Последний соблазн

Мой тёзка по псевдониму неслучайно отравил влюбленных Ромео и Джульетту. Жить бы им не дали, а мучиться так, как мы – слишком жестоко.

О, если бы нас устроили терпкие запахи кухонных забот этого мира! Ну не за колбасой же я сюда уехала! Но быть ненужной невыносимо в своей стране. Ощущение, что мы сами с трудом верим в собственное существование. Милый мой, будьте осторожны в своих текстах. И, может быть, не следует дописывать гениальные вещи. Подумайте. Не навевайте скорби.

Где жить – нет никакой разницы, те же проблемы – на что жить, если хочешь быть независимой. Как и в Москве, меня терзают бессонницы, здесь точно так же трезвонят ненужные люди, то же самое одиночество.

Мне покровительствует бездонное небо. Цвет его переменчив и дымчат. Грозные тучи зацепились за горный хребет Санта-Лусия, лишь волглый туман оседает дождём. Как ни скрывайся под крышей, а небо неотступно скользит за мной проблесками солнца.

Страдания нужны, чтобы душа кипела и вдохновлялась. Не спешите, мой друг, проклинать преграды и несовпадения, они сулят столько горечи, что чернила не потребуются. Надо заметить, что чувствовать будущее – страшное наказание.

Литературно-песенные посиделки были в разгаре, двери – открытыми, маски – живыми, мы – свободными… Невозможное было и осталось там – в прошлом.

Чем прельщает женщин скучный спортивный типаж? – размышлял Виллиам, пока тот бряцал на кухне. – Уютно. Наверно, так и осталось, как при ней. Было поздно (или рано?), – да она просто была рассеяна или утомлена непривычной пешей прогулкой – забыла пригласить на чай!

«Писатели тщеславны», – часто говаривали вы. Меня это не покоробило, честно говоря, я мало что воспринимаю всерьёз в современном мире. Это каким-то духом навело от моих «Осколков». Я, почему-то, не стесняюсь посылать черновики, это высший знак доверия. Пропусков и опечаток Вы не заметите, умолчания – разгадаете. Не обескураживайте похвалой, лишь потому, что это я…

Наш мир не иллюзия – энергия, ветер. Реальность – скала. Но ветер иногда осязаем губами, слезами и обтекает глыбу. Наши ближние живут с призраками, их можно (и надо) пожалеть, но они сами хотели нас окольцевать. Право выбора: брать или не брать хомут на шею. А кому-то в радость Иго, а не Эго, наверно, это и есть любовь (земная).

Лиц не стало на родных улицах, отвратительные рожи всплыли, как мусор в половодье. С каждым возвращением из командировки я ужасалась до боли, едва не вскрикивая бессильно: «Боже ж мой!.. Как я всё это любила!»

Я забывала, где я и с кем, и что со мной, кокетничала, не спохватываясь от чужой речи, не заслоняя легкого румянца на лице. Вы бы вскружили мне голову, если бы хоть раз произнесли вслух написанное.

Быт не имеет права заслонить нам бытие. Всегда актуален вопрос выживания, мы решили здесь переждать, скажем так, не пачкаться. Хватит, смерть неизбежна, но любовь бессмертна!

Мы никогда не расстанемся, мадам (Padam...e! Padam...e)! Ждите начала музыки! Без музыки нет танца, нет жизни без Любви.

Мне остается (не молиться Богу), а горько сожалеть, что не Вы моя жена (что Вы – не моя жена, что Вы не жена мне... скорее – Вы моя жена Невы). Впрочем, быть может в таком случае прелесть моих строчек (прозы) была бы разбавлена настоем из сора, из коего, как известно, и произрастает...

Мы изначально были выше земного, как это ни банально звучит. Для любви нет ни границ, ни ограничений, ни вымысла, она живет в нас, или мы живем ею, реагируя лишь на неудобства или страдания, приходящие с нею (или без нее), и ощущаем страх безотчетный, если позволить лишнее движение навстречу.