Представление о загробной жизни в Древней Месопотамии

В отличие от богатого собрания древнеегипетских погребальных текстов, в подобных “путеводителях” из Месопотамии нет подробностей о загробной жизни и судьбе души после смерти. Вместо этого древние месопотамские представления о загробной жизни приходится собирать воедино из множества источников разных жанров.

Многие литературные тексты, наиболее известные из которых "Эпос о Гильгамеше", размышляют о значении смерти, рассказывают о судьбе мёртвых в загробном мире и описывают траурные обряды. Другие тексты, вероятно, были составлены для того, чтобы их читали во время религиозных обрядов с участием призраков или умирающих богов. Из этих ритуальных текстов наиболее известными являются "Гильгамеш", "Энкиду и загробный мир"; "Спуск Иштар в загробный мир"; и " Нергал и Эрешкигаль". Другие источники месопотамских верований в загробную жизнь включают захоронения, надгробные надписи, экономические тексты, фиксирующие выплаты на похороны или культы мёртвых, упоминания о смерти в царских надписях и указах, хрониках, королевских и частных письмах, лексических текстах, культовых комментариях, медицинских текстах, предзнаменованиях и формулах проклятий.

Поэтому мы должны быть осторожны, чтобы не рассматривать месопотамские верования в загробную жизнь как статичные или единообразные. Как и все культурные системы, месопотамские представления о загробной жизни со временем трансформировались. Верования и обычаи, связанные с загробной жизнью, также варьировались в зависимости от социально-экономического статуса и различались в официальных и популярных религиозных парадигмах. Однако, имея это в виду, культурная преемственность между шумерской цивилизацией и её преемниками позволяет синтезировать различные источники, чтобы обеспечить рабочее введение в месопотамские концепции загробной жизни.

Древние месопотамцы концептуализировали загробный мир как космическую противоположность небес и как призрачную версию жизни на земле. Метафизически считалось, что она находится на большом расстоянии от мира живых. Однако физически он находился под землёй и поэтически описывается как расположенный на небольшом расстоянии от поверхности земли.

Литературные описания загробного мира, как правило, мрачны. Она описывается как тёмная “земля, из которой нет возврата” и “дом, который никто не покидает, кто входит”, с пылью на двери и засовах. Однако другие свидетельства смягчают эту мрачную картину.

Например, шумерский труд, называемый "Смерть Урнаммы", описывает, как духи умерших радуются и пируют по прибытии правителя Урнаммы в загробный мир. Шамаш, бог солнца и справедливости, также посещал нижний мир каждую ночь во время своего ежедневного путешествия по космосу. 

Аналогичным образом, учёный Кейтлин Барретт предположила, что иконография могил – в частности, символика, связанная с богиней Инанной / Иштар, которая спустилась и вернулась из подземного мира, — указывает на веру в более желанное существование после смерти, чем то, которое описано во многих литературных текстах. Хотя люди не могли надеяться вернуться к жизни в точном подражании Инанне / Иштар, утверждает Барретт, используя погребальную иконографию, представляющую Иштар, они могли попытаться избежать неприятных аспектов загробного мира, из которого сбежала сама Инанна / Иштар.

Одно из самых ярких изображений преисподней описывает подземный “великий город” (шумерское "ири.гал"), защищённый семью стенами и воротами, где обитают духи умерших. В аккадском "Нисхождении Иштар в подземный мир" Иштар проходит через эти семь врат на своём пути в преисподнюю. У каждых ворот с неё снимают одежду и украшения, пока она не войдёт в город мёртвых обнажённой. В свете таких описаний, возможно, следует отметить, что месопотамские погребальные обряды для избранных могли длиться до семи дней.

Сообщество духов, живущих в “великом городе”, иногда называли Араллу по-аккадски или Ганзер по-шумерски, термины неопределённого значения. Шумерский Ганзер - это также название подземного мира и входа в подземный мир. В соответствии с месопотамской идеей божественной власти на небесах и земле, царством мёртвых управляли определённые божества, которые были ранжированы в иерархическом порядке с верховным вождём во главе. В более старых текстах богиня Эрешкигаль (“Владычица Великой Земли”) была царицей Преисподней. Позже её заменил бог-воин Нергал (“Вождь Великого города”). Аккадский миф, датируемый не позднее середины второго тысячелетия до н.э., пытается разрешить противоречащие традиции, сделав Эрешкигаль супругой Нергала. Подобно божествам на небесах, которые регулярно собирались на божественный совет, чтобы выносить решения для вселенной, божественным правителям подземного мира помогала в их решениях элитная группа божеств, называемых аннунаки.

Следует подчеркнуть, что месопотамский загробный мир не был “адом”. Хотя это место понималось как географическая противоположность небес, и хотя его окружение было в значительной степени инверсией небесных сфер (например, оно характеризовалось тьмой вместо света), оно не противопоставлялось небесам как возможному месту обитания мёртвых духов, основанному на поведении при жизни. Месопотамский загробный мир не был ни местом наказания, ни награды. Скорее, это было единственное потустороннее место назначения для мёртвых духов, чьи тела и могилы или культовые статуи получили надлежащий ритуальный уход.

В древневавилонском эпосе об Атрахасисе боги создали людей, смешав глину с кровью мятежного божества по имени Ве-илу, которого специально зарезали по этому случаю. Следовательно, люди содержали как земную, так и божественную составляющую. Однако божественный элемент не означал, что люди бессмертны. Месопотамцы не имели понятия ни о физическом воскрешении, ни о метемпсихозе. Скорее, Энки (аккадский Эа), шумерское божество мудрости и магии, предопределил смерть для людей с самого их зарождения. Смертность определяла фундаментальное состояние человека и даже описывалась как судьба (Akk. simtu) человечества. Наиболее распространённый эвфемизм для обозначения смерти в месопотамских текстах - “идти навстречу своей судьбе”. Следовательно, поиски физического бессмертия, как предполагает Эпос о Гильгамеше, были тщетными. Лучшее, к чему могли стремиться люди, - это непреходящая слава благодаря их делам и достижениям на земле.

Люди считались живыми (акк. авилу) до тех пор, пока в их венах текла кровь, а в ноздрях - дыхание. В тот момент, когда люди истекали кровью или испускали последний вздох, их тела считались пустыми трупами (акк. пагару. Состояние этого опустошённого трупа сравнивается с глубоким сном, и после погребения в земле тело, вылепленное из глины, “вернулось в глину”. Библейский эвфемизм смерти как сна  и утверждение: “Вы - прах, и в прах возвратитесь”, указывают на общую культурную среду, лежащую в основе древних месопотамских и израильских парадигм.

Жители Месопотамии не рассматривали физическую смерть как конечную цель жизни. Мёртвые продолжали ожившее существование в форме духа, обозначаемого шумерским термином гидим и его аккадским эквивалентом этемму. Этемму лучше всего понимать как призрак. Его этиология описана в древневавилонском эпосе об Атрахасисе I 206-230, в котором рассказывается о сотворении людей из крови убитого бога Ве-илу. В тексте используется игра слов, чтобы связать этемму с божественным качеством: Ве-илу характеризуется как тот, у кого есть тэму, “понимание” или “разум”. Таким образом, считалось, что люди состоят из материального тела и какого-то божественного озарения.

Следует подчеркнуть, что месопотамские представления о физическом теле и этемму не представляют строгого дуализма тела и души. В отличие от концепции души в классической греческой мысли, этемму был тесно связан с физическим трупом. В некоторых текстах даже говорится об этемму, как если бы он был идентичен телу. Например, этемму иногда описывается как “спящий” в могиле  – описание, которое перекликается с рассказами о трупе или пагару. Кроме того, этемму сохранил телесные потребности, такие как голод и жажда, характеристика, которая будет более подробно рассмотрена ниже. Также неясно, существовал ли этемму в живом теле до смерти (и, таким образом, был сущностью, отделившейся от тела), или же он появился только в момент физической смерти (и, таким образом, был сущностью, созданной трансформацией некоторой физической жизненной силы). В любом случае, после физической смерти статус умершего менялся с авилу на этемму. Таким образом, смерть была переходной стадией, во время которой люди переходили из одного состояния существования в другое.

Этемму не был сразу перенесён в загробный мир после телесной смерти, но должен был пройти трудное путешествие, чтобы добраться до него. Надлежащее погребение и оплакивание трупа были необходимы для перехода этемму в следующий мир. При условии, что были выполнены необходимые погребальные обряды, призрак должен был пересечь кишащую демонами степь, перейти реку Хубер с помощью человека по имени Силуши / Силулим или Хумут-табал (последнее означает “Быстро, отведи [меня] туда!”) и быть допущенным через семь врат города преисподней с разрешения привратника Биду.

По прибытии в нижний мир этемму был “судим” судом аннунаков и получил место в своем новом подземном сообществе. Это суждение и размещение не носили этического характера и не имели ничего общего с заслугами умершего при жизни. Вместо этого он выполнял скорее канцелярскую функцию и подтверждал, согласно правилам загробного мира, вхождение этемму в его новый дом.

Тем не менее, суд и помещение этемму в загробный мир не были полностью произвольными или нейтральными.

Статус этемму в загробном мире определялся двумя факторами: социальным статусом умершего при жизни и посмертной заботой о его теле и могиле или культовой статуе, полученной от живых на земле. Такие цари, как Урнамма и Гильгамеш, оставались правителями и судьями мёртвых в загробном мире, а священники оставались священниками. В этом отношении общественный порядок под землёй имитировал тот, что был наверху. В некоторых текстах, таких как "Гильгамеш и Энкиду" и "Загробный мир", указывается, что судьба умершего в подземном мире зависела от количества детей, которые у него были. Чем больше потомков, тем более привилегированным было существование этемму в загробном мире, поскольку было больше родственников, чтобы обеспечить выполнение необходимых посмертных ритуалов.

В подземном мире этемму могли воссоединиться с родственниками, которые предшествовали им в смерти. Однако следует отметить, что, хотя этемму был способен распознавать и быть узнанным призраками людей, которых умерший знал при жизни, эти призраки, похоже, не сохранили уникальные черты личности умершего в загробном мире.

В дополнение к этемму считалось, что живые существа также состоят из эманации, подобной ветру, называемой на аккадском языке zaqiqu (или ziqiqu). Этот дух был бесполым, вероятно, похожим на птицу, и был связан со сновидениями, потому что он мог покинуть тело, пока человек спал. И этемму, и дзакику спустились в загробный мир после физической смерти. Однако, помимо описаний снов, этемму упоминается в месопотамской литературе гораздо чаще, чем дзакику. Это может быть связано с тем фактом, что, в отличие от этемму, дзакикю считался относительно безвредным и неспособным вмешиваться ни положительно, ни отрицательно в дела живых. Поэтому было естественно, что большее количество месопотамских текстов будет посвящено надлежащему ритуальному уходу за этемму, поскольку эти обряды были предназначены для умиротворения духа умершего, чтобы он не преследовал живых.

Как указывалось выше, судьба этемму после телесной смерти зависела от выполнения надлежащих посмертных ритуалов живыми. Во-первых, погребальные обряды — в частности, погребение трупа и ритуальный траур - во время смерти были необходимы для успешного путешествия этемму в загробный мир и интеграции в него. Во-вторых, для обеспечения комфортного существования этемму в загробном мире требовались постоянные культовые подношения на могиле умершего или (по крайней мере, в доаргонический период) культовая статуя. Мы видели, что этемму сохранил потребности живого существа. Самое главное, это требовало средств к существованию. Однако в преисподней не было никакой вкусной пищи.

Отсутствие подношений свело этемму к нищенскому существованию в загробном мире. Основная ответственность за совершение этих жертвоприношений ложилась на старшего сына умершего. Скурлок связывает посмертные обязанности с месопотамскими законами о собственности, утверждая, что “предположительно, поэтому старший сын также обычно получал дополнительную долю наследства”.

Такие ритуалы требовали как для не элиты, так и элиты, но особенно подчеркивалась необходимость культов смерти для элиты. Основное различие между культами смерти для неэлиты и элиты, по-видимому, заключалось в том, что для обычных людей только умершие, лично известные их потомкам, например, ближайшим родственникам, требовали индивидуальных культов этемму. Дальние родственники, похоже, “слились воедино в своего рода корпоративного предка” (Скурлок, “Смерть”, 1889). В отличие от этого, королевские культовые подношения делались индивидуально всем предкам правящего короля.

Пока жертвоприношения продолжались регулярно, этемму оставались в загробном мире. Умиротворенные призраки были дружелюбны, и их можно было заставить помогать живым или, по крайней мере, помешать причинить им вред. Однако человек, который не получил надлежащих погребальных обрядов или культовых подношений, становился беспокойным призраком или злобным демоном. Некоторые случаи, когда это могло произойти, включали людей, которые остались непогребенными, умерли насильственной смертью или другим неестественным концом или умерли неженатыми. Злобные призраки преследовали, захватывали, связывали или даже физически издевались над своими жертвами, а также могли вселяться в жертв, входя в них через уши. Они также могли преследовать сны живых. Часто считалось, что болезни, как физические, так и психологические, и несчастья были вызваны гневом беспокойного этемму. Например, страдающий слуга из вавилонской поэмы Людлул бел немеки сожалеет о своей судьбе:

(Строки 50-55, Поэма праведного страдальца)

Жители Месопотамии разработали множество магических средств борьбы с мстительными призраками. Некоторые методы включали завязывание магических узлов, изготовление амулетов, нанесение магических мазей, питьё магических зелий, захоронение суррогатной фигурки, представляющей призрака, и возлияния во время чтения заклинаний.

В месопотамских представлениях о загробной жизни жизнь не заканчивалась после физической смерти, а продолжалась в форме этемму, духа или призрака, обитающего в загробном мире. Кроме того, физическая смерть не разорвала отношения между живыми и умершими, но укрепила их связь с помощью нового набора взаимных обязательств. Так же, как благополучие призрака в загробном мире зависело от подношений от живых, так и благополучие живых зависело от надлежащего умилостивления и благосклонности мёртвых. В значительной степени эти верования в загробную жизнь отражали и укрепляли социальную структуру родственных связей в месопотамских общинах.