Пять лет прошло на одном дыхании. На Новый год они махнули к питерским друзьям. Праздник был скомкан многочисленными визитами к родственникам Толяна. Маруся поняла, что связана какими-то обязательствами, и ее не очень-то жалуют новые родственники, посчитавшие, что он попал под каблучок второй супруги. Толян распушил хвост, словно клиента забалтывал. Рекламщик, да еще журналист. Болтун – его профессия. Он всегда вальяжно выглядел, все завидовали, а она не видела в нем чего-то особенного. Хорош, ей под стать. Что странного? Не молиться же на него.
Питерские барды в ожидании гостей уже приняли и не раз, к ее ночному визиту они и вовсе свалились. Никто гитары не удержал в руках и толком не рассмотрел новоиспеченную парочку, о которой наслышались от Васеньки. Здесь ей всегда были рады. Но лучше без мужей. А то ни поговорить, ни поспорить. Компания не распалась, но браки как-то перетасовались. Разведенные были вместе, как лет десять назад. Было ощущение, что все в этом кругу когда-то были женаты между собой, и никому это не мешало продолжать дружить. Здесь все друг друга любили, и редко дело доходило до драк из-за барышни, стары, да и слабы стали. Возраст. Никто спеть не смог. Отсутствие столь долгожданных песен огорчало. Ее автопортрет висел в кабинете под ключом. Вероятно, недавно наезжал Васенька, и его убрали, чтобы не будить воспоминаний. Чужих лиц много, отчуждения нет, но разочарование посеяло свои семена. Все устали от голода, безработицы, суеты. Она беседовала с поэтом, Толян отвлек ее какой-то коробочкой. Нищая братия никак не прореагировала на столь щедрый подарок. Кольцо с бриллиантом. Он что-то прошептал на ухо, но она его не расслышала. Он не стал акцентировать внимания, оставив ее с Петром. Затем он завладел вниманием компании, рассказывал интересно и увлеченно. Он умел удерживать аудиторию. Она уже выучила его коронные репортажи за прожитые с ним пять лет.
Вернулись они через неделю, прокутив тысячу долларов, хотя каникулы еще не кончились. Но! Работа! Самое частое и искреннее пожелание в этом году: успехов в работе! Страна в августе претерпела крах, но народ продолжал гулять до старого Нового года, а затем уж опохмеляться до Крещения Господня. «Шизюблинг» – корпоративный запой – пир во время чумы.
Средний класс, едва вставший на ноги, остался за бортом благополучия. Никаких конкретных мер не принято. Перемен не случилось. Выжили те фирмы, которые выжили. После черного вторника девяносто процентов рекламных агентств закрылись, банки обанкротились, накопленные сбережения и просто платежи населения и предприятий исчезли. Страна иллюзионистов и беспробудно наивных баранов.
В сентябре перестали платить зарплату. Хаос. Расшивки платежей. Может быть, действительно, глядя на ее барские замашки, расточительность пасынка, Толян втайне копит нужную сумму на доплату, чтобы поменять комнату на квартиру. Возможно, Васька задерживает выплаты, как и везде, надеясь на снижение курса доллара. Предложение о венчании Маруся не расслышала в новогоднем гвалте. Он удивлялся ее стойкости и вдруг спросил об ответе. Она опешила, не поверила, что могла не услышать столь важной новости и почему-то не обрадовалась истинному значению подарка. Приняла за очередную побрякушку, которые составляли немалую горку ее причуд. Словно кошка черная пробежала, или она вдруг стала прозревать. Она давно хотела этого, но не сейчас, а когда они выберутся из этой клетки…
Теснота обуславливает нищету. Васька тоже обладал особым нюхом и узнал-таки, что они не просто переспали спьяну, а расписались и живут в законном браке. Итак, Толян не получил выходного пособия, но отвращение вызывало иное: он долго скрывал, что он, как и многие – уже без работы. Полгода Толян отмалчивался, что хозяином фирмы оказался вдруг – только Васька. Это было слишком серьезно. Зная об этом до отъезда в Питер, следовало иначе распределять расходы. Это было ясно даже транжире Марусе, а Игнату всегда осмотрительному это крайне не понравилось. Он занял позу наблюдения за «родителями». Отчима он почти любил, за энциклопедическую память, исчерпывающую информацию по любому вопросу, за то, что Толян мог выпить, но редко и никогда не курил. Собственно, это ведь Игнат одобрил выбор, и не случилось препонов в скоропалительном браке. Пять лет, словно один день. Даже наезды родственников Марусю не утесняли. Она твердила себе: «Хоть чучелом меня назови, я буду улыбаться. Вы завтра уедете, а мы останемся жить здесь, и не вам судить о наших проблемах».
Он вписался в интерьер – как родной. Здесь не водилось хлеба. Она никогда не ела с хлебом, предпочитая мясо в чистом виде. Конечно, они оба переживали мнимое одиночество. Однажды Толян зашел к однокурснику Ваське, она сразу опустила глаза в пол, подумав, что попадаются кому-то хорошие мужья. Шесть лет дружеского общения так и прошли с отведенными взорами. В годы студенчества – только Толян был женат, имел двоих малышей. Он казался идеальным семьянином, и она была шокирована на вечеринке в честь затяжного получения дипломов сокурсников МГУ, что вот уже год, как он ушел из дома, что было крайне глупо в 1992 году.
Столь неустойчивое время половодьем подступило к каждому дому, что невозможно было представить в самом жутком кошмаре, чтобы шагнуть за порог пристанища. Она закатила скандал Ваське, который объявился, ведь друзья-то общие, круг один, юбилей одного из мальчишек, пригретых в былом общем доме. Всем хотелось вернуться в беспечное времечко, которое Марусе виделось иным. «Сынки» хотели помирить парочку, но не стоило встревать между бывшими любовниками. Ибо досталось всем крепенько. Ребята Марусю («мамку-кормилицу») не отпустили, с Вась-Васичем они работали, а ее давно не видели и страшно соскучились. После кан-кана на столе и коньячка все узнали истинное лицо «Мамусечки», вовсе не старой, какой она им сама представлялась и виделась в словах «папика Васеньки».
Толян был старшим и трезво распоряжался корпоративной вечеринкой, он иначе смотрел на случившийся скандал. Из бывших журфаковцев выросла мощная рекламная корпорация, но все хотели показать себя рубахой-парнем, вспомнить первые студенческие голодные годы. Стреляло шампанское, шли кулуарные перешептывания между бывшими сокурсниками, пьянка – пьянкой, а деньги терять нельзя. Марусенька досадливо отмахивалась от комплиментов возмужавших мальчиков, спешивших представить жен и невест, похвастать процветанием, мало интересуясь ее собственным положением. Она фиксировала свое опьянение и чувствовала, что за руль уже нельзя, а завтра – работать, затем она поняла, что и к сыну в столь пьяном виде являться нежелательно, он теперь поздно укладывается и утром будет выговор. Позвонить Цапле, не привлекая внимания к попытке исчезнуть, никак не удавалось. Она улыбалась, смешила их воспоминаниями о первом курсе, детских вопросах, на которые ей тогда приходилось отвечать. Без Васьки она почувствовала себя уютно и вела себя естественно, не скрывая эмоций. Обмен визитками был закончен.
Началась гульба. Толян распахнул огромные крылья своих длиннющих рук и уже не выпустил ее из объятий. Он, естественно, не мог позволить, чтобы она села за руль. Остаток ночи он рассматривал ее лицо, не веря, что табу на женщину друга не существует. Она пояснила утром, что ночная вспышка страсти не есть отмщение бывшему любовнику, но он не дал договорить, отвез на работу, встретил вечером, они быстро собрали самое необходимое в доме Улетайкина, и она исчезла для всех на пять лет. Игнат впервые одобрил выбор, но отказался жить с ними в коммуналке. Улетайкин запил, власть перешла в руки свекрови. Дом без присмотра, без хозяйки – сирота.
Отсутствие еды исключает готовку. Кот Макс стащил сосиску со стола на диван, но Игнат отвоевал и съел. Великий пост, но в доме есть хлеб и молоко. Это еще не голод. Отсутствие денег на элементарные нужды освобождает от стирки, бесконечных хлопот. Снова сдвинутые по-ельцински праздничные недели под восьмое марта дают время на лежание с книгой, разговоры с домашними, без спешки и не о делах. В пустой квартире наверху кто-то пукнул. Все рассмеялись. Слышимость изумительная, стены «картонные». Хрущобы. Душегубки. Продолжение геноцида русского народа. Дома типа 4СС подлежат сносу, да деньги ушли, теперь жди расселения из бюджета городского. У денежек ножки выросли, а построенные дома заселили платежеспособными клиентами.
Маруся стала печальной и строгой. Она научилась молчать, сократив общение с друзьями до звонков – раз в год. Телефон обрывали в поисках Толяна. Теща и дети тоже хотят денег, которых нет. Он все еще порхает, мечется с одного телеканала на другой, из журнала в журнал, с одной радиостанции вновь к приятелям – рекламистам. Весь выпуск ушел в рекламу.
Тогда в 1993 году иначе было не выжить. Он отвык от постоянной работы, привык перебиваться гонорарами за статейки и обзоры у своих же приятелей – хозяев журналов, газет, справочников, фирм. Он был талантлив во многом и беспечен. Кто-то знает английский и запустил в перевод спортивную энциклопедию, ныне привлекая Толяна к избытку информации, не доплачивая по старой дружбе за редакторскую правку, набор текста, только за помощь в переводе. Ничего собственного он так и не создал, кроме фантастических иллюзий о том, что деньги могут свалиться в один миг, что у него несколько проектов закручены. Прожектерство. Марусе было обидно. Это был вопрос выживания их семьи. Какое уж тут венчание? Она долго думала, передумывала и открыла то, что просто не готова идти с ним до конца. Когда в чувства подключается рационализм, то любовь сразу уходит. У него свои дети, у нее свой Игнат. У Толяна после выставки «Спорт и отдых» начались отпускные фантазии.
- Куда мы поедем?
- Куда бы мы ни поехали, я уже не вернусь сюда.
- А куда лучше?
- А никуда! Разве, вырвавшись из этого безумия, я захочу вернуться? Я начинаю сходить с ума. Теперь я понимаю своих пациентов, прежде лишь делала вид, что понимаю, о чем идет речь. Эфирный океан духовных исканий колеблется, взаимодействуя, выпадает осадками на бренную землю, собирая родственные души. Там легко дышится, только там хочется общаться и быть понятой.
Маруся приметила музыку Павла Кашина, он, совсем не зная о ней, пел о переживаниях, взлетах и провалах, которые она преодолевала в одиночестве. Толян собирал музыкальные коллекции, он умел ухаживать за женой, делая подарки со вкусом и смыслом. От него очень трудно отказаться. Трудно объяснить (даже себе) причину развода. Деньги? У кого они есть в той мере, в которой безопасно их иметь? Всегда будет мало. Жилье? Это больная тема всех советских людей. Это не помешало влюбиться. Любовь потребительская? С ним Маруся пыталась быть мягкой, но получилось, что он просто сглаживал невозмутимостью ее резкость. Земные законы реальности она отвергала и требовала невозможного. Можно стремиться, но усталость возьмет свое, рано или поздно станет заметным, что никто не летит, а просто ей подыгрывают. Особенно поздним утром с чашкой кофе в постели.
Удушающее молчание, передвижение существ в тесном пространстве, одновременное потребление пищи за скудным столом. Только мяуканье голодных кошек оживляло семейный ужин. Наедине с грязной посудой Маруся вспомнила вхождение сына, а, точнее, возвращение к ней – к матери. Игнат, тревожно протискивался в дверь, за спиной стоял школьный друг Максим. Она пила чай и посоветовала им раздеться. Не снимая куртки, сын осторожно вынул перепуганного котенка.
- Масяська, – обрадовалась Маруся. Повеяло домашним уютом, постоянством, счастьем, что, наконец-то, вся семья в сборе.
- Знакомьтесь, Макс, одноклассник. Он одолжил сорок тысяч на котенка. Мы сможем отдать? – Обеспокоенно вопрошал сынок.
- Боже, как я хотела такого масявку.
Котенок оголодал на птичьем рынке, оказался жутко прожорливым. Длинные лапки, а пузик, словно мячик с ниточками лапок, хвоста и большой черноухой головой. Игнат занял денег у друга, и пришлось долго ждать, Толяна, чтобы отдать долг. Ребята играли с котенком – тезкой друга. Счастливый сын спал с Масиком. Толян, увидев новых жильцов, невозмутимо заключил:
- Ладно, пусть поживут.
Марусю такой ответ резанул по сердцу. Вечером супруги возились на кухне.
- Толян… Что значит «поживут»?! Это моя плоть и кровь, мое чадо. Не поживут, а будут жить здесь. С нами. Сын вернулся ко мне. Я всю жизнь скиталась, была приходящей мамой. Знаешь, это не сладко. И, запомни, никогда не обижай моего ребенка.
- Ладно-ладно, – успокоил он. – Не волнуйся, дорогая.
После бурных сцен ревности Васьки, брако-разводных эксцессов подкупала импозантная внешность. Вот и купилась на эстетичную упаковку. А платить все равно приходится самой за себя. За все.
- И в этом нет ничего нового, – успокоила она себя, приняв окончательное решение.
Нежданно звонок вырвал ее из безработного состояния. Ее рекомендовали. Встреча с шефом в ресторане на Манежной площади.
- Мне вас не описали, пани Драмилесская, сказали, что вас невозможно не заметить. Я рад. Я уже вижу, что вы подходите нашему скромному бизнесу.
- Что надо делать?
- Собирать информацию, делать вид, что вы менеджер по рекламе, кататься по выставкам, улыбаться. То, что мы занимаемся в меньшей степени рекламой – тайна, прикрытие. На кого работаем, неважно. Я читал досье, это ваше призвание.
- Я психиатр по образованию.
- Это и заинтриговало меня. Вам почему-то все ваши «сынки» поставили клеймо невезучей брачной аферистки. Все. Тут-то я и подумал, что именно большинство ошибается. Дело в вашем мировоззрении. В чем оно выражается?
- Врач наблюдает больного, анализирует, ставит диагноз, потом начинается лечение.
- Вы убеждены, что весь мир болен. Интересная позиция. Это уравновешивает непримиримые крайности. Вам достаточно в работе пронаблюдать невидимое взаимодействие неких сил.
- Кто под кем, кто хозяин? Это дорого может встать.
- Не дороже денег. Предупреждаю, коллектив женский, завистливый…
- Террариум. Как обычно. Молчание, встречи вне офиса. Пришла с улицы, по объявлению. Так?
- Именно так.
- Если мне понадобится внезапно прекратить работать по семейным обстоятельствам, у меня возникнут разногласия с вами?
- Не могу представить такой ситуации. Вы красивая пара, стабильная, но трудовую задерживать не стану – после приватной беседы.
Поголодав с полгода, она внезапно столкнулась с делом, где крайне пригодился ее опыт общения с больными. В незримом календаре будущего Марусе виделась подобная работа. Впрочем, ей все легко удавалось. Сбор информации – как сбор анамнеза жизни (вите) или болезни (морби) не составлял для нее труда. Она вновь практиковала, только поприще было иным – информационным. Работа сталкивала ее со средним звеном и с акулами, в общении следовало избегать двусмысленности, но не дичиться того, что за тебя заплатят. Обеды и ужины, равно, как и строгий костюм были деловыми. Очки темными, делишки серенькими. Были дерзающие, как не испытать даму на слабинку, иначе партнер перестает чувствовать себя мужчиной. Маруся развлекалась, пробуя свои психологические теории воздействия на индивидуумов. Существовал определенный деловой круг, у всех были расписаны свои роли, выставки и командировки имели свои трудности и опасности. Кто-то «работал» в группе сопровождения, кто-то был собеседником в перерывах и на обедах, кто-то ограждал ее от посягательств после банкета. Она любила свою «охрану», ей никогда не отказывали в просьбе помочь, встречали, провожали, сдавали с рук на руки в целости и сохранности мужу. Маруся получала регулярную зарплату по усредненному курсу доллара и уже при ценах, скакнувших в два-три раза. Можно было неплохо жить, был смысл тратить рубли и копить баксы. Она предпочла второе. Вспомнила уроки феи-экономки, Белой цапли. Купила большую софу для сына, теплую одежду, не доложившись ненаглядному. Мужу не понравилась ее самостоятельность, но он проглотил горькую усмешку. Как ворон крови ждал он ее следующую зарплату. Надо было платить за квартиру, но на полочке ничего не оказалось. В холодильнике мышь повесилась от голода. Белье не стиралось из-за отсутствия порошка. Марусю удивили его претензии.
- Дорогой, мне нельзя поднимать тяжести.
- Дай денег, я сбегаю.
- Сбегай, только какие же это деньги? У тебя что, нету мелочи?
- Нету…
- Я полагаю, гусары денег не берут за свои услуги. Ты кормилец и хозяин, мы с сыном сидим на твоей шее, следовательно, это твоя головная боль. И мне все равно, что думают о нас твои родственники. Скоро праздники. Куда мы поедем? Да, еще… Ты обещал квартиру. Ведь тесно. Неудобно. Нужна отдельная спальня, я очень скучаю по безумным ночам. Надо подобрать мебель, я сейчас набросаю дизайн, как я это вижу.
- Не волнуйся, дорогая, все будет.
- А я и не собираюсь волноваться.
Вдруг, оставив лирику, она потребовала финансово отчитаться за прожитые годы, заподозрив интуитивно, что-то нескладное. После стольких инфляций, деноминации, своей болезни и дефолта девяносто восьмого года, она перестала ориентироваться в цифрах и привычно деньги кидала за стекло книжной полки. Потом ей надоело, что когда надо, там ничего нет. Оправданий ждать приходилось долго, ибо Толян неизменно являлся заполночь, а утром ей приходилось уходить на работу, забыв о мелочном вопросе, который она решала, перехватив взаймы у подруги. Толян приучил ее ценить материальные блага, ибо она порою была лишена элементарного, сил становилось все меньше, а неразрешимых проблем все больше и спрос все жестче. Ритм сумасшедшего города требует соответствующей энергии и не дает поблажки на усталость. Положение обязывало выглядеть престижно.
Ритм всемирной катастрофы отчеканивает Москва. Бешенный город. Маруся уже не странная, ни страстная, ни загадочная, уже не хищница. Толян не ожидал, что Маруся станет столь меркантильной. Он не обязан жить по романтическому кодексу порядочного человека. Маруся поблагодарила за предложение, за то, что все это вдруг всплыло не в присутствии сына. Она подумает – как им быть дальше, пусть только Толян помалкивает при сыне. Срок на раздумья – один месяц.
- Спасибо, что предупредил.
- Вали, вали на меня. Я старый, я все выдержу.
Это была его армейская шутка. Но это был крах личной жизни. Решать ей приходилось внезапно и самой. Ничего за душой не было. Ничего, кроме работы. Работа многих спасает от горя, утрат. У Маруси осталась одна отрада – кото-человек Максик. Всегда меланхоличен и ленив. И это правильно. Котик никогда не разбудит утром, будет ждать звонка будильника, но в праздники устает от бестолкового семейства. Любопытен в меру, ибо сие наказуемо, как укус комара через сетку на окне. Кот понимает слова, но долго не верит сказанному. И правильно делает. Масик ел йогурт с ее ладошки, жмурился, затем начал кататься по дивану и свалился. Котам и детям нужен дом. Маруся была в тихом шоке. Слов не было.
Выйдя из церкви, накануне Рождества, они потерялись в толпе. Маруся с сыном не стали его ждать или искать на остановке троллейбуса. Странное раздражение ее не отпускало, словно муж мешал исповеди и причастию. Здесь-то воистину третий лишний. Все земные связи неуместны и мешают присутствию Всевышняго. У дома она столкнулась с Улетайкиным. Игнат был подавлен, благоверный был весел и предложил зайти, выпить чаю. Они поднялась в квартиру.
- Случилось что-нибудь?
- Случилось.
- Мы никуда не поедем.
- Кто мы? Кто не поедет?
- Ни ты, ни он – ни в Америку, ни в Канаду, вы не уедете, – я тебе, родная, обещаю.
- Нам негде жить.
- Есть.
- Здесь твои родители хозяйничают.
- Да. Пока тебя нет.
- Это предложение мне не подходит.
- Тебе никогда никто не подойдет. Только я могу выносить твой несносный характер. Сколько это еще может длиться? Хватит, наверно, обижаться. Я был между двух огней. Прости меня, дурака старого, и возвращайся. На обиженных воду возят.
- Пусть возят. Я не держу зла на тебя. Но три раза наступать на одни грабли, уволь, надо себя не уважать. И потом, родной, пить-то ты не перестанешь. Ты ж нас променял на злодейку с наклейкой. Вот с нею и спи.
- Я ни с кем не сплю.
- Зря. Женился бы. Остепенился. Я тебе все оставила.
- А мне ничего не надобно.
- Конечно. У тебя уже все было и не понадобилось. – Она указала на угол кухни, заставленный пустыми бутылками. – Ты ведь вот на это нас променял… Что ж так дешево, родной?
Она хлопнула дверью. А что будет сейчас? Иллюзия полноценной семьи кончилась и для него.
- Послушай, не делай ничего крадучись. Скажи, что ты знаешь, давай порешаем задачку вместе.
- Извини. Я не поеду с Толяном. Он нас предал.
- Нас все предают. Я уже привыкаю. Тебе пока больно. Но в этой совдепии мы с тобой, сыночка, никому не нужны. Мы должны противостоять, не сдаваться, бороться за выживание.
- Почему? Почему у нас все не так? Не так просто как в других семьях. Все женятся, разводятся, ругаются, мирятся. Живут. Просто живут.
- Это я виновата. Меченные мы, вероятно. Изгои. Чужаки. Я не знаю почему…
- Я не чужак. Я здесь родился, я хочу, и буду жить, а тебя я не пущу никуда. Разводись с Толяном.
- Срочно?
- Да.
- Без повода?
- Он уезжает без тебя, мама. Все давно переведено за бугор. Без капитала не дают вида на жительство.
- Ловко.
- Примитивно. Но кто из нас двоих старше?
- Ты, сыночка. Ты меня оставь сейчас. Я все поняла. Я разведусь.
- Без проблем?
- Естественно и привычно.