Антон передал телефонную трубку, но стоял побледневший рядом в ожидании. Напомнил: «Тимей, тебя просит».
- Меня? Я не вмешиваюсь в ваши дела.
- Ты все-таки ответь, в трубке все равно все слышно, как не прижимай к груди.
- Да? Привет, Тимей, как вы?
- Аля, привет. Я жду тебя внизу, надень темное платье, можешь и Антона взять.
- Антон должен тогда с детьми остаться. Что случилось?
- Аля, папы больше нет, мне в морг надо, а я не могу быть один, понимаешь?
- Да-да, конечно, сейчас оденусь, дождись меня.
Антон сосредоточенно листал органайзер, нехотя сообщил, что может задержаться только на пару часов. На большее она и не рассчитывала, Евсей скоро зайдет, все поймет. Тошка еще спал. Она сбежала по лестнице, не дожидаясь лифта. Тимей наклонился, открыл дверцу, сразу рванул с места. Она решилась нарушить молчание, осторожно спросив о том, что с мамой, где она?
- Ее старший сын привезет на отпевание. Мы так решили, сначала отпевание, потом гражданская панихида на службе, там весь народ, автобусы, поминки. А мы хотим проститься без показухи.
- А твоя где?
- В клинике, на Шаболовке. Тесть с тещей и дочкой приедут на панихиду. Мама говорит, что последнее время все на чердаке разбирался, стучал молотком, перестал таблетки пить, якобы уже не хотел жить.
- Это догадки, не верю, он был сильным. Просто время пришло.
- Время жуткое пришло. Как началось с дяди Федора, благоверного, Анисима, бабули, твоих - наших. Так косит и косит. Валька запропал, его приятеля с пятого курса зарезали. Жить страшно. Веришь? Мне страшно. Могла ты представить это? Я теперь дома ночую, не остаюсь в мастерской, все равно кто в доме, лишь бы кто живой шуршал по углам, хоть теща, хоть няня. Представляешь, чайные розы всегда цвели на подоконнике, вдруг завяли, а накануне старая кошка папина пропала, он так расстроился, все сидел у окна, звал ее.
- Это был кот, Тишкой звали. Кот, не кошка.
- Не обращал внимания никогда. Я, действительно, такой черствый, как мне все говорят?
- Пусть говорят. Сдержанность форма защиты от праздного любопытства. Что тут поделать, когда теряешь близких? Рвать волосы и голосить, это театрально и по-бабьему. Когда приходит горе, то глотаешь-глотаешь воздух, а вдох не получается, словно забыл, как дышать. Никакие слова утешения не работают, просто кому-то надо быть рядом, напоминать, что ты еще жив. Мы все с тобой, ты не один.
- Я все знаю, ступор пройдет, жизнь катит своим чередом, только понимаешь, что фундамент под тобой потерял еще один камень. До разрушения башни далеко, но еще одной опорой стало меньше, а я не строю свою цитадель, не созидаю. Ребенок уверен в своей безопасности лишь потому, что придет папа и убьет всех драконов, которых он наплодил в своих страхах. Драконов становится все больше, я уменьшаюсь, а папы больше нет. Пусто и горько. Душа не принимает случившееся, все мелькают детские картинки, вижу его молодым. Никогда не думал, что я так похож на него.
- Тим, говори, говори, и знай, нет мертвых, в памяти все живы. Я даже чувствую поддержку благоверного - через сон протянутую руку. Сорок пять лет! Остановка сердца. Представляешь мой шок? Мне говорят, что он не хотел жить без меня, мол, выполнил свою миссию, убедился, что я в надежных руках, и ушел.
- А ты в надежных руках? Так ли это важно для тебя самой? Это необходимо детям, не спорю.
- Твои - жена, дочка крещенные?
- Нет. Верно, надо окрестить, больше не вижу спасения от домашнего ада. Дом защита для человека от нападок внешнего. Самый подлый критик не может так унизить, как домашние, от которых ждешь, ну если не похвалы, так хоть бы терпения, ведь моя «придурь» кормит их. Все норовят клеймо поставить, теперь в белые вороны записали. Дочка в школе старается. Боится мамы, наверно. Мрак и жесть, всегда на малышке отыгрывается. Вот так я и живу. У тебя с благоверным лучше было, он наперед прощал все «заскоки». А как ты?
- Живу… Спокойно, все уравновешенные. Евсей поступил легко по итогам подготовительных курсов, бронь от армии. Представляешь парадокс, выпускные экзамены еще не сдавали, а ребята уже поступили в ВУЗы. Хороший был класс, учителя интересные. Эксперимент удался. Молодцы! У меня включился хозяйственный автопилот. Я готовлю обеды, компоты. Оказывается, благоверный всему научил стихоплетку. Иногда пишу, только читать некому естественно, никто не интересуется, о чем я думаю. Фирма закрылась, я вернулась к первоклашкам. Работаю, умиляюсь на детские диалоги, зверею от новых методичек. Иногда ворчу. Научилась. Со свекровью подружилась, она помогает, тоже осиротела и некуда себя приложить. Время есть, силы есть, а свои уже далече. Она Антошку любит не меньше Евсея.
- Переоценка ценностей, никто не поможет, не пожалеет, не посоветует. Теперь живем для потомства. Смерть дана в назидание живым: а что успеете вы? Спешите творить. Будем созидать, да, Аля? Ты же не бросила меня?
- Нет, Тим, я молюсь за тебя. Это помогает. Мне помогает, хотя есть противоречия с моим образом жизни. Грех означает - промах.
- Мы с тобой промахнулись где-то, вот и горит душа. Не живем, а маемся. Время как будто быстрее стало лететь к сорока годам. Не заметила?
- Перемелется, мука будет. Дети быстро растут, улетят из дома, долги будут отданы, грехи прощены, обиды забыты. Папа твой был очень влюбчив, но все забылось. Наступит день, когда условности не помешают. А пока живы, радуемся, что живы. Вот и приехали.
Они молча курили под капелью с крыши морга, ожидая вызова. Дождались, вошли, получили документы, расписались в получении, - им выкатили гроб из подсобки. Постояли тихо, подошли ко гробу. Нос заострился, щеки впали, кожа пергаментная, Алиса не хотела узнавать Аркадия Тимофеевича в усохшем древнем старике. Словно подменили. Тимей недоверчиво осматривал отца, не веря глазам, что смерть так быстро меняет облик. Они сдержанно коснулись сложенных рук, их уже торопили.
- Перевозка готова, куда везем, хозяин?
- На Ваганьково в церковь, потом в центр, потом на кладбище.
- Хозяин, так накладно будет, надо бы добавить. Что покойника катать? Не дело, еще в самый центр, пробки, снова туда-сюда таскать.
Рабочие были крайне навязчивы, они словно добивались, чтобы хозяин начал огрызаться. Для Алисы это были не первые похороны. Поначалу ужасала жестокость окружающих, требующих каких-то обрядов, покупок сотни платков, полотенец — именно хлопковых, особых блюд на столе и прочих мелочей, кому, зачем?! Физическое изнеможение от слез, бессонных ночей, от исполнения всех хлопот с поминками, злость на всезнаек, неведомо откуда стекающихся - якобы помочь, но всегда получалось, лишь обременить замученных родственников. Потом она поняла, что непосильные физические нагрузки (полночи печь блины накануне похорон!) снимают чувство пустоты, нервозного ожидания. Как, когда? Где? Куда? Кто еще не приехал? Кто против? Кто хозяин? Кто распоряжается всем этим кошмаром? Кому перейдет место захоронения? Дележка - кому Ваганьково, кому Даниловское? Вместо тоски приходит острое желание: скорей бы уже похоронить, справить поминки, остаться без посторонних и пьяных, просто упасть и нареветься и отоспаться.
Тимей взорвался и раз, и два, и три. Разразился отборным матом. Вчера с агентом все было расписано и проплачено. Сцена была разыграна стандартно. Подошел бригадир похоронной команды, похлопал примиряюще по плечу.
- Хозяин, за нами поедешь и не дергайся, не спеши, а то жену угробишь.
Тимей послал его уже сквозь зубы, прижал к себе Альку, повел к машине. Ехали мучительно медленно, у церкви образовался затор, припарковались далековато. По дороге стояли лотошницы с четным набором цветов. Взяли гвоздики — символ советских времен. Белые, красные. Родственники и знакомые издали отделывались поклонами, мужчины крепкими рукопожатиями. Алиса узнала вдову и сына дяди Федора, прижалась к ним. Здесь тоже очередь. После отпевания священник в строгом порядке направил толпу прощаться. Быстро прикладывались к венчику на лбу, быстро накрыли руки и лицо покрывалом, посыпали землю крестом. Вечный покой. Недогоревшие свечи воткнули в песок у распятия. Всех настойчиво просили на выход.
Тесть исподлобья бросил взгляд на Алису, пробираясь к вдове выразить соболезнования. У здания МИДа тоже столпотворение. Бесконечные однотипные речи, пожатия рук близким, похлопывания по плечу. Вдова скрыла лицо под вуалью, держалась прямо и строго по регламенту, подавая кончики пальцев в кружевных перчатках. До кладбища мало кто доехал. Тимей перескакивал через заброшенные могилы, маман подсказывала направление, двое рабочих с трудом протискивались в узких промежутках между оградами. Вот и свежая могила, но к ней не подойти. Долго решали задачу, опускать гроб через решетку или снять ее вовсе, но тогда придется заказывать новую.
- Снимайте, - распорядился Тимей, - все равно пора менять, крест ставить.
Маман возмутилась о том, что нужен памятник, с фотографиями всех и ранее захороненных. Старший сын вдовы зачем-то набычился. Алисе он показался очень вульгарным скандалистом. Провожающие ничего не видели, не слышали, запутавшись в лабиринте старого Даниловского кладбища.
- Давайте уже похороним, - предложили работяги, желавшие поскорее помянуть усопшего. Они дернули решетку, ножки ее давно проржавели, она легко отогнулась сбоку. Опустили гроб, направили поток людей по одному человеку, чтобы кинуть ком земли на крышку гроба и выбраться к машинам. Алиса дождалась окончания церемонии, пробралась к Тимею, бросила комок в яму. Они отступили, давая возможность рабочим взяться за лопаты. Отовсюду слышался человеческий гомон, чертыхания, спотыкания, безуспешные поиски и переклички, как в лесу. Быстро вкопали временный деревянный крест, холмику придали вид могилы, лопатой обозначили крест, обложили венками, по цепочке передавая цветы, сваленные в кучу на чужой могиле без ограды. Вот и все, - прощай, папа, спи спокойно. Виктории Петровне суетливо помогал старший сын, метал злобные взгляды на Тимея, Аля шла следом за ними шаг в шаг. Вышли на асфальт, потопали ногами, отрясая свежую глину, навстречу брела очередная процессия.
На поминках снова затеялся спор о памятнике, который папа заслужил и он оплачивается службой, Тимей отмахивался от родственных цепляний. Уходили курить, Виолетта давала советы, делилась опытом, как она отбивалась от родственников в этом вопросе. Алиса хотела уехать с ними, но Тимей удерживал, не решаясь отпустить. Его лихорадило.
- Слушай, Тим, а выпей водки стакан, сразу отпустит. Я отвезу тебя домой или такси возьмем.
- Да, действительно, не трави душу, сейчас не слушай никого. Ты теперь хозяин в семье, все равно до весны, пока вода не сойдет, ничего не делается, не ставится.
Поддержал Алису сын покойного Федора, у него тоже были автоправа. Тимей согласился, в столовой были распорядители, уже не было никаких сил находиться в пьяной человеческой каше. Многих коллег отца он знал с детства и мало кто стоил уважения. Водку он взял с собой, подвез Алису, обещая остаться в доме дяди Федора. Виолетта со слезами обняла Алису.
- Бери малыша и приезжай к нам, мы будем ждать. Посидим по-человечески, как в былые времена.