В среду 28 июля было особенно душно, во сне казалось, что гремит гроза вдалеке, а прохладней не становилось, к изнурительной жаре и постоянному напряжению добавилась ощутимая тревога – удушливый запах гари. Отстойники были забиты гамбургскими поездами, суета между паровозными бригадами, переформирование составов, прогон пустых пассажирских и закрытых лагерных эшелонов в обратную сторону. Гамбург массированно бомбили с ночи воскресенья на 25 июля, страшные слухи, что от города ничего не осталось, разлетелись моментально. Американцы долбили еще и днем…
Там был главный морской порт Германии на реках Альстер и Эльба, от нас не далее тридцати километров. Радиостанции Рейха скупо рассказывали, что на жилой район восточнее Эльбы семьсот двадцать восемь бомбардировщиков за пятьдесят минут сбросили на спящих людей две тысячи четыреста тонн фугасов и зажигалок, что возникли пожары, разразилась огненная буря. Огонь взметнулся на тысячи метров ввысь, затягивая кислород, что воздушные потоки ураганом срывали крыши домов, крутили в воздухе, с корнем выворачивали деревья и разметали живых людей, как горящие щепки. Пламенный смерч промчался по улицам с бешеной скоростью, завихряясь на открытых площадях. В вагонах плавились стекла, асфальт растекался, в подвалах пекарен кипели запасы сахара. В ночь на 28 июля погибло около сорока тысяч человек, и поступил приказ об эвакуации мирных жителей. Около двухсот тысяч получили ранения или ожоги. Более миллиона лишились крова: рухнули тысячи домов – это семьдесят четыре процента зданий Гамбурга.
В каналах горела вода, но спаслись первые прибывшие на станцию именно в воде, да в газо- и дымонепроницаемыми бомбоубежищах. Но большинство убежищ были просто в подвалах старых домов, откуда огненная стихия высасывала кислород, заполняя помещения угарным газом…
От беженцев нестерпимо воняло горелой плотью, у меня аж помутнело в глазах, когда обезумевшая девчонка в прожженной пижаме кинулась плакаться и кричать у меня на груди, ища поддержки. Гитлерюгендики браво салютовали на перроне подходящему поезду, затем направляли потоки пассажиров к регистрации. Но двенадцатилетний пацан со свастикой даже попыток не предпринял, чтобы объяснить немке, что я остарбайтер и не занимаюсь истеричками.
Я не имел права прикоснуться к немке, при этом не испытывал ни чувства злорадства или отмщения, лишь страшный знакомый запах парализовал меня. Я стоял истуканом, а она лупила кулачками мне в грудь, бессвязно выкрикивая, что она увидела, выйдя из бомбоубежища. Повсюду груды скукоженных бурых и багровых тел, запеченных в собственном расплавленном сале, по которым еще пробегали синеватые фосфорные огоньки… люди, пытавшиеся перейти дорогу, увязли в жидком асфальте и нестерпимо орали, стоя на четвереньках, взывая о помощи… В озеро она скатывалась по полуживым трупам, завернувшись в одеяло. Она не могла держать в себе дикий ужас, хотела поделиться своей болью.
И, похоже, поделилась…
У меня подкашивались ноги, я сам с трудом сдерживался, чтобы не закричать, я же сам видел, как факелом полыхнул Васыль, и что от него осталось. Югенд постарше, видимо, передал по цепочке встречающих. В конце концов подошел кто-то из взрослых распределителей, хотел увести ее. Вот тут немка взвыла, ну да, у нее плечо было обожжено. Санитарных машин не хватало, да и наш городок не был рассчитан на такой приток пассажиров…
Ночь прошла в бешеном режиме сортировки, отдых нам не полагался, и в помещении рабочей столовой кормили беженцев, они получали бесплатный проезд к родственникам по всей Германии…
Воздушные бои люфтваффе с Королевскими ВВС были для Германии привычным делом. Линия Каммхубера от Швейцарии до Норвегии с зенитными батареями, прожекторами, истребителями не оправдала ожиданий немцев... Новшеством британцев оказались сброшенные полоски картона с алюминиевым покрытием, такое мерцающее облако дезориентировало наводчиков орудий. А ы налетах на Гамбург применили новые способы тотального истребления населения, используя светящиеся бомбы для наведения атакующих бомбардировщиков. Город всё еще был покрыт дымом, разведчики британцев выбросили указатели целей на всё еще горящие пожары. Высокоскоростные самолеты наведения «Москито» мало что повредили, но вторую ночь горожане провели в бомбоубежищах. А «Ланкастеры» сбросили две тысячи тонн бомб в промышленном Эссене, там были заводы Krupp и Siemens по производству пушек. В этом филиале концлагеря Бухенвальд погибли угнанные, военнопленные от ковровых англо-американских бомбежек…
Несмотря на приказ об эвакуации, в Гамбурге оставалось довольно много военных, рабочих, пожарных, стариков и немощных людей. Американцы вернулись на следующий день и 26 июля отбомбились по заводам Klockner и Blohm & Voss. Истребители, конечно, их встретили, но это не помешало им сбросить две с лишним тонн фугасов и зажигалок примерно за час. Новые пожары вспыхнули в жилых районах, ранее не пострадавших. Город не переставал гореть после двухдневного налета. Военные и пожарные лишь сдерживали очаг пожара от распространения. На несколько километров вокруг асфальт покрылся слоем застывшего фосфора, едва его касалась подошва ботинка, он вспыхивал, когда фабричные рабочие раскапывали развалины…
Несмотря на зенитки и дымовую завесу, ВВС США атаковали плотным строем, и за одну минуту упали еще девяносто одна тонна фугасных и двадцать семь тонн зажигательных бомб. Загорелись резервуары для соевого масла и завод по производству ланолина, а пятисотфунтовая бомба попала в электростанцию «Нойхоф».
Четыре дня и три ночи тишины. Гамбург возвращался к работе, а у нас на сортировочной было столпотворение, немцы эвакуировали людей, лишившихся крова, перебрасывали орудия и заключенных для расчистки завалов. Железнодорожников на завалы не тронули, но конфисковали грузовики и поезда. Фургоны с громкоговорителями раздавали команды беженцам, организовывая толпу. Как всегда, всё в плановом порядке, но зачастую обезумевшие и обгорелые уходили пешком, толкая коляски или волоча вещи. Пятнадцать из восемнадцати вокзалов лежали в руинах. Так рассказывали машинисты, курсирующие в этих пригородных перевозках, естественно, не только мы были в курсе происходящего. Получается, Гамбург отвлекал внимание от нашей немаленькой сортировочной, погрузочной станции и депо локомотивов, ремонтных мастерских.
В этом налете британские ВВС потеряли тридцать один бомбардировщик. Об этом не преминули сообщить по матюгальнику на станции для поднятия духа... Семьдесят процентов летчиков гибли, предел жизни пилота – двадцать пять вылетов. Парашют отнюдь не гарантировал жизнь. Эсэсовцы расстреливали на месте, местные жители рвали живьем в клочья, разве что полиция или армейские части брали сбитых пилотов в плен, но в нашем лагере таковые не появлялись, мы бы знали…
Всё-таки американцы старались бомбить промышленные объекты, а в чём была суть истребления горожан сожжением заживо, вероятно, в извращенном сознании садистам грезилось устрашение немцев. Но вся Германия была так плотно напичкана подневольными рабочими со всей Европы и Востока, что нам-то было страшно в первую очередь… Для нас-то и бомбоубежища не предполагались.
В четверг, 29 июля, Королевские ВВС пролетели над Любеком с востока на запад, обманув немцев. И в ночь на 30 июля вновь прошла вторая волна огненного смерча. Семьсот семьдесят самолетов сбросили на полуразрушенный город еще больше фугасов и зажигалок... Меня накрыл немой ужас, как у печей крематория, когда полосатик предупредил, что главное – живым в печь не попасть… и жирный запах горелого тела не чудился, а маячил на горизонте черным пологом.
2 августа 1943 года последнему удару по Гамбургу помешала гроза, шел черный сажевый ливень, мало что притушивший. Отбомбились куда попало. Последний самолет сбросил свои зажигалки в три утра уже 3 августа.
Вскоре стали прибывать напрочь обезумевшие пассажиры. Дважды оказаться в огненном смерче – это невозможно представить, а не то что остаться психически нормальным. Машинист с трясущимися руками пил воду из ведра, наскоро рассказывал сменной бригаде, что беженцы пытались штурмом взять поезд. От рассказов волосы вставали дыбом. Ему пришлось почти вслепую вести поезд через черный столб дыма на несколько километров, издали это выглядело исполинским деревом, качающимся под ветром в разные стороны.
Утром солнечный свет не пробил пепельный мрак над остовами зданий. Дым расползся навроде грозовой тучи. Вонь горящей плоти от тлеющих развалин чувствовался издалека. Получился эффект топки диаметром в три с половиной километра, пламя подымалось на тысячи метров вверх, плавились стальные конструкции и кирпичи. Раскаленные докрасна камни издавали чудовищный жар…
Приступить к разборам остывших развалин удалось только шестого августа. Еще несколько эшелонов из концлагерей проследовали к месту трагедии. Видимо, истощенные люди отравлялись фосфором и гибли как мухи. Нацистская канцелярия отправила военнопленных для обезвреживания неразорвавшихся бомб. Бригады лагерных заключенных извлекали, собирали трупы… Время на установление личности жертв не тратили, всех захоронили в братских могилах. По грубому подсчету около сорока пяти тысяч человек погибли в огненной буре, масштабы разрушений и вид искорёженных трупов поразили даже заключенных. Самое болезненное – сгореть заживо, газовая камера отключает сознание побыстрее, мне так кажется…
Позднее, слушая ужасные рассказы о трагедии, многие поседели, ясно представляя себе боль заживо горевших людей. С одной стороны, мы напрочь потеряли страх смерти, с другой – мы понимали, что бывает боль невыносимая. И жестокость отдающих подобные приказы не имеет оправдания – это изуверство… Акция устрашения кого? Нас кто спрашивал, угоняя миллионы бесправных? Кто и где выбирал правителей, я такого еще и узнать не успел, как оказался в пекле войны, как и те немчата, или кто там еще по нации не разобрать?..
В таком шоке пребывал не только я, насилие одолеть еще большей жестокостью – это совсем не вязалось с культурными навыками европейцев. У нас-то я таких привычек отродясь не видел, и красоты в хате у нас не бывало, ни ванной, ни плиты газовой, ни ватерклозета… В лагере ходили слухи о готовящихся бунтах. Страх и паника охватили другие города. Оказалось, что военные заводы Гамбурга почти не пострадали, производство восстановили быстро, рассредоточив цеха.
Мы, парижане, да и сами немцы недоумевали, ведь если бы разбомбили заводы по производству шарикоподшипников и синтетического горючего, то немецкая армия была бы парализована. Производство синтетического топлива из каменного угля было не трудоемким, в июле 1943 года в этой отрасли работало девяносто пять тысяч рабов, но технологически сложным. Дефицита топлива не было, но всё нормировали и ограничивали в потреблении. Армия таких проблем еще не испытывала. Разве сравнить наши сливы горючего с кардинальным решением проблемы поставок на фронт…
Пережитый очевидцами шок был настолько страшен, что немцы отказывались осознавать и верить в происходящее. Сообщения по радио и в газетах преуменьшали трагедию, укрепляя ненависть к «британским варварам». Бомбить квадратные километры жилых кварталов гораздо проще, чем попасть в цель, точно так они расправлялись с бунтовщиками в своих колониях. Ковровые бомбардировки показали, насколько ужесточилось ведение войны, перечеркивая международные правила, запрещавшие атаковать гражданскую инфраструктуру за пределами зоны боевых действий. Прежние беспокоящие ночные и точечные бомбардировки важных объектов остались в прошлом. И со временем господство в воздухе перешло к англо-американцам.
Британцы много чирикали об операции «Гоморра», но оборонная мощь Рейха еще держалась, поэтому авианалеты продолжились.
Казалось, весь мир озверел, забыл о человеческих ценностях. Но зверь убивает для еды, а что творят люди?.. Задумываться об этом равносильно тому, чтобы заболеть в лагере. Излечения не будет, можно стать кроликом, шакалом, мусульманином, сумасшедшим. И эта болезнь заразная, поэтому я старался помалкивать о том, что порой приходило на ум. Как-то вскользь Гишен обронил по этому поводу, что знал бы, никогда не связался с джентльменами… И эта фраза мне запала как предупреждение – не иметь дел с такими господами. Отдельные фрагменты выстраивались в некую логическую цепочку взаимных связей.
В Третьем Рейхе изменилось многое. Теперь небо над Германией стало главным фронтом Люфтваффе, защита тыла выходила на первый план в головах немцев. Было о чём задуматься, забыв свои арийские замашки. Теперь полоскать мозги пропагандой оставалось только детям, что нацисты и делали, сеяли зерна на свое будущее, пусть, если не жизнь, так оправдание, а возможно, и продолжение идеи…
Что за чистота крови, расы – этот вопрос ставил меня в тупик. Вот немцы, так австрийцы, баварцы тоже немцы или как? А полукровки кто тогда? Подробно изучив карту, висевшую у мастера в доме, да еще с его пояснениями, мы увидели, насколько необъятен мир для нашего умишка.
Ведь жизни не хватит объехать всё даже на паровозе!
На востоке Вермахт потерпел ряд сокрушительных поражений, у англичан появились четырехмоторные бомбардировщики, США включились в европейский конфликт, и это основательно поменяло расстановку сил в Европе. Вот только кому живым остаться выпадет при таких огромных жерновах войны?.. Бессмысленность происходящего ужаса, разрушений, смертей убивала робкие надежды на спасение. Уже не верилось ни в какие шансы, внушаемые парижанами, вот только страх в нашем деле не помощник, а работы непомерной нам доставалось с лихвой.
13.07.2022