового литературного стиля.
Добросерд подарил своим детям французскую книгу "Похождения Телемака", "такую книгу, в которой важные учения мудрости и добродетели предложены в приятной повести прекрасным стихотворческим языком". И всё же "Похождения Телемаковы" для Добросерда - вчерашний день детской литературы.
"Должен признаться, - продолжал Добросерд, - что эта книга не в нынешнем вкусе; удивительные приключения, в ней описанные, взяты из древней баснословной истории. Так же не люблю я и стихотворческой прозы, какою она написана. Я всегда предпочитаю, особливо для детей, лёгкий слог без многих украшений пышному слогу".
В другом месте он говорит:
"В художественных и словесных науках простота есть одно из лучших свойств. Она бывает тогда, когда вещь изображается или описывается пристойно её свойству без посторонних прикрас".
Добросерд приводит пример:
"Как смешны в одной французской комедии учёные женщины, которые стараются говорить обо всём красно и высокопарно! Одна из них вместо того, чтобы сказать своему слуге: "Подай стул!", говорит: "Доставь нам удобности общественного разговора".
Маленькие томики в коричневых одноцветных переплётах, желтоватая шершавая бумага, густая печать. Таких книжек много было в продаже, да и позднее появилось не меньше.
На протяжении многих тысяч страниц ни одной фамилии.
Кто они, скромные создатели журнала, смелые новаторы, пропагандисты новой социальной правды?