Марушка вернулась в Прагу, в квартиру Ярослава, где почти год никто не жил. Прежде она выезжала на неделю и возвращалась в срок, по предварительной договоренности с ним. Тогда Игнат оканчивал школу, по итогам подготовительных курсов решался вопрос о поступлении в институт. Первый эксперимент в образовании. Мальчишки, равно как и мужчины с деформированной совдепией психикой, нуждались в толчке извне, в энергии движущей или провоцирующей на движение силы. «Женщина – катализатор великих деяний мужчин», - писала она когда-то в своем трактате. Но с годами она поняла ужасную вещь, деяний – не только великих, но и повседневных действий. Психология западного типа притягивала тем, что с дееспособностью и корректностью по отношению к женщине все было в порядке, традиционно. У них не было семнадцатого или тридцать седьмого года, да и много другого не было. Как повелось издревле, так и катилось, меняя декорации на более модные.
Ее первая эмиграция была не очень удачной. Дружба с чешскими семьями, работавшими в СЭВе, шокированные жилищными порядками и нормами – пять метров на человека, серьезно озаботились неустроенностью Марушки, так они ее называли, бывшую жену балагура Улетайкина, чинившего им аппаратуру. Летом 1989 года она с сыном отдыхала в семье Брашека, на даче Зденички – его жены. Она-то и приняла меры по сохранению собственного брака. Сыновья четырнадцати и восемнадцати лет еще очень нуждались в отце, который собирался отделять старшего на вольные хлеба. Но так как Марусю Улетайкину было не просто удалить с горизонта, и Зденке друзья мужа не позволили бы ее обидеть, то она нашла очень хитрый трюк. Брак, который одобрили все. Фиктивный брак.
Русские жены обычно хорошо устраиваются, легко заговаривают на чешском языке, работают экскурсоводами, затем, осмотревшись, внезапно уезжают дальше, даже имея детей в браке. Зденка нашла потомка из русских дворян, от третьего брака с чешкой, тридцати шести лет. Вечер знакомства был последним днем отпуска Маруси. Гости деревенского ресторанчика (хосподы) любовались Марушкой, ее улыбкой и изысканностью. Зденичка полюбила Марусю, окрестив ее Марушкой, и после пяти кружек пива они прекрасно понимали друг друга.
Было досадно, что будущий муж Янек ничего не понимал по-русски. Он был поражен и очарован и сразу, едва догадавшись, о чем речь, дал согласие на любую форму брака. Маруся вздохнула обреченно. Янек весь вечер провел за роялем, кивая Зденке по пунктам брачного контракта, боясь потерять из виду гостью из Союза. Зденка суетилась, Брашек нервничал, молодая чета с пятилетним сыном и Павел без жены рассуждали спокойно, загибая пальцы на каждом плюсе здесь и минусе в Союзе. Маруся пыталась понять суть заготовленного брачного контракта. Она поразила взволнованных друзей-приятелей, что вернется домой и все обдумает, хотя все кричали о том, что у нее нет там никакого дома и дела. Это было мучительно. Они не уговорили остаться сразу и утром проводили Марусю с Игнаткой, весьма опасаясь за правильное решение. В сентябре мужчинам предстояла командировка в Союз, что несколько успокаивало. Отпускное искушение закончилось. Янек писал восхищенные письма на школьном русском, переходя на чешский, звонил ей на работу, уговаривающих становилось все больше.
Ее приезд был омрачен суточным ожиданием вылета в Шереметьево, совпал с бархатной революцией в Чехословакии. Произошло все внезапно и удивительно, студентов помяли полицейские, оттесняя к реке Влтаве. Возмущение было столь велико, что в одну ночь все партии и группировки договорились о противодействии власть имущим. Она маялась в обществе генералов, летевших с нею. Они были милы и внимательны на родине, но, прилетев, они самоустранились, исчезли запасным ходом, холодно посоветовав ей быть осторожной.
Обычных пассажиров было не более десяти человек. Страха не было, только удивление и усталость. Янек несколько раз запрягал тройку белыми клячами приятеля, живущего под Прагой, но бастовали все, даже грузчики аэропорта. Лошади и приятель устали, вернулись на конюшни. В четыре утра романтика встречи невесты выдохлась. Янек засыпал, за рулем был юный друг. Только в девять утра они очутились дома, прихватив пару попутчиц с ее рейса, которым предстояло добираться далее к мужьям в военную часть. Под легкий завтрак расписали программу вечера, она ушла отдыхать, спутниц отвезли машиной в гарнизонный городок русских. Каждый говорил на своем языке, нарочито медленно, чтобы другому было понятно.
Ужинали с друзьями Янека. Юношу – сопроводителя Маруся окрестила Яничком, коллегу жениха – просто Яном, чтобы не путаться. Самому старшему было уже за сорок, он представился Виктором. Он походил на главаря подпольной партии, что так и оказалось. Ресторан кипел страстями. Гвалт стоял неимоверный. Все ожесточенно спорили. Ее вводили в их круг, знакомили. Последние события врывались в открытые двери, - Вацлавская площадь была недалече. Вокруг непрестанно поминали шестьдесят восьмой год и русских свиней. Маруся за своим столиком пояснила, что в Советской Армии служили не только русские, но и узбеки, чем сильно озадачила пятерых мужчин. Про узбеков они не слыхивали никогда. Марусю поразило, что фашизм, войну никто не проклинает.
- А что Гитлер? – Удивился Виктор. - Постреляли коммуняк и пошли дальше, а вот Ваши…
- Не мои, – холодно заметила Маруся.
- Верно, – подтвердил Виктор ее слова остальным. – Марушка – не русская женщина. Она европейская пани.
- Нет, – рассмеялась Маруся, – я именно русская, но не советская. Так будет правильней.
Виктор согласился с ее доводом, и тон беседы стал более доброжелательным. Он верховодил во всем, даже в том, быть свадьбе или нет. Всем ясно, что она явилась не ко времени, что никогда она не впишется в их интерьер, что заботы и траты на нее никогда не окупятся, что все они горько пожалеют, что отвергли доводы разума.
- Мы никогда не простим себе, если вы, милостивая пани, вернетесь в Союз.
Это был приговор. Остальное – детали. Грубо говоря, ее поставили на баланс или содержание. Страсти за столиками накалялись. В случайном затишье вдруг заиграла музыка, оркестр напомнил, что сумерки кончились, и вечер уже открыт. Вдруг их столик, привлек внимание других компаний. Гренадерского роста мужчина, покачиваясь, направился к ним и, мутно оглядев собрание, пригласил ее на танец. Она ответила по-русски, что не понимает.
- Ах-хъ-ё! – пронеслось по залу.
- Русская!
- Русская свинья проголодалась!
- Приехала сюда нажрать…
Друзья мгновенно закрыли ее спинами. Янек крепко держал ее под локоть, осторожно выводя на улицу. Виктор вернулся расплатиться, вынес ее пальто, остальные не раздевались. Отъехав на соседнюю уличку, они оставили машины, попросив ее не обращать внимания на пьяниц и молчать при посторонних. А посторонним для нее был весь город, да и мир.
- Это разумно, – решила она, оскорбившись до немоты, до остолбенения.
Их брак не предполагал быть долгим. Очередная ступень, которую следовало преодолеть. Без слез и слабостей. Яничек сопровождал на дневных прогулках, знакомил ее с громокипящими буднями истории. Он дарил символические сердца и дорогие сигареты, на которых экономил Янек.
Ее одела жена Виктора в более прозаические наряды, так одевались пражанки. Короткая стрижка с тонкой косицей на затылке затушевала эффектность Марушки. Яничек никогда не снимал бушлата, приходя в дом или музей. Зимы здесь были уютными, многие не носили верхней одежды, передвигаясь на автомобиле, не зная очередей и бессмысленных задержек в обслуживании. Газоны зеленели, ненадолго присыпаемые снежной крошкой. Вместо шубы и шляпки – джинсы с курткой. Жарко. Европа будничная весьма прозаична и одевается просто. Яничек шел рядом вдоль бесконечной стены из желтого кирпича и вдруг остановился. Она закурила, ожидая пояснений. Он плохо учил обязательный русский в школе, она уже очень хорошо понимала чешский, но внутренний протест, назревая, не торопил радовать окружение, заговорив в голос. Читая листовки, плакаты, газеты, Яничек развел руки, словно охватывая забор.
- Эта фабрика – есть мой, - выдохнул он, наконец. – Я есть хозяин. Мой папа в Америке. Я есть здесь. С мамой. Я не мог быть студент. Я не люблю СССР.
- Я тоже, Яничек, не люблю СССР, ненавижу тот режим, но там остался мой сын, Россия.
- Нет – Россия. Нет! Есть ты – Марушка. Разумишь? Я мог быть оченно богат молод человек. Разумишь?
Она понимала. Вчера детально обсуждался контракт. Развод не сулил ей ничего, кроме обеспечения проживания. Работы для русской уже не найти. Никто не рискнет заикнуться о русской.
Яничек сожалел, что не может предложить более выгодный контракт, а все из-за «коммуняков». Друзьями были в Союзе, а у себя дома их жены не спешили встречаться с нею. Начинался раскол между коллегами, принадлежность к компартии, без рекомендации которой невозможно было получить выгодную командировку, теперь следовало скрывать. Это сообщила Зденичка – по телефону. Брашек был очень зол на супругу, и она пришла встречать новый календарный год к ним вместе с любовником, которого звали также Ярославом. Брашек потому и Брашек, что кругом одни его тески. Маруся в Союзе называла всех полными именами, но, услышав, что Зденка так называет всех, добавляя – старый или малый.
На католическое Рождество – «щедри вечер» Янек представил Марусю своей семье. Три брата от разных матерей – с женами и почти взрослыми детьми от разных браков, отца с очередной супругой. Старик и первый сын Ян (Иван), говорили на дореволюционном руссейшем языке. Иван в пятьдесят четыре года преподавал в университете и имел 25-летнюю жену и сынишку трех лет – Ваничку.
Иван хорошо исполнял русские романсы, младший брат прекрасно аккомпанировал на рояле. Пылал камин, горели свечи в старинных канделябрах и между рамами на окне. Так пражане выражали свое сочувствие к жертвам в Румынии. У древних икон в доме отца горела лампадка, возможно, поэтому телеобращения и новости действовали на психику болезненно, ужас происходящего за окном казался концом света. Прослушав сводку, женщины поправляли свечи меж рам, смотрели в окно. Атмосфера семейного праздника не укладывалась с происходящим на улице. Мир стал зыбким.
- Гавла на град, – скандировали на Вацлавской площади.
Вацлава Гавла выбрали в президенты. Роковые события для страны прошли бескровно и естественно для их участников. Единение нации было стихийным, но не преходящим. Никто не собирался уступать, и только страх крови сделал эту революцию бархатной. Но все ждали худшего. По утрам стены были оклеены новыми фотоплакатами румынской трагедии. Свечи, поля свечей мерцали на площадях, газонах, тротуарах, обрамляли стены древних домов. Маруся увидела стихийное единение нации, имеющей чувство собственного достоинства. Они уже не потерпят ни малейшего унижения. Подобной жажды свободы и нетерпимости к хамству не было в СССР. И не будет никогда, - это Марушка поняла сразу, вернувшись в Москву.
Отец Янека был дворянской крови. Его вывезли в семилетнем возрасте из Санкт-Петербурга еще весной семнадцатого года. И он и его старший – от русского брака сын - окончили русскую гимназию, жили традициями русских дворян до прихода советских войск. Во время войны господин Драмилесский организовывал бесплатное питание, поставлял медикаменты в больницы при православных приходах, прятал евреев, выдавая за поляков в русской колонии. Советские войска быстро расправились с уцелевшими аристократами. Отсидев в лагерях, старшие дядюшки вернулись, навсегда расплевавшись с чувством ностальгии по России. Кто-то уехал подальше от красной чумы в Америку, кто-то в нейтральные страны. От былой роскоши после войны оставались крохи, только чтобы обосноваться на новом месте уже в преклонных годах и при забытых регалиях. России не стало. Это они увидели своими глазами. Они настоятельно записывали и рассказывали своим потомкам о том, какой была эта чудеснейшая и богатейшая страна, которой они никогда не увидят даже во сне, что они счастливы тем, что когда-то – как в сказке – они жили там. И как водится, это принималось как должное и разумное.
- Россия – страшная потеря для русских. Устройство государства, принятие законов должно исходить из десяти заповедей Господних. Бог долготерпит, но и может и прогневаться. Господь попустил за неблагодарность умников, решивших, что они выше Творца, – говаривал отец Янека и приглашал чаще бывать молодой паре в его доме, чтобы поболтать на родном языке.
Они оценили по достоинству его борщи с пампушками, которых ни одна из жен и снох не научилась готовить. Мария научилась. Он умолял не расторгать негармоничный брак ради него старика, ради Игната, у которого здесь будущее возможно. Он так и не увидел Игнатку, которого уже любил. Не успел.
Игнат очень соскучился, просил вернуться. Она не работала, могла себе позволить. Но у Янека были свои условия и сроки. Холодная вежливость и ласка по расписанию выбивали ее из колеи. Но таков контракт. Яничек сочувствовал и все еще не снимал теплой куртки. Она принуждала его, но он сам откинул край, показав оружие в изящной портупее. Игнат присвистнул радостно, но Ян приложил палец к губам. Зденичка могла ничего не знать. Но Брашек был крайне сдержан, словно они никогда не были в России, никогда не напивались на Новом Арбате…
Она оставила машину на попечение Васеньки до следующих каникул, что очень не понравилось Янеку. Конечно, чехи любили пить и петь, веселиться, любить женщин, даже русских. Многие, долго работавшие в Союзе, разводились и вылетали из партии, переженились на русских любовницах и спились, хотя сие было непрактично, нецелесообразно, несвойственно западной психологии. Марусе трудно было уличить Янека в корысти. Выгоды и толку от нее не было никакой. Не было радости, только расходы и всегда недовольная безразличная супруга. За повод к разводу следовало платить, равно как и за требование оного. Придраться было сложно. Янек был крайне против развода.
- Детские капризы – не есть повод на развод.
- Игнат не хочет такого отца.
- Он не есть командир здесь.
На этом разговор был окончен. Он жил идеями подпольной партии, куда ее не допускали. Он надеялся, что произойдет зачатие и все изменится. У него это был первый брак в тридцать семь лет. Он всю жизнь готовился к правильной семейной жизни. Он был умен и спокоен, но ее взбалмошность сначала изумляла, а затем и возмущала его. Друзья и семья Янека пытались ей помочь, объяснить по-своему, настроить на разумный лад, что так, все-таки, вести себя просто невежливо. Приводили в пример суммы, потраченные на нее и на ее ребенка, что даме невыгодно вести себя неосмотрительно, иначе придется самой думать о своем содержании. Конечно, все были правы, и она прекрасно это понимала. Она настаивала на своем, разойтись тихо, он отказал и решил, что вопрос исчерпан.
Она уехала к Брашеку. Зденичка была дома с любовником – тезкой мужа, под пиво они дождались Ярослава старшего. Они оставили голубков дома, уехав ужинать в тихое место.
- Это нормально, – пояснил он Марусе поведение жены и друга, да и свое. – Она ведь не хочет развода, а ты?..
- Поэтому я обратилась к тебе.
- Я знал. Ждал. Скоро-скоро - невыгодно. Три года – нормал.
Брашек прекрасно ее понимал. Иван объяснял Янеку, что папа тоже всегда слушал всех своих жен, ругался страшно и, все равно, делал по-своему, наперекор всем, то есть чисто по-русски. Иван знал, что это неизбежно, но удивлялся, зачем же ей-то так нужен развод. Смысл возвращаться в разруху?
- Да просто так, - рассмеялся Брашек, - ты только меня можешь любить.
Они обо всем договорились. Янек ушел рано. Яничек еще не приходил. Ярослав Брашек перевез ее на дачу, и через три дня она вылетела в Союз, ставший Россией. Ее встретили танки августовского путча, вместо Васеньки. Как щит он выставил свою мамочку, памятуя нелюбовь Маруси к свекровям.
Улетайкин сменил обстановку, у каждого была своя московская правда, и Маруся осталась без собственного логова – лежбища ленивых котиков. Работа врача, растущие расходы, инфляция не оставляли шансов на выживание. Брашек был в последнем заезде на СЭВ, сдавал дела, привез оставшиеся вещи, свидетельство о разводе, где ей ничего не полагалось, как виновнице. Зденка категорически отказала Брашеку в свободе. Он отклонил ее суммы и требования.
Брашек женился традиционно после тридцати. Так принято – обзаводиться семьей, детьми. Зденка хотела жить в Праге. За год она научилась печатать на машинке, водить машину, вести хозяйство, бухгалтерию, окончила курсы по кулинарии, воспитанию и уходу за детьми – таковы были его условия, и он женился, просмотрев дипломы.
- Романы приняты только в России. Начитавшись книг, все ищут любовь, потому как делать-то здесь больше нечего. Вернее, слишком много необъятных дел, что лучше махнуть рукой на дела, влюбляться, не задумываясь об ужасе и нищете, вопреки которым любят, радуются рождению детей, которым уже негде жить, нечего есть.
Они грустно пошутили и попрощались, не надеясь на новую встречу. Слишком страшно думать о будущем. Проще было напиться в валютном и доступном кабаке.