В некотором смысле, истории о тайнах происхождения человека имеют для современного общества такое же значение, как и мифы для древних греков или полинезийцев. Это не означает, что люди ставят под сомнение научную ценность этих историй. Просто необходимо учесть, что они выполняют несколько схожие функции.
Если мыслить в масштабах последних 3 миллионов лет, то действительно было время, когда кому-то, в конце концов, пришлось зажечь огонь, приготовить еду или впервые провести брачную церемонию. Доподлинно известно, что такое случалось. Однако неизвестно, как именно. Очень трудно удержаться от искушения сочинять истории о том, что могло бы произойти: истории, которые обязательно отражают собственные страхи, желания, навязчивые идеи и опасения людей. В результате древние времена могут стать широким холстом для воплощения коллективных фантазий.
Можно привести в качестве примера один случай из истории происхождения человечества. В 80-х годах двадцатого века было много шума вокруг «митохондриальной Евы», предположительного общего предка всего человеческого вида. Естественно, никто не стал утверждать, что действительно нашёл физические останки такого предка, но секвенирование ДНК показало, что такая Ева должна была существовать, возможно, уже 120 000 лет назад.
И хотя никто не предполагал, что исследователи когда-нибудь найдут саму Еву, открытие множества других ископаемых черепов, извлечённых из Великой рифтовой долины в Восточной Африке, позволило предположить, как выглядела Ева и где она проживала. Исследователи ещё не закончили обсуждение данного вопроса, а популярные журналы уже начали печатать рассказы о современном аналоге Эдемского сада, первоначальном инкубаторе человечества, утробе саванны, давшей жизнь всем людям.
Большинство учёных, вероятно, до сих пор считают точной такую картину происхождения человека. Однако последние исследования показали, что это не так. На самом деле биологические антропологи и генетики сейчас сходятся в совершенно ином мнении.
На протяжении большей части эволюционной истории люди действительно жили в Африке - но не только в восточных саваннах, как считалось ранее.
Однако биологические предки человека находились повсюду от Марокко до мыса Доброй Надежды. Некоторые из этих популяций оставались изолированными друг от друга в течение десятков и даже сотен тысяч лет, отрезанные от своих ближайших родственников пустынями и тропическими лесами. Развивались устойчивые региональные черты, так что ранние человеческие популяции, по-видимому, были гораздо более физически разнообразными, чем современные люди.
Фото: theguardian.com
Если бы была возможность отправиться в прошлое, то это далёкое прошлое, вероятно, показалось бы людям чем-то более похожим на мир, населённый хоббитами, великанами и эльфами. Предки человека не только сильно отличались друг от друга, но и сосуществовали с менее интеллектуально развитыми, более обезьяноподобными видами, такими как
Homo naledi.
Какими были эти древние сообщества? На данном этапе, по крайней мере, нужно признать, что, по большей части, нет ни малейшего представления об этом. По останкам и кусочкам кремня, а это практически всё, что удалось найти археологам, можно восстановить лишь очень немногое.
Известно лишь, что современные люди являются составными частями первоначальной мозаики человеческих популяций, которые взаимодействовали друг с другом, скрещивались, расходились и собирались вместе. Кажется разумным предположить, что такие формы поведения, как спаривание и воспитание детей, наличие или отсутствие иерархии доминирования или формы языка, должны были варьироваться, по крайней мере, так же сильно, как и физические черты, а возможно, и гораздо сильнее.
Возможно, единственное, что можно сказать с реальной уверенностью, это то, что современные люди впервые появились в Африке. Когда они начали экспансию из Африки в Евразию, то столкнулись с другими популяциями, такими как
неандертальцы и
денисовцы, и эти различные группы
скрещивались между собой.
Всё это говорит о том, насколько радикально отличался социальный и физический мир далёких предков людей от того, каким он казался учёным - по крайней мере, до 40 000 лет до нашей эры. Другими словами, не существует «первоначальной» формы человеческого общества. Поиск такой формы может привести только к созданию мифов.
В последние десятилетия появились археологические данные, которые, кажется, полностью опровергают представление о том, что учёные называют периодом верхнего палеолита (примерно 50 000-15 000 лет до н.э.). Долгое время считалось, что этот мир состоял из крошечных групп собирателей. Но обнаружение «княжеских» захоронений и грандиозных общинных зданий подорвало этот образ.
Богатые захоронения охотников-собирателей были найдены на большей части западной Евразии, от Дордони до Дона. Они включают в себя находки в скальных укрытиях и поселениях под открытым небом. Некоторые из самых ранних происходят из таких мест, как Сунгирь на севере России и Дольни Вестонице в Моравском бассейне, и датируются периодом между 34 000 и 26 000 лет назад.
В этих местах были обнаружены не кладбища, а изолированные захоронения отдельных людей или небольших групп, тела которых часто расположены в поразительных позах и богато украшены - в некоторых случаях чересчур. В Сунгире это были тысячи бусин, изготовленные из мамонтовой кости и зубов лисицы. Некоторые из самых пышных костюмов принадлежат двум мальчикам в совместной могиле, окружённой большими копьями, сделанными из выпрямленных бивней мамонта.
Такие же захоронения были обнаружены на побережье Лигурии, недалеко от границы между Италией и Францией. Тела молодых или взрослых мужчин, включая одно особенно пышное погребение, известное археологам как «Принц», были разложены в поразительных позах и усыпаны драгоценностями. «Принц» носит это имя, потому что он также похоронен с тем, что для современного глаза выглядит как атрибуты власти: кремневый скипетр, дубинки из рога лося и богато украшенный головной убор, сделанный из раковин и зубов оленя.
Ещё один неожиданный результат последних археологических исследований, заставивший многих пересмотреть свой взгляд на доисторических охотников-собирателей, - появление монументальной архитектуры. В Евразии самыми известными примерами являются каменные храмы в горах Гермус, возвышающиеся над равниной Харран на юго-востоке Турции.
В 1990-х годах немецкие археологи, работавшие на северной границе равнины, начали обнаруживать чрезвычайно древние останки в месте, известном под местным названием Гёбекли-Тепе. То, что они нашли, с тех пор стало рассматриваться как эволюционная загадка. Главным источником загадок является группа из 20 мегалитических сооружений, которые первоначально были построены здесь около 9000 года до н.э., а затем неоднократно изменялись на протяжении многих веков.
Ограждения в Гёбекли-Тепе очень массивны. Они состоят из огромных Т-образных столбов, некоторые высотой более 5 метров и весом до 8 тонн, которые были высечены из известняковой породы или добыты в близлежащих каменоломнях. Столбы, всего их не менее 200, были подняты и соединены стенами из грубого камня. Каждый из них представляет собой уникальную скульптуру, на которой высечены образы из мира опасных хищников и ядовитых рептилий, а также дичи, водоплавающих птиц и мелких падальщиков.
Образы животных выступают из скалы с разной глубиной рельефа: одни ограничены поверхностью, другие смело выходят в трёхмерное пространство. Эти зачастую кошмарные существа имеют разную ориентацию: одни устремляются к горизонту, другие уходят вглубь земли. В некоторых местах сам столб становится чем-то вроде стоящего тела, с человекоподобными конечностями и одеждой.
Фото: his.ua
Создание этих удивительных сооружений подразумевает строго скоординированную деятельность в действительно больших масштабах. Кто их создал? В то время как группы людей, жившие неподалёку, уже начали возделывать сельскохозяйственные культуры, те, кто построил Гёбекли-Тепе, насколько было известно, этого не делали. Да, они собирали и обрабатывали дикие злаки и другие растения в сезон, но нет убедительных причин рассматривать их как «древних фермеров» или предполагать, что они были заинтересованы в одомашнивании культур. Действительно, не было особых причин для этого, учитывая наличие фруктов, ягод, орехов и съедобной дикой фауны в их окрестностях.
Хотя Гёбекли-Тепе часто представляют как аномалию, на самом деле существует множество свидетельств монументального строительства охотниками-собирателями и в более ранние периоды.
В Европе между 25 000 и 12 000 лет назад общественные работы уже были характерной чертой строительства человеческого жилища на территории, простирающейся от Кракова до Киева. Исследования на российском городище Юдиново показывают, что «мамонтовые дома», как их часто называют, на самом деле были не жилищами, а памятниками: построенные в честь завершения большой охоты на мамонта, с использованием всех прочных частей, оставшихся после переработки туш на мясо и шкуры.
Речь идёт о действительно больших количествах мяса: на каждое строение (в Юдиново их было пять) уходило достаточно мамонта, чтобы прокормить сотни людей в течение примерно трёх месяцев. В поселениях под открытым небом, таких как Юдиново, Межирич и Костенки, где были установлены такие жилища из костей мамонта, жители часто обменивались янтарём, морскими раковинами и шкурами животных.
Грандиозное захоронение или монументальное здание являются единичными свидетельствами институционального неравенства в обществах ледникового периода. Богато украшенные захоронения располагаются на расстояниях сотен километров друг от друга. Если бы любой из этих «князей» ледникового периода вёл себя, скажем, как князья бронзового века (не говоря уже об итальянском
Ренессансе), учёные также смогли бы найти все обычные атрибуты централизованной власти: укрепления, хранилища, дворцы. Вместо этого на протяжении десятков тысяч лет появляются только памятники и великолепные захоронения, но мало что ещё указывает на развитие ранговых обществ, не говоря уже о чём-то отдалённо напоминающем «государства».
Фото: tayga.info
Чтобы понять, почему ранняя летопись человеческой социальной жизни построена таким странным образом, необходимо сначала избавиться от предубеждений насчёт «примитивного» менталитета.
В конце XIX - начале XX века многие в Европе и Северной Америке считали, что «примитивные» люди не только не способны к политическому самосознанию, но даже не способны к полностью сознательному мышлению на индивидуальном уровне - или, по крайней мере, к сознательному мышлению, достойному такого названия. Они утверждали, что все, кого относят к «примитивным» или «дикарям», имеют «дологический менталитет» или живут в мифологическом мире грёз. В лучшем случае они были бездумными конформистами, закованными в оковы традиций, в худшем - неспособными к полностью сознательному, критическому мышлению любого рода.
И если окажется, что некоторые охотники-собиратели не жили постоянно «группами», а собирались вместе для создания грандиозных памятников, хранили большие запасы пищи и относились к отдельным людям как к королевским особам, современные учёные в лучшем случае отнесут их к новой стадии развития охотников-собирателей, на шаг ближе к земледелию и городской цивилизации. Но они всё ещё находятся в той же эволюционной смирительной рубашке, их место в истории определяется их способом существования, а их роль - слепым исполнением какого-то абстрактного закона развития. Конечно, никому не приходит в голову спросить, что за мир они пытались создать.
Разумеется, это относится не ко всем учёным. Исследователи, годами общающиеся с коренными жителями на их родном языке и наблюдают, как они спорят друг с другом, как правило, хорошо знают, что даже те, кто зарабатывает на жизнь охотой на слонов или сбором лотоса, столь же изобретательны, вдумчивы и способны к критическому анализу, как и те, кто зарабатывает на жизнь управлением ресторанами или университетскими кафедрами.
Один из антропологов середины XX века, кто всерьёз воспринял идею о том, что ранние люди были равными нам по интеллекту, являлся Клод Леви-Стросс, который утверждал, что мифологическое мышление лучше воспринимать как своего рода «неолитическую науку», такую же сложную, как современная, только построенную на других принципах.
В 1944 году Леви-Стросс опубликовал эссе о политике среди намбиквара, небольшого населения, состоящего из фермеров и собирателей, живущих в негостеприимной саванне на северо-западе Мату-Гросу, в Бразилии. Намбиквара тогда имели репутацию крайне простых людей, учитывая их очень примитивную материальную культуру. По этой причине многие рассматривали их почти как прямое окно в палеолит. Это, как отметил Леви-Стросс, было ошибкой. Люди, подобные намбиквара, живут в тени современного государства, торгуя с фермерами и горожанами, а иногда нанимаясь в качестве рабочих. Некоторые даже могут быть потомками беглецов из городов или с плантаций.
Для Леви-Стросса особенно поучительным в истории намбиквара было то, что, при всём своём нежелании конкурировать между собой, они всё же назначали вождей для руководства. Он считал, что сама простота такого устройства может раскрыть некоторые основные функции политической жизни, которые остаются скрытыми в более сложных и продуманных системах правления.
Фото: theguardian.com
Он отметил, что роль вождя не только социально и психологически весьма схожа с ролью национального политика или государственного деятеля в европейском обществе, но и привлекает схожие типы личности: людей, которые «в отличие от большинства своих соотечественников, наслаждаются престижем ради него самого, чувствуют сильную тягу к ответственности, и для которых бремя государственных дел приносит удовлетворение».
Современные политики заключают союзы или договариваются о компромиссах с различными группами избирателей. В обществе Намбиквара это происходит нечасто, поскольку нет особых различий в богатстве или статусе. Однако вожди играли аналогичную роль, осуществляя посредничество между двумя совершенно разными социальными и этическими системами, которые существовали в разное время года.
В сезон дождей намбиквара занимали деревни на вершинах холмов с населением в несколько сотен человек и занимались садоводством; в остальное время года они рассеивались по небольшим кормовым группам. Вожди создавали или теряли свою репутацию, выступая в роли героических лидеров во время «кочевого» сезона, во время которого они обычно отдавали приказы, разрешали кризисы и вели себя так, как в любое другое время считалось бы недопустимо авторитарным.
Затем, в сезон дождей, время гораздо большего изобилия, они полагались на эту репутацию, чтобы привлечь последователей и поселиться в деревнях, где они использовали уговоры и показывали пример, направляя своих последователей в строительстве домов и уходе за садами. Они заботились о больных и нуждающихся, выступали посредниками в спорах и никогда никому ничего не навязывали.
Эти вожди не были патриархами, заключил Леви-Стросс, не были они и мелкими тиранами. Больше всего они напоминали современных политиков, управляющих крошечными государствами со всеобщим благосостоянием, объединяющих ресурсы и раздающих их между нуждающимся.
Больше всего Леви-Стросса поразила их политическая зрелость. Именно умение вождей руководить небольшими группами во время сухого сезона, принимать молниеносные решения в кризисных ситуациях (переправа через реку, руководство охотой) впоследствии позволило им играть роль посредников и дипломатов на деревенской площади. И при этом они эффективно перемещались каждый год туда и обратно между тем, что эволюционные антропологи упорно считают совершенно разными стадиями социального развития: от охотников-собирателей к земледельцам и обратно.
Вожди Намбиквара были во всех смыслах самосознательными политическими деятелями, спокойно существующими между двумя различными социальными системами, балансируя между личными амбициями и общим благом.
Вернёмся к тем богатым захоронениям верхнего палеолита, которые так часто интерпретируются как свидетельство возникновения неравенства или даже наследственного дворянства. По какой-то странной причине те, кто приводит такие аргументы, никогда не замечают, что весьма примечательное количество этих скелетов имеет свидетельства поразительных физических аномалий, которые только и могли выделить их, чётко и резко, из их социального окружения.
Мальчики-подростки в Сунгире и Дольни Вестонице имели ярко выраженные врождённые уродства; в других древних захоронениях находили тела необычно низкого или чрезвычайно высокого роста. Было бы крайне удивительно, если бы это было совпадением.
На самом деле, это заставляет задуматься о том, что даже те тела, которые, судя по скелетным останкам, являются анатомически типичными, могли быть столь же поразительными в каком-то другом отношении; в конце концов, альбинос, например, или эпилептик-пророк не были бы идентифицированы как таковые по археологическим данным.
Фото: fonar.tv
Много неизвестно о повседневной жизни палеолитических людей, похороненных с богатыми могильными принадлежностями, кроме того, что их, похоже, кормили и ухаживали за ними так же хорошо, как и за всеми остальными; можно, по крайней мере, предположить, что они считались исключительными личностями, настолько отличающимися от своих сверстников, насколько это вообще возможно.
Кажется очень маловероятным, что в палеолитической Европе возникла стратифицированная элита, которая случайно состояла в основном из горбунов, великанов и карликов. Учёные не знают, насколько обращение с такими людьми после смерти было связано с их функциями при жизни.
Практика захоронения тел неповреждёнными и одетыми, по-видимому, была исключительной в верхнем палеолите. С большинством умерших поступали совершенно по-другому: их тела разделяли на части или даже перерабатывали для создания украшений и артефактов. В целом, люди периода палеолита относились к частям человеческого тела гораздо более спокойно, чем современные.
Тело в целостном виде - а одетое тело тем более – представляло собой нечто необычное и по своей сути странное. Во многих подобных случаях предпринимались попытки удержать тела мертвецов, накрывая их тяжёлыми предметами: лопатками мамонта, деревянными брусьями, камнями. В этнографических записях содержатся примеры аномальных существ - человеческих или иных - к которым относились как к возвышенным и опасным; к одним при жизни, к другим после смерти.
Практически все стоянки в ледниковый период, на которых были необычные захоронения и монументальная архитектура, создавались обществами, которые жили похожим на «Намбиквару» способом: в одно время года они расходились по группам, занимаясь добычей пищи, а в другое собирались в концентрированные поселения.
Правда, они не собирались вместе, чтобы посадить урожай. Скорее, крупные стоянки связаны с миграциями и сезонной охотой на стада дичи -
шерстистого мамонта, степного бизона или северного оленя, - а также с рыболовлей и сбором урожая орехов. Именно этим, по-видимому, объясняются центры активности, обнаруженные в Восточной Европе в таких местах, как Дольни Вестонице, где люди использовали изобилие диких ресурсов для пиршеств, сложных ритуалов и художественных проектов, а также для торговли минералами, морскими раковинами и мехами.
Археология также показывает, что за памятниками Гёбекли-Тепе скрываются модели сезонных изменений. Деятельность вокруг каменных храмов соответствует периодам ежегодного изобилия, между серединой лета и осенью, когда большие стада газелей спускались на равнину Харрана. В это время люди также собирались на одном месте, чтобы переработать огромное количество орехов и диких злаковых трав, превращая их в праздничную пищу, которая, предположительно, принималась после строительных работ.
Есть некоторые свидетельства в пользу того, что каждое из этих великих сооружений имело относительно короткий срок службы, кульминацией которого был огромный пир, после чего его стены быстро заполнялись остатками пищи. Продолжающиеся исследования, вероятно, усложнят эту картину, но общая схема сезонного скопления людей для праздничного труда кажется логичной.
Такие модели жизни сохранялись ещё долго после изобретения сельского хозяйства. Они могут быть ключом к пониманию знаменитых неолитических памятников Солсберийской равнины в Англии, и не только потому, что сами стоячие камни, похоже, использовались (помимо всего прочего) как гигантские календари.
Стоунхендж является самым известным из таких памятников. Оказалось, что он был последним в длинной череде церемониальных сооружений, возводившихся на протяжении веков из дерева и камня, когда люди сходились на равнину из отдалённых уголков Британских островов в определённое время года. Тщательные раскопки показали, что многие из этих сооружений были разобраны уже через несколько поколений после их возведения.
Фото: naked-science.ru
Ещё более поразительно то, что люди, построившие Стоунхендж, не были фермерами в обычном смысле этого слова. Когда-то они ими были, но практика возведения и демонтажа грандиозных памятников совпадает с периодом, когда народы Британии, переняв неолитическую земледельческую экономику из континентальной Европы, похоже, отказались от одного важнейшего её аспекта: они отказались от выращивания зерновых и примерно с 3300 года до н.э. вернулись к сбору лесных орехов в качестве основного источника растительной пищи.
С другой стороны, они сохранили домашних свиней и стада крупного рогатого скота, забивая их сезонно в близлежащем Дуррингтон Уоллс, процветающем поселении с населением около тысячи человек зимой, но практически пустом и заброшенном летом.
Всё это крайне важно, потому что трудно представить, как отказ от сельского хозяйства мог быть чем-то иным, кроме как осознанным решением. Нет никаких доказательств того, что одна популяция вытеснила другую, или что фермеры были как-то подавлены собирателями, которые заставили их отказаться от посевов.
Жители Англии в период неолита, по-видимому, оценили возможности зернового земледелия и коллективно решили, что предпочитают жить по-другому.
Другими словами, как это ни примечательно, даже в третьем тысячелетии до нашей эры на значительной части Британских островов явно существовала некая координация. Если Стоунхендж был святилищем возвышенных основателей правящего клана - как утверждают некоторые археологи, - то представляется вероятным, что члены их рода претендовали на значительные роли в силу своего участия в подобных мероприятиях.
С другой стороны, модели сезонного скопления и рассеивания вызывают другой вопрос: если в Стоунхендже были короли и королевы, то какого именно рода они могли быть? Это могли быть короли, чьи дворы и королевства существовали лишь несколько месяцев в году, а в остальное время они были рассеяны по небольшим общинам собирателей орехов и пастухов.
Напомним, что для Леви-Стросса существовала чёткая связь между сезонными изменениями социальной структуры и определённым видом политической свободы. Тот факт, что одна структура применялась в сезон дождей, а другая - в сухой сезон, позволял вождям Намбиквара рассматривать собственные социальные механизмы на расстоянии: видеть их не просто как «данное», но как нечто частично открытое для вмешательства человека. Пример британского неолита - с его чередующимися фазами расселения и монументального строительства - показывает, насколько далеко иногда может зайти такое вмешательство.
Политические последствия этого очень важны, как отмечал Леви-Стросс. Существование подобных сезонных моделей в палеолите говорит о том, что с самого начала, или, по крайней мере, до тех пор, пока мы можем проследить такие вещи, люди сознательно экспериментировали с различными социальными возможностями.
Легко понять, почему учёные 1950-х и 60-х годов, выступавшие за существование отдельных стадий политической организации (последовательно: группы, племена, вождества, государства) не знали, что делать с наблюдениями Леви-Стросса. Они считали, что этапы политического развития очень приблизительно, соответствуют аналогичным этапам экономического развития: охотники-собиратели, садоводы, фермеры, промышленная цивилизация. Достаточно запутанным было то, что такие люди, как Намбиквара, казалось, прыгали в течение года между экономическими категориями. Другие группы регулярно перескакивали с одного конца политического спектра на другой.
Сезонный дуализм также ставит под сомнение недавние попытки классифицировать охотников-собирателей на «простые» или «сложные» типы социальной организации, поскольку то, что было определено как черты «сложности» - территориальность, социальные ранги, материальные блага или конкурентная борьба - проявляется в определённые сезоны года, а в другие сезоны отбрасывается тем же населением.
Конечно, большинство профессиональных антропологов сегодня признают, что эти категории безнадежно неадекватны. Но никто пока не предложил альтернативы. Накапливаются археологические данные, свидетельствующие о том, что в условиях высокой сезонности последнего ледникового периода наши далёкие предки вели себя так же, как Намбиквара.
Если человеческие существа на протяжении большей части истории плавно перемещались туда-сюда между различными социальными структурами, регулярно создавая и демонтируя иерархии, возможно, следует задать вопрос: как современные люди застряли в одной из них? Как мы потеряли политическое самосознание, когда-то столь характерное для нашего вида? Как мы пришли к тому, чтобы рассматривать возвышение и подчинение не как временную целесообразность и обстоятельства какого-то грандиозного сезонного события, а как неизбежные элементы человеческой цивилизации?
По правде говоря, эта гибкость и потенциал политического самосознания никогда не были полностью утрачены. В христианском мире, например, всё ещё существует «сезон праздников» в середине зимы, когда ценности и формы организации, в ограниченной степени, меняются местами: те же самые СМИ и рекламодатели, которые большую часть года пропагандируют потребительский индивидуализм, вдруг начинают объявлять, что социальные отношения - это то, что действительно важно, и что отдавать лучше, чем получать.
В таких обществах, как
инуиты или квакиутл северо-западного побережья Канады, время сезонного скопления людей было также ритуальным сезоном, почти полностью посвящённым танцам и обрядам. Иногда они могли включать в себя создание временных королей или даже полиции с реальными полномочиями принуждения. В других случаях речь шла о разрушении норм иерархии и приличий. В европейском средневековье дни святых чередовались между торжественными представлениями, где проявлялись все сложные ранги и иерархии феодальной жизни, и безумными карнавалами, на которых все играли в «переворачивание мира с ног на голову».
На карнавале женщины могли править мужчинами, а детей ставили во главе правительства. Слуги могли требовать выполнения работы от своих хозяев, предки могли возвращаться из мёртвых, «карнавальные короли» могли быть коронованы, а затем свергнуты, гигантские памятники в виде плетёных драконов создавались и поджигались, а все формальные ранги могли меняться в той или иной форме вакхического хаоса.
Что важно в таких фестивалях, так это то, что они поддерживали старую искру политического самосознания. Они позволяли людям представить, что другие механизмы возможны, даже для общества в целом, поскольку всегда можно было пофантазировать о том, что карнавал станет новой реальностью.
Первомай был выбран в качестве даты международного праздника трудящихся во многом потому, что в этот праздник исторически началось так много британских крестьянских восстаний. Деревенские жители, игравшие в «переворачивание мира с ног на голову», периодически решали, что на самом деле им больше нравится перевёрнутый мир, и принимали меры, чтобы сохранить его таким. Средневековым крестьянам зачастую было гораздо легче, чем средневековой элите, представить себе общество равных. Теперь, возможно, становится понятно, почему.