Третий побег

Всё-таки от человека всегда зависит спасение другого или его гибель. Как бы ни пересобачились между собой месье Гишен и бош, но делу это не мешало.

Мы шарили, расхрабрившись, по карте, мысленно прокладывая путь к своим хаткам. Не сомневаюсь, каждый запомнил и промолчал. Это уже четкая лагерная привычка – ничем себя не выдать, нам было несложно выглядеть туповатыми, мы же не говорливые итальянцы…

2 августа 1943 года последнему удару по Гамбургу помешала гроза, шел черный сажевый ливень, мало что притушивший. Отбомбились куда попало.

Я сошел у нашей стрелки, направился своим маршрутом, но на всякий случай башмак-то прихватил в руку. К платформам меня уже и калачом не заманишь, любой короткий путь может оказаться последним…

У нас никоим образом в голове не укладывались ни короли, ни дворцы, мы-то и сказок об этом не слыхивали, поэтому и не верилось, но пересказать следовало так, как услышали. Ну, посмеются старики, да и хрен бы с ними, переживем.

За язык многие в нашем лагере свою болтливость и недовольство отрабатывали. Вот брякнет в таком духе домохозяйка на базаре, а дома ее уже встречают…

Это ничего, что песок в повидло попадал или в масло, процедится в желудке. От голода в лагере и гвозди могли грызть… Вот он бы не забыл воды захватить с собой… Эх…

«Галю моя Галю, Галю молодая». Петь-то мы не певали никогда, чай, не старики на завалинке… Те могли и знали, как затянуть, что и бабы подхватывали. А нам не привелось… не пелось нам.

Ангел-хранитель несомненно реял над нашей четверкой: нас не разлучили, мы в одной смене, в одной бригаде, в одном бараке. Мы всё еще росли, быстро учились, бегло говорили на всех лагерных языках, а еще больше молчали. Даже подзабылись Маки вместе с тем наказом, что у нас будет особая работа и в лагере, и что прикажут после.

К горячему котлу спустились с верхних полок двое, нас покормили и показали, как залезть на их места. Спалось нам плохо, на душе было тревожно. Непривычные звуки, говор, шепот, щелканье затворов, писк рации, чужая речь.

Второй побег мы и сами не ожидали от себя. Старик-немец даже не повернулся на шорох, как сидел на стопке шпал, за которыми нас послали, так и сидел, может быть, и задремал или просто был глуховат. Хотя и так, когда он проходил вдоль уложенных рельсов, в глаза рабочим не смотрел, а только проверял стыковку на глаз и докладывал инженеру.

Судьба реального человека, написанная по его рассказам. Мир глазами подростка, угнанного в Германию в 1942 году, в корне изменился от обычных представлений советских людей. И чем всё это закончилось.