Из уютного застолья большого семейства Алиса безболезненно простилась с Тимеем, его кто-то теребил за рукав, и Аркадий Аркадьевич настоял на скором отъезде, обещали снегопад. Кто-то из старших детей закрыл ворота за ними.
- Вы растеряны, огорчены, вижу. Знаете, Алиса, живите сейчас, завтра может не быть. Я дитя войны, родился в тайге. Это потом в Японии были няни в посольском дворце, затем случился разрыв дипотношений, но об этом не говорят. Куда нас девать? В деревне голод, выжили на одной брюкве. Братишка бегает, кричит: «Ка-ки-ка», хурмы просит на японском, а бабуля не понимает, мне пришлось учить малого русскому языку. Мне лет девять было, когда нас в Москву забрали, а сводного брата (разница в десять лет) на завод слесарем, никаких поблажек. Когда из коммуналок выбрались, обзавелись дачей, я уже был студентом. Матушка наша старше бати была, он молодую, конечно, нашел. Викторию Петровну тоже взял с пасынком, в теплых странах Тимку родили. Жизнелюб был батя. Да и мы все в него уродились. Мы приезжали к баб-Оле отъесться, но если огород не вскопаешь, то ремня, а не еды получишь.
- Обидно было?
- Ох, как обидно, но как на пользу. Школа мужская – драки-драки-дракачи, шпана... После войны все хвастались, у кого батя есть. Он вернулся из командировки, а я уже на физмат поступил, порадовал его. Тут он стал закидывать нас одежкой, помогать, но нам это не повредило. Я рано женился, дети, диссертация и уже не нуждался в отцовском признании, некогда было. Конечно, Тимка поздний ребенок, не пороли его, вот и упустили. Батяня так мечтал, что он по его стопам пойдет, а он, ишь ты, художник. Беда, да и только. Не подумайте, что не любили его. Дети, что пальцы на руке, какой ни укуси, а все равно больно. И картины самые-самые так запрятал, что даже пасынок не нашел, а то бы продал, как все, подчистую. Что ж, чужая кровь. После отставки батя хандрил, не мог он без службы, без дела. Время летит, я все собирался позвонить, заехать, ан поздно. Год прошел, как схоронили, почти следом за моим родным братом. Дача, машины, квартира – всем мачеха распорядилась. Тимей же беззлобный, рос изгоем, да он с ними почти не жил и рано обжегся на женитьбе. Виктория Петровна позвонила мне, когда уже слегла, все плакала, каялась, Тимку ждала. Ее первенец, говорила, даже воды не давал. Это у него я выкупил родовое гнездышко. Конечно, похоронили по-христиански к бате, правда, кремировали, срок еще не вышел для нового захоронения в землю. У нашего поколения в крови уважение к старшим. Я, конечно, человек неверующий, коммунист, но чувствую, что у меня есть ангел-хранитель.
- Вы верите, только иначе называете, как привыкли, - задумчиво откликнулась Алиса.
- Конечно, все мы крещенные, бабка позаботились, но я материалист, мне это непонятно: мистика-лирика, у меня все конкретно и точно, что в математике, что в жизни.
- Хорошая у вас семья, большая, дружная, Тимею будет тепло.
- Это второй жены потомство. Но я привык, лет двадцать уже. А Тимке… разве ему угодишь? Говорили, что его никогда не было дома, нищета, слава, вояжи, трагедия со второй. Вы знали ее, а я вот ни разу не видел. Первая еще мелькает в поселке, вышла за местного. Вас трудно понимать, вы творческие люди, что же вы эдакое видите? Правду? Будущее? Знаете, как жить возвышенно и мудро? А мне сдается, что ничего-то вы не смыслите, словно дети забавляетесь. Тимка чувство вины возвеличил. Чего ради юродствовал пять лет?! Одна кровь, ближе-то никого не осталось. Чего ж помощи чурался, вас побеспокоил?! Ведь и узнали-то случайно от чужих. Жаль, конечно, жаль. Одно знаю, всегда надо поступать по-человечески.
- Знаете, Аркадий, лет тридцать назад было модно употреблять слово «небожители», говоря о нас. Могу сказать только о себе, что я житель осенней вселенной. Созерцатель. И мне уютно. Житейская суета очень мешает сосредоточиться, это не пренебрежение к родным, как вам показалось. Шумные компании, безудержная радость никак не отразились даже в ранних сочинениях. Мне и самой это странно. Давно уже не пишу, опасаюсь, перечитываю, правлю. Не только записанное слово, но даже мысли сбываются. Несомненно. Первый мой роман воплотился в судьбу Тимея, хотя прообразом послужил безумный скульптор, чью мастерскую мы тогда заняли. Напишешь и сбудется. Сбывается всегда, как сон в руку…
Беседа смолкла, словно она чушь городила, как двоешница, на экзамене, увиливая от ответа. Алисе позвонили.
- Там, куда ты меня послал, связь плохая...
- Когда?
- Днем в электричке. Ладно-ладно, я на такси заеду, я сама позвоню. Привет-пока-привет.
- Такси – так такси. Знаешь, Алиса, хватит на «вы», не такой уж я и старый, – заметил Аркадий. – Куда поедем с компроматом, полагаю, муж не одобрит?
- А вы уже видели?
- Нет, я ж не допущен к вашим священнодействиям, но не отказался бы. Мы едем? Не волнуйтесь, я довезу, как обещал. Знаете, когда я заметил на станционной пустоте фигурку на шпильках, ожидавшую такси в глуши, у меня сердце екнуло. А когда увидел ваши глаза в зеркале заднего вида, то сразу понял, что я все для вас сделаю. Возникли проблемы из-за Тимки?
- Нет, Тимей давний друг семьи, а не проблема. Просто сегодня надо забрать квартплату, а телефоны не отвечают. Мы сдаем, понимаете, на пенсию не проживешь. Там я и оставлю планшет, есть место под ключом для хозяйских вещей. Вы правы, мужу не нужны лишние подробности.
- Разумно. Становится все труднее в хаосе перемен. Проблема гораздо глубже, чем просто усталость современников. За сто лет переворот семнадцатого года лет лишил людей инстинктов самосохранения, материнства, нарушил природу взаимоотношений, исказил понятие целомудрия. Женщина отдавалась мужчине во всех смыслах, ибо руководить кухарка не может. Грамотно направить вектор своей энергии, ей не дано природой.
- По старому стилю: жена отвечает перед мужем, а он отвечает за всех перед Богом. Нарушены устои - расписание труда и отдыха. Поэтому, наверно, праздника в душе не стало. Молитва - время и право отвлечься от суеты, навык просить благословения, попросту привычка подумать, прежде чем испортить что-то. У человека был духовник вместо личного психолога. В церковном браке жена принимает мужа, таким, как есть, во всем полагаясь на волю Божью. Всяк создан по «образу и подобию», поэтому нельзя пилить, унижать ближнего своего. В этом заповедь любви, как я понимаю. «Она ему навеки отдана».
- Но была ли верна?! - Аркадий рассмеялся, сбив пафос рассуждений Алисы. - Сейчас девушки не отдаются, а просто дают, взгромождая непомерно тяжкий воз. А зачем? Доказать, что умнее, сильнее? Это не так. А если так, то счастье в ином. Пренебрегать мужиком - модная дурь ныне. Водитель, уснувший за рулем, может погибнуть. Умный не спешит, съедет на обочину и поспит, а потом наверстает.
- Берегите себя, будьте цельными и мудрыми. Хорошая лекция.
- Дураком-то я не был. У меня все по расписанию, нет времени на скуку. А чем заняться деревенской бабке? Где ее распорядок жизни, внутренний стержень? Я не фанат и РПЦ меня порой коробит, но ведь народ-толпа-овцы, их нужно направлять. Если вектор – заблуждение диктатора, то достаточно трагедий в истории. Осень жизни не старость, а сбор урожая, наслаждение плодами труда. Природа засыпает зимой и умирает, чтобы родиться. А старость это болезнь, психический недуг, навязанный обществом со школы. Каждая жизнь индивидуальна, не надо задумываться о сроках, надо радоваться годам, ведь кому-то не повезло даже родиться.
Алиса задумалась, полезла за сигаретами, Аркадий покачал головой, припарковался перед выездом на МКАД, тоже вышел размяться. Она закурила. Каблучки увязли, она чуть оступилась, он властно приобнял ее за плечи, немного отстранился, заглянул в глаза, поправил выбившийся локон. Усадив в машину, отряхнул щеткой снег, чтобы ножки не промокли.
- Замечательный день, Алиса! – Воскликнул он, не поясняя своей радости.
- Включите навигатор, я быстро найду, - смутилась она, вновь чувствуя неосознанное притяжение.
- Извини, я не пользуюсь этой фигней, я все-таки москвич, - откликнулся он, продолжая загадочно улыбаться, словно нашел решение загадки.
- Тогда МКАД-Север. День право замечательный, снегопада так и нет.
- И не будет!