Последний соблазн

О, Боже… есть ли место для влюбленных в подлунном мире? Или только любовь (во всевозможных ее проявлениях) дарит способность к выживанию в любых условиях?

Не отчаивайся, самое трудное – избавиться от коварства неопределённости. Мы будем вместе (в одном дыхании), будем неразлучны и счастливы. Неизбежность. Я верю в это.

Какими наивными и ласковыми были черные ливни предчувствий. А теперь только то, чего и следовало ожидать, испытывая судьбу. И мое будущее определено весьма четко и плотно в границах, во времени и во всех возможных искушениях…

На портретах у Вас неотступный взгляд, откровенный до умопомрачения… Благодарю, что однажды, под звуки нового романса, Вы решили испытать любопытство кавалера на прочность. Благодарю. Но это не всё, что я спешу высказать. Позвольте пригласить Вас на следующий танец, и осмелюсь просить Вас – более не отводить снисходительного взора (кобры). Вы так будоражите завуалированные в литературу строки, что я готов погибнуть – раствориться – остыть – окаменеть надгробием, но уже не расставаться. Всё ненужное оставим в прошлом…

Писать мне можешь, конечно, если есть время. Особой необходимости в этом нет, осторожность в словах не помешает. Но мы советские люди, умеем читать меж строк, любим иносказания. Забавные игры в перевоплощения остались в России, а здесь настоящее раскрепощение Эго.

Иногда человеку трудно признать свою привязанность, слабость, возведенную в добродетель, ссылаясь на суетную материальную упаковку неловкой ситуации.

Конечно, авторы жестоки в жизни бренной, ибо знают иное пребывание. Имеют доступ. Увы, конечно. Я была бы спокойной и ленивой, как некоторые мои герои, но это недосягаемые мечтания автора.

Неужели Вы никогда не видели во мне мужчину – человека живого? Неужели Вам не больно, хотя бы за меня, если когда-то любили меня, а не сонеты в Вашу честь? Неужели Вы смеете предполагать, что я смогу отдать малышку Лючи, Вашу копию, кому-то доверить её, даже вам, родным по крови? Неужели Вы не почувствовали мое отчаяние? Неужели мы были?..

Я вспоминаю Санкт-Петербург, пение наших бардов-бродяг. Я любовался тобою через огромный круглый и низкий стол прошлого века из кресла напротив. Была атмосфера серебряного века. И мебель антикварная. Отдалённое и фантастическое перемещение во времени и пространстве.

Да, любовную канитель мы заменили сочинительством, сознавая, что существует закономерность встречи со своими собственными лирическими героями. На рудниках метафор мы намываем в земной красоте бесчисленные образы, не замечая происходящего вокруг (собственно – жизни).

Созвучия задают ритм, а мыслеформы витают в информационной базе космоса, куда мы заглядываем в поисках сюжета. Да, верно, мы пишем только о себе, игнорируя внешний мир, а земное мстит нам смещением во времени.

Сонеты трудная техническая вещь, а Вы не любите ограничений, а размах в прозе необозрим. Это Ваша стихия. Да, есть понятие дамской литературы, ругательное почти, только по тексту сложно угадать, кто пишет, если убрать имя. Делайте себе имя. Его надо делать.

Непознаваемое встречается в жизни человека, что принуждает меня продолжать записывать сюжеты и не думать об издании романа, в переводе это невозможно, тут и свои-то не поймут о чём. Вовсе ни о чём.

Нас терзает не хлеб, а умение понять скрытые мотивы поведения людей чужих, мимолётных и тех, кто засел в голове из параллельных миров. Мы не умеем сердиться, это нас не гнетёт, но мешает ближним (вроде избегаем контакта, нос задираем).

Никто не заметил, что мы переместились в иные века. Вас будут свергать с трона, будете падать с кручи, Вами будут пользоваться… А мне быть в стороне и воспевать божественную красоту любви, дарованную Богом, которому безразлично, как люди поймут сей дар. Дар можно принять, можно отвергнуть, опошлить. Будьте же великодушны и простите мне мой «последний соблазн» пресечь это, мою слабость и такую же бесприютность в реальном мире.