Глава 15. Уже октябрь
Нью-Йорк
Уже октябрь
Рыжеют кроны, годы опадают.
Утро доброе, сударь!
Мы так часто переезжали, что было недосуг засесть за машинку. Я еще не осматривалась, так как приехали глубокой ночью, а я соскучилась по Вас, отложила прогулку. Вечером я должна быть на ужине, уставшей или не в настроении работу не начну. Меня тяготит отсутствие известий, это так не похоже на Вас. Часть текстов Вы уже получили, что ж меня мучаете? Иль этот роман в письмах не увлекает?
Не верю, нет!
Три года Вам не мешало мое молчание.
Что с Вами?
Не хочу предполагать худшее: добровольное возвращение на Кавказ – бегство из любимого города, связывающего нас прогулками по ежедневным улицам, неизбежным маршрутам, где каждый шаг отдается «болью отвергнутых поцелуев»...
Надеюсь, это не так, и Вы уже работаете театральным критиком, как собирались. Расскажите мне о своем доме, житейских мелочах, а я попробую представить всё. Хорошо, меня восхищает Ваша сдержанность, браво, мой друг! Пробую заглянуть в далекое лето (вместе с Вами).
***
5 июля 91года
Уезжал я жутко.
В XIX веке автор написал бы: рыдая.
Жутко не успевал. За час до вокзала был еще в институте. Отдавал шизоидную курсовую (одну, вторую так и не сделал) и заявление о переносе сессии на октябрь. Потом убегал по ул.Моховой, и меня останавливали невесть откуда взявшиеся старые знакомые (словно не хотели отпускать). Я ничего не успел... только к отходу поезда, где меня ждали.
25-го я прибыл в г.N. 26-го вышел на работу, 27-го уже никто не вспоминал, что я отсутствовал полтора месяца.
В С-Пб. к Ирэн я так и не зашел и не помню, что я оставил для «Арабесок» и так далее. Я просто физически не успел. Созванивались. Но. Пост последней недели. Суета отъезда. Ваш неприезд...
Я очень надеюсь на октябрьское путешествие с непременным (желательным) заездом в Москву. Уже традиция, мадам. Если будет получаться, заранее сообщу о сроках. Мой рабочий телефон: 234... (если я не сообщил в предыдущих письмах). Лучше всего звонить в понедельник, вторник, среду, пятницу с 20.00 до 24.00 и с 15.00 до 16.00 часов.
А Риты сейчас просто нет на квартире, которую она сдала на лето иностранцам. Впрочем, у нее же есть твой телефон. Гусар восстановился в академии, но не знаю, где он обитает. Я ему несколько раз напоминал, чтобы он тебе позвонил. Но, вернувшись, я так еще и не получил от него ни единого письма.
И еще... с 16.00 и практически до 18.00 телефон отключен на прием информации Post factum. В выходные я чаще дома, то есть дозвониться можно. В четверг верстка номера, засиживаемся до 19.30 min.
Вот такие координаты и распорядки.
Виллиам
***
Знаешь, я отыскал еще один неудачный опус и решил тебя с ним ознакомить, потому что эта неудача из категории любимых: исправлять не хочется, а что-то там было. Опус шестилетней давности и слегка нехарактерен для меня, в сущности человека угрюмого в жизни, но радостного в творчестве.
Долго от тебя ни звука, ни строки, и я представляю и понимаю причину, просто продолжаю ждать, что значит неделя – другая? Времени не существует. Я спокоен. К несчастью. К счастью.
Сегодня – сокрушительный гром и ливни. После многих дней жары и духоты, которых я не боюсь, как и грома. Ливни радуют.
В.
24 июля с.г.
Добрый вечер, мадам.
Третью часть «Гусара» я всё-таки начал, и тут же возникли сложности: прежние персонажи (персонаж) сопротивляются появлению новых (нового) и желают только одного: молчания и неизреченных мыслей. Вероятно, в III части будет много белых главок (дневных), черных – ночных и две-три спорных мысли. Остальное – слова, слова, слова...
Кстати – есть трехтомник (или 4-х?) Вересаева. Там великолепные материалы о Пушкине: отрывки из писем, дневников, мемуаров и прочего самого Пушкина, его близких, дальних и так далее и тому подобное Последовательность хронологическая. Чтение увлекательнейшее и полезное. Я сам упиваюсь.
Я перечитываю «Осколки» и ничего тебе об этом не пишу. Получаю удовольствие, не упоминая об этом. Наверно, особенная форма стыдливости.
11 августа с.г.
Я не прощаюсь.
Мне не постичь, что это за зверушки, но зеленый цилиндр должен восхитить более, чем удивил русскую армию белый цилиндр П.Безухова, с коим у меня ничего общего...
Ваш Виллиам
***
Простите, сударь…
О, сколько бережного внимания на мое легкомысленное сетование, что трудно дозвониться и связаться с общими знакомыми и бессердечность с моей стороны. Неужели, уловив покорность в письмах, я не понимала, что опус весьма точно отразил нас. Вы дорожили очарованием, отвергая разочарование моим неудачным сном и мертвым домом, оправдывая меня трепетом другой листвы, незаслуженным холодом. Вот уж воистину сытый голодного не разумеет! И какими ничтожными кажутся мои достижения в то время – бездуховными, но престижными. И это была я, превозносимая многократно, как само воплощение любви: «Сама любовь ступает по душе…». Благодарю, сударь…
На открытке забавные зверьки: мордочки ежиков, но присутствие талии и кокетливый реверанс в кружевах и шляпке делает их смешными! Спасибо, Вы не желали, чтобы совесть меня мучила бессонницей.
Мое молчание всё же вдохновляло?
А «Гусара» я бы отнесла к трагедии, пьеса для одного актера. Интересно, кто бы мог сыграть это и не сойти с ума после спектакля? Наверное, Вы сами. Я вижу эти репетиции у тусклого венецианского зеркала на чердаке памяти. Я искренне восхищена улыбкой на фотопортрете, незабвенный друг мой. Жуткая потеря для многих, что книгу всё еще не издали. Я счастлива обладать Вашим архивом. Луч солнца нашел брешь в ветхой крыше, и грань старого зеркала радугой осветила Ваше лицо, невозмутимое в печали, более древней, чем эти вещи. Ваши строчки оживают. Вы кудесник или?..
Иногда мне кажется, что всему виной наша старомодная лирика, без которой мир обходится, но тогда мы видим его ветхость и пошлость, тоску и скуку.
Мятущиеся души.
Мы страдали и сторонились друг друга. Сближение мечтателей озаряет мир небесным светом творений, мы верим, что Некто замечает рисунок вдохновенный, все зигзаги и всполохи, не всегда записанные на бумаге. Вы назвали это т а н ц е м, не осознавая насколько точно!
Танец!
Вечная движущая сила, ищущая уединения, слияния, расставания, расстояния, вечное бегство от себя к себе в отражении глаз партнера. Вечные вопросы... Мы интуитивно ищем пространство, вместившее бы наши вселенные, избегая растворения друг в друге, наслаждались меланхолией разлук и эйфорией встреч, и сновидений, истома которых перетекала в строки. Вы правы, мы просыпались моложе, мы уходили по «лестнице, ведущей к Богу», что и есть поэзия. Увы, каждый идет своим путем.
Литературный флирт?
Игра? Возможно, игра, но в обычном земном обручении нам тесно.
Виртуоз любовного очарования коварен. Покоряет просто, вынимая души, нанизывая их на стрелы амура, тешит свою гордыню, созерцая муки страждущих. Просто написать что-то необыкновенное без крови чувств невозможно?! Бессонница от беспричинной печали...
«Блажь», – скажет муж.
Мы жестоки.
Независимость и неутолимая жажда самоутверждения, а окружение всего лишь материал для работы.
«Работы души», – успокаиваете Вы.
Вы искали искушенного зрителя для своих пиес?
Вы нашли. Вы всё еще любите меня, или это привычная боль, принуждающая выплескивать страсть на чистый лист?
Вам неприятен психанализ (исповедь)?
Но ведь это Я! – устроившая незабываемый Новый год!
Напомнить?
В Мариинском Вы с поручиком и ?.. заливали «Любовь к трем апельсинам» коньяком на галерке, закусив одним апельсином на троих, после спектакля забрели на Шпалерную, сшибая столетнюю дубовую мебель. Ваше изумление было сильнее выпитого. А мы и не собирались вас оповещать. Я кивнула – да это сюрприз.
Мы еще осенью решили устроить этот праздник, всеми забытый. С распадом Союза люди как-то разучились радоваться и радовать друг друга, а это уныние нам поднадоело.
Почудили мы на славу!
А каков дед Мороз! Снегурка так и не смогла забыть этого проходимца. Снег таял не только по спине... Катание с горки в Таврическом саду. Паровозик забыл детство и слишком был пьян, чтобы докатиться до конца наледи, то рассыпался, то заваливался всей цепью на бок. Барышни еще долго удивлялись синякам. Кукуй лаял отчаянно, дети обиделись и позабирали поломанные санки, удаляясь на другую горку от ненормальных взрослых.
Шампанское серебрилось, огни шипели, со смехом бился хрусталь, вспыхивали одежды и гасли, маски путали друг друга и находили, прически разметались в искристой постели сугробов. Мы забыли о том, что наступит утро, похмелье, расставание. Оперный бас поручика сотрясал амуров на потолке, белый шиповник в сольном исполнении опрокинул пианиста, но танцовщица не споткнулась!
Узнали девушку, готовую разделить с Вами ссылку?
Ну чем не пара?! Ее не утомляли быстрые ритмы шейка и твиста. У вас могли быть красивые дети...
Наша классическая мазурка, наш традиционный вальс отчаянья:
Padam! Рadam! Пора!
Новые страны отвлекают, и я всегда Вам звонила по возвращению домой, сообщала о том, что нет ничего нового, так, на случай черновые осколки и усталость. Тревожная усталость. Порою казалось, что Вы смирились с обыденностью, махнули рукой несбывшемуся, не раз оплаканному во многих опусах, предопределивших неисполнимость желаний.
Конечно, Вы мне не безразличны, я волновалась, слушая новости о южных краях, Кавказе и злилась на безрассудство, на работу, на весь мир, вынуждающий меня переживать, суетиться и бездействовать.
Похоже, что история с переворотами повторяется. Прервусь, новости начались.