Став на скользкий путь адюльтера приходится быть и хитрым, и наглым и изворотливым. Некое дуновение сквознячком прошло по аудитории. Профессор дописал формулу и огляделся. Лица внимательные и со смешинкой, словно у него штаны треснули, когда он наклонялся за упавшим мелком, никто не посмел откровенно рассмеяться, но что-то произошло. Лица внимательные у всех, то-то и странно. Никто не задремал, как обычно. Неужели он сказал вслух то, о чем постоянно думал. Никогда не предполагал, что он начнет двуличную жизнь в солидные лета. Говорят, что на переправе коней не меняют, истинная правда, она тоже так думает. Переправа-переправа, берег левый и мы правы. Одно время на всех. Одно на всех, а «всех» слишком много. Они послужили нам, мы им, на этом можно бы и проститься, но чувство долга гложет. Думать о них не хочется. Уже не поднять новый бизнес, не уйти, оставив все второй жене. И цербер – бывшая жена ждет наследства для детей и внуков, которым все безразлично. Отца семейства выставили из дома лишь по причине, что он не смог торговать на рынке, как они в девяносто третьем. Профессор без зарплаты и квартиры выжил и преуспел, устал и забросил бизнес, думая о покое. Лишь привычка преподавать, ходить на кафедру, слушать анекдоты бабника Мещерского, избегая похорон сослуживцев. После заседания кафедры, друг заметил ему, что он сильно изменился, как-то неуместно помолодел. Аркадий промолчал. Чудом не хвастаются, его таят.
- Что там было? Я опоздал, знаешь пробки…
- Да знаю я твои пробки. Что-что?! Измеряли расстояние от «п» до «ж». Мнения разошлись.
- Действительно, все зависит от того, чем измерять.
- Чем-чем? Членом. Можно в квадрате. Движение прямо перпендикулярное, возвратно-поступательное.
- Вращательно-поступательное?
- Ну, ты совсем извращенец. Видел я на заседании этих, помнишь две аспирантки: белая и черная, нам тогда не дали, суки, морды воротили, а время-то ушло. Смотрю сегодня на них: две страшные клячи, вредные, обе седые, одна с клюшкой.
- Да, бледня-бледней, а не дала даже мне…
- Злые стали, всех срежут. Скоро переаттестация, контракт на пять следующих лет, если мы их проживем.
- Работать надо, как без зарплаты на пенсию-то крутиться? Я вот не представляю и взяток не беру.
- Нашей кафедре не дают взяток из-за таких коммунистов, как ты. Не приручили, а зря, все хлеб. За соображаловку надо платить. Ты пить-то сегодня будешь или опять торопишься на дачу, буржуй советский?
- Да, господа, я вас покидаю.
На скользком крыльце едва отделался от приятеля и студентов, как позвонила жена с жалобами на Тимея, соврал, что заседание кафедры еще не закончилось и после сабантуй такой, что отказаться невозможно, что он и машину бросит у ВУЗа, переночует в городе, а утром рано лекции отчитает, приедет и разберется. Наконец-то он смог набрать ее новый номер, специально купленный для скрытного общения, услышав звонкий голос, гнал, как юнец, нарушая правила, чтобы скорее увезти ее с условленного места на собачьей площадке.
- Ко мне?
- А его куда денем? Натопчет, гад.
- Полы помою, да и все. Моя раскудахталась, что замерзает, что Тимей совсем ее заморозил, почему он сам на балкон не выйдет, а бродит туда-сюда. Что за чушь?
- Палитру в тепле держит, акварель же. Так удобней. Когда он работает, ему окружающий мир безразличен.
- А вот она свалит с дачи, нам трудно будет общаться, и ему станет голодно. Хотя, три молодухи позируют, чуть не дерутся за его внимание, жена рассказывала…
- Жена-жена! Жена наша, только о ней и переживаешь.
- Переживаю. Мы же решили – не разводиться, не афишировать отношения, нам не жить вместе, это ясно, слишком много трагедий обрушится на нас – на всех нас…
- И проклятий. Сами себе не простим. Всегда надо поступать по-человечески. Извини, я тоже ревную.
- К кому? Зачем? Я лет пятнадцать назад, как увидел дряблый зад, так и объявил себя импотентом.
- Ой, не смеши, кто тебе поверит с этакой потенцией. И ты не скучал, она всегда на даче.
- Все ноет, о смерти говорит, невыносимо рядом находиться. Сначала боялась, что Тимошка сумасшедший, теперь видит, что нормальнее некуда, баб и покушать любит. Послушай, а бабы его любят. Значит, еще способен.
Алиса расхохоталась до слез. Так вот что волнует мужчин, чем измеряется их достоинство, невзирая на ранги и возраст: может или не сможет. А он продолжал, понимая, что ее смешит, глупышку.
- Ей привычно хозяйством заниматься, у нее-то легко получается, не мучается как ты, но холод совсем некстати. Это проблема назревающая. Вторая – пес, если Тошка уйдет в армию, тебе совсем тяжко будет управляться, ты такая слабенькая, хрупкая. А твой старший не думает тебе помогать? Они бездетные что ли?
- Они очень умные. Они Тошку нянчили, не горят желанием держать его собаку. Старшего понять можно, ему мои разводы и творчество, романтика сведения детей от разных браков в одну семью уже поперек горла. Сведенцы всегда останутся чужими. Евсей всегда все понимал, всем уступал, своих всех хоронил: деда, отца, бабку, а теперь нас избегает. Антон бесится, теперь все трудно дается: и работа, и деньги, и здоровье уже не то.
- Все трудом дается, мужику грех жаловаться. А он пристает к тебе? Лучше не отвечай, я ведь с ума схожу, как представляю, что он трогает тебя… Я бы приставал.
- Не пристает, успокойся. Деньги его волнуют больше.
- Я бы приставал. День и ночь.
- Не зли меня или давай разводиться, гробить всех и себя.
- Ну, прости! Я тоже пытаюсь понять. Как можно привыкнуть и не ублажать красавицу-жену?
- Кеш, я ведь на пенсии, я бабуля, ты один этого не видишь.
- Глупостей не говори, бабуля. У тебя кожа шелковая, а уж про любовное огниво я вообще молчу, не насытиться, не налюбоваться. Богиня!
- Сам красавец, люблю тебя!
- Ох, как я-то тебя жду, не налюбиться нам никогда! Лекции автомат-двойник читает, а я с тобой все мурлыкаю. В дом зайдем, некогда слова будет сказать, пацан с вечера дежурит.
- Как ты с этим жил, ходил, учился, танцевал?
- Стыдно, мешал, гад, вот только шахматами и отвлекался. Коммуналка, просыпаешься, все трусы мокрые, тут мать, бабка, стыдоба. А в транспорте, как притиснут. Жуть как натерпелся от хулигана. А девки, суки, не давали. Всем дают, а мне – нет. Уж и на дачу к бате возил, фигушки. Так и женился на первой, что дала. Дурак был.
- И это профессор МГУ! Пацан-то николаевской закалки! Слушай анекдот про двух дедов, которым в кадетском корпусе бром в еду подсыпали. А на тебя и сейчас не действует?
- Так ведь рано еще, девяносто лет не исполнилось. Только семьдесят три, а чувствую себя на сорок восемь, как в те годы, когда освободился от семейства, от партии, страхов, стеснения, начал деньги зарабатывать. Ну, вот представь, в чем есть – остаться на улице. Где спать, в чем завтра на работу идти, где помыться, чем проезд оплатить, а мне библиотека нужна, статья недописанная осталась на кухне, а меня в ментовку, – заявление поступило: «унитаз спер и продал». Унитаз-то на месте стоит, говорю. Проверили, я рукопись забрал. Старый участковый шепнул: «Беги, мужик, пока она тебя не посадила, не жди развода». Тридцать лет честного брака! Самое ужасное, что дети промолчали. Подумал, постоял у отделения милиции, послушал внутренний голос, поехал к бабуле. Конечно, батяня, без слов выручил этой дачей. А все-таки, объясни, у вас-то как так получилось, что ты с мужем в разных комнатах спите? Кажется, ради него ты Тимку оставила в покое. Батя ждал, что он приедет из Германии и разведется из-за тебя. Ты же была свободна от первого брака, довольно необременительного.
- У тебя полное досье на меня?
- Что ж, батя «шпиён» под прикрытием, по-другому быть и не могло. Ты злой гений, семейная тайна старого дома. Это он окрестил портреты – герцогиня Альба. Их много было, пока пасынок не разбазарил, мало памяти осталось о предках. Ты очень похожа на мою матушку, я тебе альбом покажу, единственный, довоенный. Она дворянка, разорившийся род, от голода вышла замуж рано, ребенок, муж белый офицер погиб, вот и спряталась за рабоче-крестьянского парня, то есть уже за батю. А тут неудачные роды и снова роды в сорок втором году. Меня несла из родильни, речку вброд переходила, меня упустила, еле выловила, занесла в первую избу, а тетка там все причитала: «Ой, не жилец, не жилец». А я только пузыри пускаю, наглотался воды. Так ведь всем доставалось. Батя работал на заводе, в выходной пошел за кедровыми орехами в тайгу, потерялся, три дня блукал, но вышел, чуть не посадили. Поверили, да он еще и учился, что и спасло. Японский мало кто мог освоить. Это сказки, что в эвакуации не надо было хозяевам за жилье платить. Суровая школа. Бабуля у меня молодец, все мне рассказывала, да наказывала, чтобы знал и помнил. Поэтому я жить люблю, короткая она всегда, сколько ни положи Господь.
- Кеш, ты так с кем-нибудь откровенничал? - Спросила наблюдательная Алиса.
- Нет, никогда. Накопилось, видно. Устал в себе держать. И все-таки, почему врозь? Потому что Тимей нашелся? Не смогла?
- При чем тут Тимей? Не терплю сцен ревности, предупреждала же. Как-то при переезде, уже на новую квартиру, упал и раскрылся дневник Антона, где он пишет о тоске к другой женщине замужней, и записано было в тот день, когда мы только вдвоем смылись на концерт «Машины времени», собственно, с чего он и начал ухаживание за мной. То есть, он вернулся с концерта и писал ей, и меня уже понуждал к отношениям! Зачем эта ложь? Мне непонятно, а уж теперь неинтересно. Мы сложившаяся пара, прекрасно смотримся вдвоем, все привыкли. Никогда не лезет в душу, не пытает. Хоть в чем-то должна быть константа.
- А я пытаю?
- Иногда, хотя сам знаешь ответ и чувствуешь меня, что иначе быть не может. Тебе ли сомневаться, радость моя ненасытная?!
- Я так люблю тебя, так скучаю, что готов завыть, как этот Кабыздох. Все-таки его надо Тимею на дачу определить, мешает он нам. Вот снова гулять с ним, а тебе домой уходить. Может быть, придумай себе этюды, уедем дня на три отдохнуть?
- Его Дуся зовут. Придумаю. Собираемся уже? Или пробки переждем? Хотя, можно и на метро, намордник есть.
- Иди ко мне, прижму тебя к сердцу и никуда не едем. Нас нет. Мир не существует, это иллюзия.
- Наш блудный путь разрушит звонок домашних, и мы великодушно пощадим их в угоду реальности.
- Зачем ты так грубо выражаешься? Фу!
- За тем, что это так и называется. А мир, в котором живем мы, еще более иллюзорный, скользкий до неуловимости, опасный для жизни.
- Не надо говорить о плохом, я не буду жить без тебя. Я ведь знаю, что каждая наша встреча может оказаться последней, и нужно будет исхитриться, чтобы узнать, что случилось, почему ты молчишь!
- Или ты молчишь…
- Я знаю и стараюсь не думать об этом. Придумать, как быть хитрыми, изворотливыми, лживыми, чтобы дружить семьями, чтобы открыто позвонить друг другу. Я даже не Тимка, к которому твои привыкли. Почему, если вот последняя любовь, так рядом угроза трагедии? Все так запутано и досадно. Может быть, просто разрубить Гордиев узел? Будь что будет.
- Любовь, измена, смерть. Закон жанра, всего лишь. Ручаюсь тебе, как писатель. Но до развязки, то есть до конца есть начало и середина. То, чем мы живем. Теперь мы открыли, что пора наслаждаться, не гнаться за будущим. Жить единым мгновением, наслаждаться даже ожиданием звонка. Едем?
- Закон жанра, всего лишь. Жестоко. Хочу прижать тебя еще чуточку и едем.
Аркадий разбудил Алису. Шесть утра. Кофе готов и ехать надо. Алиса только рассмеялась: будь, что будет за невозможно сладкую ночь. Ехали счастливые, лучисто переглядываясь, благо еще дороги пусты и ночью почищены. Погружение в иное измерение, и возврат домой, словно с другой планеты. Она ожидала увидеть Антона в окне, и действительно он приветствовал ее поднятием чашки с кофе. «Забей на все», - говорят сейчас взрослые дети на все сетования предков.
- Ты уже пила кофе, - спросил Антон вместо приветствия.
- Да, но еще выпью чашечку.
- Я уже делаю.
Алиса разделась, загнала на коврик в ванной радостного Дусика и сама умылась, утром не успела. Некогда было. Антон не заметил, что она закурила на кухне и почему-то не ворчал.
- Рано он тебя сегодня поднял или тебе самой не спалось?
- Да, бессонница, - буркнула она в ответ и сразу почувствовала, что устала от неистовой ночи, истома во всем теле и нега волнами прокатывались по телу и в затуманенном мозгу.
- А я-то постеснялся разбудить тебя, спросить у тебя на бензин…
- На бензин? – Зевая, рассеянно повторила Алиса.
- Да, на бензин, рублей пятьсот есть?
- Есть, конечно. Что, совсем худо?
- Нормально, спасибо, проверь давление. Хотя прогулки тебя омолаживают, румянец появился. Днем еще погуляй, а то сегодня очень рано вывела, набалуешь, придется в пять утра вставать.
- Ой, не хочется. Ладно, пойду отсыпаться.
Она обошла квартиру. Антон спал у себя в комнате и не понял, что жена не ночевала дома, Тошки не было со вчерашнего дня. Кошки посмотрели злобно, их никто не покормил, она насыпала корм, сменила воду, звери помчались в туалет и в ванную, просидев закрытыми в ее комнате. На столе была записка от сына: «Я честно хотел погулять с Дусем, но прости засранца, утром он тебя разбудит гулять, целую, люблю, твой Тотошка».