Разбудил сон. Кошмар, конечно. Марусе приснилось, что она вновь работает в дурдоме. Никаких летающих привидений. Обычная домашняя пыль и грязь, но убираться не надо. Нет забот о хлебе, кто-то доброжелательный выводит на прогулку, прохожие переговариваются. Не важно, кто новичок, кто ведущий. Умиротворение. Вскользь вспоминаются близкие. Надо бы позвонить. И снова, словно на экскурсии, идут не спеша, ничему не удивляясь. Время застыло. Спокойный солнечный день. Сходятся, расходятся люди, беседуют, вспоминая, кто, где и в какие времена жил.
- Выходит, я умерла?
- Это как вам понравится… Если время пришло, то да. Но я полагаю, что нет. Просто соскучились по тебе, всем захотелось увидеть, какой ты стала. Нет ничего необычного, можно путешествовать и сюда, если вдруг устанешь, визу не надо оформлять. Здесь можно отдохнуть, если нездоровится. Это не пугает, если человек столь восприимчив. Никто никуда не уходит, мы всегда рядом, тут же. Но чаще уходим, близкие перестают быть родными, нужными здесь. Земное не тяготит, быстро забывается. Мы даже имен не называем. Все долги надо отдавать там и уже не суетиться здесь. Любопытство отсутствует. «Быть или не быть», – Гамлет уже не спрашивает.
- Я вернулась. Работаю много и хорошо. Зарабатываю все больше, но все идет прахом. Себе уже ничего не остается. Задыхаюсь от аллергии и пустоты. Вакуум душевной пустоты, окружающий меня, пожирает мои силы. Мне все хуже и хуже, а я все еще молода, неприкаянна.
- Перестань реагировать резко и болезненно. Революции столь потрясли устои, что сработал инстинкт самосохранения: Россия впала в ступор.
- Пьянство, отупение – ступор?
- Да, лишь бы не оглядываться, не задумываться. Это помогает свергать горы.
- Я знаю, сумасшедшие весьма работоспособны…
- Идет расплата.
- Сейчас могу слушать трагедию, улыбаться, тискать кота, говорить с кем-то по телефону.
- Вчера схоронили царскую семью и иже с ними. Царствие небесное. Стоит взглянуть на их одухотворенные лица, чтобы догадаться – какую Россию мы потеряли.
- Ужаснуться, как деградировала нация. Быдло, чернь не перестанет хамить, надев царскую парчу. У руля ныне Хам.
- Подозреваю, что Беня очистился, заглянув в мир иной на операции. Он как бы самоустранился и созерцает нечто. И это показывают во весь экран, словно смакуют безысходность. Они так уверены, что никто ничего не поймет, что думающих людей не осталось в нашей стране.
- Кто выжил, тот преобразился. Путь к возрождению это путь к себе, возвращение к памяти души. Свой собственный живот и смерть, и, заметь, право выбора. Закон-то один на всех. И нет твоей или моей страны, есть мир Божий, где все едины, все свободны.
- Почему, трагедий не избежать?
- Общая тенденция и очень конкретные страдания. Общее – многочисленно и, тем не менее – малозаметно для индивидуума. У единицы ссадина горит, пятно мучает, а клеймо ставит окружение.
- Общество безликое – безмерное чудище. А человек жаждет духовности, видишь, я задохнулась, запросилась к вам, продышаться и даже не пугаюсь, не спрашиваю – кто вы, где я… Кто все вы?
- Во сне ты… Помни о земных, кто хранит полет. Это особо призванные люди, ими следует дорожить. Жизнь учит смирению посредством прозябания в смрадном болоте быта. Поэты парят, но ниточка земной привязанности с трудом удерживает его меж небом и землей.
- Земным проще, их радости грубее и ощутимее. Они несут свой крест с большим смирением. Но душа преобладает над телом, дух над душой. Трудно, если нарушается эта цельность, тогда начинается болезнь.
- Вы доктор, вам виднее.
- Обидно, что все поэты несвоевременны, наитие не бывает безболезненным. Болезни души очень остро ощутимы телом.
- Естественно, цельность еще не разрушена. Есть чем чувствовать.
- Все уже записано, уже две тысячи лет назад все стало известным и доступным человеку, но лишь вороны кружат, и кружить будут.
- Всегда так, после бури. Великое милосердие, если поэты случаются в вашем окружении, храните их.
- Случаются, очень даже часто. Я могла им помочь.
- Я знаю.
- Они сумасшедшие?
- Конечно.
- Они сумасшедшие… Любовь разменяли на мелочевку и передряги, смешали с грязью, а им это воспевать и не чокнуться?
- Конечно.
- Искорки в глазах влюбленных и те погасли мгновенно, до первого поцелуя. Стоит ли стучаться в черствые сердца и выхолощенные души потасканных идей? Нет вдохновением охваченных лиц.
- Срабатывает механизм самосохранения. И ты наклеила маску, закрыла глаза, чтобы не видеть плевки и мусора под ногами. И задохнулась.
- Надо смотреть в небо, а не под ноги. Но в Москве нет неба, лишь марево усталости мегаполиса, испарения ненависти от тесноты, зависти, бессилия и злобы.
- Мир стал убогим, чем весьма разочаровал Создателя. Их заслуга невелика, право, они просто переводчики с библейского языка на современный сленг молодых.
- Можно не видеть, не слышать, но чем дышать?
- Заходи к нам, будем рады…
Маруся вернулась из сна, но так и не проснулась. Умиротворение оставило след на лице. Улетайкин светился.
- Ты приняла решение?
- Какое?
Она еще лениво озиралась в поиске кофе и чашки для него, не видя уже приготовленного сыном. Пока он сам ей его не пододвинул, подав табурет. Пахло мужским заговором.
- Спасибо, Кисуля.
Дома все называлась вариациями кошачьих имен: Кисуни, Кисульки по настроению взывавшего к вниманию. Котейки (сын и муж) допоздна смотрели телик, Киса видела кошмары, день начинался обыденно. Котенок радовал умением настроиться на ее лад, никак не докучая, словно пуповину забыли перерезать. Сын интуитивно чувствовал тщательно скрытую апатию мамульки. Он затихал над чертежами очередной модели самолета, терял аппетит, но Улетайкин знал, что их обоих надо просто рассмешить. Жизнь была бы чудесной и после очередного финансового кризиса, если бы у нее было место для сна. Кресло никак не могло устроить позвоночник Маруси, ибо весь день она высиживала за компьютером, выправляя переводы контрактов, набирая двуязычные тексты. Сын – как большой – отвергает ее ласки запоздалого материнского чувства, словно отрицая все, исходящее от ее взбалмошной природы. Он не хочет выслушать совет, но только во сне все равно кричит: мама. Мистика. А мистика – ересь. И сны. Такая гадость. Вечная психушка. Дурдом снится к болезни. Вот не сезон.
Знать и ведать истоки бед, видеть свет и выход, делать что-либо – не означает разрешения насущных проблем. Теснота. Это годится только для одиночек. Надо смириться с непониманием. Улетайкин уже не говорит: «Кто обидел мою ненаглядную девочку?» Смириться с окружением? Или вырваться? Вырываются в вечность. «Царствие вечное, вечный покой… жизнь бесконечная», – это из сна. Убийцы-будни сделали свое дело и чинно пожинают плоды.
Человек влюблен. Человек счастлив. Человек глуп, ибо не желает сознаться себе в этом. Человек слаб и беззащитен. Единственное – дух. Дух парит выше практических соображений, но человек не верит в его силу, он верит в ощутимое руками, видимое глазу. Человек крайне одинок. Так одинок, что страшится в этом признаться. Отвратительное состояние безверья. Состояние: человека, духа, души? Состояние души при отсутствии духа. Дух парит выше, выше ядовитого облака страха. Человек верит в ужасы, и сам творит свои кошмары. Сам, ибо он одинок. Он уверен в этом, его весь мир уверяет в этом. Не скрыться в толпе от себя. Убегать бессмысленно. Но человек глуп, ничтожен и влюблен. Он воспарил над жестокой необходимостью принимать пищу, умываться и прочее. Человек счастлив. Счастлив томлением, долгим ожиданием и нетерпением, коротким слиянием с другим человеком. Взаимность удваивает силы и осознание любви уже умом. Нет долготерпения, совместимости, есть наслаждение. Наслаждение текущим: недостатками, заботами, милыми капризами, наслаждение самой жизнью. Человек открывает себя, словно Америку Колумб, открывает глаза на чудный мир. Его пьянит радость открытий. Радость пьянит рождением новой жизни. Человек удачлив, весел, глуп, ибо счастлив. Он не помнит былого одиночества.
Это было смешно, а почему? Зачем думать об этом сейчас? Он знает вкус жизни. Словом «любовь» он обозначил этот вкус. Это нелепо и грустно, но он привыкает к счастью, к недолгим слияниям, он еще живет иллюзией единения, не замечая собственного одиночества, которое в нем самом. Все, что он ощущал, будучи влюбленным, это происходило только с ним. Спроси у нее, она – твоя половина нарисует иные картины ваших встреч и радостей, о которых ты ничего не знал, находясь рядом. Жизнь прожита удачно? Усталость, покой, домашние, которые ничем не могут помочь, ибо ты все-таки один. Один на один с собой и собственной совестью. Бред разочарования и ничего взамен ты не вспомнишь. «Неужели это мы назвали счастьем?» – Возопит больной в пустоте.
А домашние позволяют кошмарам поглощать человека, оставшегося один на один со своим недугом. Они бы и не узнали без его вопля душераздирающего, что он болен. Вдруг? Как посмел? Кто разрешил? Враждебное непонимание. Не было главного. Не было желания понять. Земное тяготение в любви – страшная шутка Творца. Человек слаб… Как это привычно ублажает совесть. Лишь звери красивы своей откровенностью.
- Чем больше узнаю людей, тем больше люблю котейков своих, – замечает Марусе Игнат, отвлекая от задумчивости над чашкой остывшего кофе.
- Я тоже, кисуля. Выбора уже нет. Не с кем поплакаться в жилетку. И негде… И только Ксенофонт ночью навострит уши, почуяв неладное, придет ко мне и не решается – ждет приглашения.
- Крайне воспитанный кот.
Молитва отчаяния творится не в церкви. Крик души безмолвен. Задушен, но не слезами. Слезы надо скрыть, дабы не разбудить окружающих. Иллюзия жизни, счастья, любви развеялась. Остается долг. И неприступный бастион быта.
- Маму пробило на утренний концерт, – констатировал Улетайкин.
- Кис, такое пафосное, противно слушать. Ты знаешь простые слова или совсем все перепуталось у тебя в голове: латынь, чешский, английский и немецкий?
Маруся поблагодарила своих мужчин за завтрак, предупредив, что, пожалуй, вечером не надо ждать ее. Они кивнули на прощанье. Они привыкли к ее заскокам и устали. Она не знала, где будет сегодня ночевать, но это было неважно. День рабочий. День – большой. Кстати к вопросу о верности. Грешна. Бездумно грешна. Да и кто бы поверил, что это иначе. Жалость в таких вопросах неуместна, унизительна и почти жестока. Особенно, если жалость обнаруживает себя в складочках у глаз, всепрощающе прощающихся с вами. Мы были счастливы? Так не кляните, что это не вечно. Я обладаю вечностью, но не могу подарить ее вам, мне самой чуточку не хватает. Я согласна страдать за вас, но ведь никто не поверит, взметнутся наотмашь, разметав грошики утешительной милостыни в моих ладонях, наотмашь… Но никто не ударил, не отверг сию подачку. Никто не затянул веревку из моего ажурного шелкового шарфа туго-натуго (как было обещано в начале романа), а лишь слезы. Разве прощаются слезы мужчине, если они и детям редко прощаются? Здесь можно читать описание сцен ревности у классиков. Все они играются по одному сценарию:
- Плохая хозяйка, не можешь, не хочешь, ленива, не любишь…
- Не люблю.
Но именно этому откровенному признанию никто не поверит.
- Ведь любила же…
- А сколько не оживляй ваши души, вас не становится меньше. Поклонники. Покойники. Пациенты. Весь мир болен.
- Ваш доктор болен.
Доктор уже не доктор. Поток. Водопад, наводнение. Утомляет. Мне не нужно столько внимания. Скала – Улетайкин. Я разбиваюсь о скалы непонимания. Все окружающее – чуждо мне. Вдруг стало лишним. Я не сетую, не сержусь, просто я уже далека от вас всех, чем становлюсь еще грешней. Гордыня достигла своего апогея? Человек без слабостей, без пристрастий. Это тоже я. Мне удаются все мои начинания, ибо мне трудно отказать. Поэтому я и не спешу. Почему никто не замечает просьб убогих, а любой мой каприз исполняется мгновенно, любой промах в деле списывается за одну очаровательную улыбку. Глупость простительна даме, взявшейся за бизнес. Я пользуюсь своим имиджем.
- Бездушная, – слышит Маруся вслед себе.
- Само совершенство. Исключение, подтверждающее правило, – отвечает она отражению в зеркале.
Вдохновенность маской закрывает внешнюю красоту, и тогда красавцы-таланты становятся близки . Стоит ли завидовать? Не стоит. А завидуют, укоряют. А меня уж нет. Я где-то там под дождем, без зонта, без грошовой жалости. Ни мне. Ни вам. Моя прижизненная красота, раздражающая меня маска, за которой никто не увидел человека. Красота духовна, но обладают ею живые люди, что тоже крест. А сближает именно духовность, в которой мне спешат отказать, смеют не поверить, что такое бывает.
- Улетайкин, почему я не старею? Мне было бы проще жить, избегать нападок со стороны обоих полов и даже духов. Представляешь, весь ужас, в котором я пресмыкаюсь, но не могу почувствовать себя побежденной, просто бабой со своими заморочками?
- Чудеса еще случаются в жизни, дорогая.
- Мне удались все мои романы, все соблазны сыграны по моим сценариям. Я должна бы радоваться успеху. Мне ничего это не стоило, поэтому я и не ценю своих достижений. Мне нравятся убогие, нищие, те, кого я могу одарить и исчезнуть. Это вдохновенные личности, если присмотреться, все творцы убоги и нищи, словно юродивые на паперти. Поэты и художники на паперти этого мира, в незабвенных палатах, где столько интересного возникало и гасло. Проходили полгода, они возвращались в реальность безо всякой охоты или радости. Откуда берутся силы, и куда исчезает время, так бездарно выцветающее на лицах сверстниц. Нет, я не досадую.
- Не драматизируй, пей кофе. Счастливы лишь круглые идиоты, сама же придумала, двоешница.
Человек думающий не станет радоваться искажению мира, системе, настроенной на его уничтожение, не только физическое, но и моральное. Теснота тридцати трех квадратных метров хрущобы обуславливает нищету. Спроектировано так, чтобы не дать людям выжить, не только просто жить. О какой радости можно думать, понимая происходящее. А шаг лишний, содеянный неотразимой дамой, всегда что-то значит, хотя не значит ничего для нее самой. Она просто обходит плевки на асфальте. Любящие ее мечтают уничтожить ее внешность, ее парение над домыслами о ней. Кто бы подумал о ней самой?
- Истинная красота духовна, Коть. И мне в этом отказывают!
- И кто же?
- Нет, не чужие и черствые. Им просто невдомек. Свои – любящие, часа не живущие без мысли обо мне.
- Только черные мысли. Как заставить тебя, Кося, просто радоваться утру, солнцу?
А что бы спросить: «Как ты, милая»? Ты отравил меня безразличием всякого толка: что скажут, подумают, как выгляжу. Знаю все мило, славно, куртуазно, в пригоревшей каше есть свой шарм. А мне забава. Только одно сожаление: я никогда не хотела вас обидеть и, вообще, никого. Я выигрываю до начала игры, и мне жаль все человечество. И это ничуть не моя заслуга. Странная исповедь, милый? Я каюсь, но не жажду прощения, тебе не слишком-то верится в мою откровенность. А жаль. Ходим под Богом. Я не хочу больше замуж, за каменную ограду чьей-то ответственности. Но события и обстоятельства стекаются, словно весна в сточную канаву. Я счастливица, что никогда не смотрю под ноги и не спотыкаюсь на своих каблуках.
- Угадай, что плавно шуршит по лужам? Очередной вариант для брака боится забрызгать свою нареченную. Очередной вариант, Улетайкин. Я уже выработала свой опыт ухода от облавы. Мне не нужны зеркала, есть чужие взгляды. Я умею читать по глазам. Интуиция называется. Воплощение образа любви не любит даже себя. Увы. Единственный мой недостаток.
- Что с тобой, родная, сон дурной?
Родная хлопнула дверью, не договорив. Улетайкин привык. Не удивлен. Они переглянулись с сыном. Мамуля больна. Это была их тайна, их проблема. Они не имели привычки спорить с нею, чтобы не спровоцировать ее на психоз.