Эмилия Бронте. «Грозовой перевал»

Эмилия  Бронте была самой загадочной из сестер — худенькая, застенчи­вая, очень замкнутая, скрывающая от всех глубинные движения души и чувства. Как и остальные сестры, она начала в семнадцать лет работать гувернанткой в школе. «Тяжелый труд с шести утра и до одиннадцати вечера с одним перерывом в полчаса для упражнений. Это рабство! Боюсь, что она не сможет все это выдержать», — писала Шарлотта, работавшая вместе с ней. Но самым мучительным было отсутствие свободы, времени для творчества, ощущение одиночества. 

Не менее тягостным для Эмилии было и пребывание с сестрой в Брюсселе, в пансионе Эгера, где ее терзала ностальгия по дому, родным пустошам и болотам, мысли о близких. Глава учебного заведения, педагог умный и тонкий, отметил своенравный и противоречивый характер девушки, свойственный ей мужской склад ума и то, что она могла бы быть «великим навигатором». Все эти качества так или иначе нашли отражение в ее творчестве.  

Через три месяца Эмилия вернулась домой, чтобы принять на плечи весь груз домашних забот и хлопот, была счастлива, увидев родной пейзаж, заветную тетрадь, куда записывала стихи. По свидетельству Шарлотты, сестра очень любила окружающую Хоуорт болотистую местность, поросшую вереском. В не защищенных от ветра, забро­шенных уголках она «находила своеобразную прелесть». А в дневнике записала, что всех нашла в добром здравии, за исключением брата, но надеется, что ему будет лучше. С Брэнуэллом ее связывала дружба, она была любимой сестрой, терпимо относившейся к его нескладной жизни, проявлявшей постоянно жалость и сострадание, но он уже безнадежно погибал от алкоголя, наркотиков и чахотки.  

Тяжелая атмосфера внутри семьи, домашние заботы предоставляли ей изредка время, чтобы в компании с верным псом отправляться в небольшое путешествие по холмам, вид которых не мог произвести романтическое впечатление, а однообразный пейзаж, по словам Шарлотты, мог только навеять тоску. Однако для Эмилии он был фоном ее радостей и печалей и единственного поразительного романа «Грозовой перевал».  

Прелюдией к литературному творчеству послужила история вы­мышленной страны Ангрии и королевства Гондол, некоего острова в Тихом океане, где жили сильные мужественные люди, охваченные страстями. Фантазия юной Эмилии воссоздавала страшные картины заговоров и убийств, поразительных подвигов. Моряки Гондола со­вершили нападение на остров Гаалдин, где поднялось восстание и началась неистовая борьба республиканцев и роялистов. Все сплелось в единый узел: впечатление от романов Анны Радклиф, подвиги благородных рыцарей из романов Вальтера Скотта, баллады Оссиана и мятежный дух байроновских поэм, но кроме того — рассказы отца о недавних наполеоновских войнах, картина политических событий в самой Англии тех лет.  

Так был дан импульс поэтическому творчеству, и в первом сбор­нике, изданном сестрами Бронте, рецензент отметил особо стихи Эмилии, посвященные природе. Мысли и чувства в ее стихах слива­лись воедино, переходили друг в друга — черта, характерная для романтического мироощущения. Проявление красоты она искала в окружающем ее пейзаже, в высоких движениях души, в борьбе за свободу личности. Мысли Эмилии о жизни, смерти, бессмертии, природе божественного имели особую глубину и проникновенность, что позволило более поздним критикам сравнивать ее с Шекспиром.

Гармония мира, по ее мнению, вбирала в себя пение жаворонков, пасущихся в долине овец, снежные бураны, свирепый ветер, а также самого Бога.

Мощные по звучанию темы неожиданно соседствуют в ее поэзии с сиюминутными наблюдениями и сопряжены с удивительной просто­той языка. Ей не свойственно широкое использование метафор, ус­ложненных поэтических конструкций, экспериментов с ритмом стиха. И тем не менее ее поэтическое творчество оказывает интенсивное эстетическое воздействие. Ей свойствен философский склад мышле­ния. 

Будучи в творчестве и в жизни носителем высоких нравственных принципов, Эмилия Бронте, как и ее любимый Вордсворт, была убеждена, что «поэзия есть истина, которую страсть доносит до сердца живой».

В поэзии прозвучал также яростный протест против любых форм насилия, что позволило Суинберну именовать ее «великий, страстный гений», и что нашло особенно яркое воплощение в прозе. 

Роман «Грозовой перевал» (1847) совершенно уникален в англий­ской литературе. В нем ощущается влияние Дефо и Ричардсона, В. Скотта и Шелли. Можно говорить о блестящем продолжении реалистической традиции, идущей из глубины английской литературы XVIII в. Однако Эмилии Бронте не свойственны тенденции бытопи­сательства, морализаторство, но более философское мышление и яркое поэтическое воображение. Мир, возникший в ее прозе, — не вопло­щение гармонии; скорее это — поле жестокой борьбы, но он в то же время поразительно красив. В реальной жизни она ощутила атмосферу жестокости, взаимной ненависти, ужаса, возможно, отчасти навеянно­го и романами Анны Радклиф и Льюиса. 

Герои «Грозового перевала» — высоконравственные Линтоны и диковатые Эрншо с их суровым пуританизмом, странностями поведения, грубостью —сформированы тусклой, монотонной жизнью Йоркшира. Они — часть этого мира, состоящего из болот, пустошей и скудной каменистой почвы, и очень привязаны к тяжелому климату, северным пронизывающим ветрам. Грубые валуны ограждают их поля, а собственные дома напоминают маленькие крепости. Люди эти подобны скалам, как скажет один из героев романа. Мрачноватую атмосферу бытия иногда украшают лишь краски и звуки. Болота очень красивы в краткий миг солнечного восхода, когда среди тишины раннего утра ухо улавливает мелодию водной струи. В тихие дни на Грозовом перевале хорошо слышен колокольный звон. Но гармонию постоянно нарушают бушующие страсти человеческих отношений. Вымышленный мир сплетался в романе с миром реальным. 

Англия переживала в ту пору серьезные политические и социальные катаклиз­мы, что не могло не отразиться на социальной атмосфере, на характерах людей, пытающихся приспособиться к изменившейся жизни. Быт и нравы провинциального Йоркшира являются фоном для развернув­шейся драмы с яркими героями, страстями, экспрессивной символи­кой. Композиционно роман построен мастерски. 

Судьба главных героев известна, но тем не менее разворачивающееся далее повествование насыщено такой динамикой, борьбой характеров, которое позволяет сохранять внутреннюю напряженность. Главные действующие лица не только говорят сами за себя, но и представлены через восприятие других персонажей, благодаря чему возникает ощущение особой объ­емности романа. Внешняя канва повествования передана автором в руки Локвуда, прибывшего в этот провинциальный угол из мира более цивилизован­ного, но в то же время совершенно лишенного накала страстей. Он — человек сдержанный, воспитанный, что накладывает отпечаток на характер его впечатлений. Другим рассказчиком является Нелли Дин, служанка, доверенное лицо, моралистка. Ее восприятие событий несет на себе печать определенного социального положения. Использование двух рассказчиков позволило Эмилии Бронте создать двойной фокус повествования и дополнительно драматизировать его. 

Сложная композиция позволяет держать читателя в постоянном напряжении в момент, когда разворачиваются перед ним перипетии отношений Хитклифа и Кэти Эрншо, отец которой взял когда-то на воспитание этого мальчика. В детстве они были очень дружны и вполне счастливы, бегая по цветущей вересковой пустоши, которая казалась им раем. Однако позже любовь столкнулась с моральными и социаль­ными правилами, жестоко продиктованными обществом. Кэти вышла замуж за Эдгара Линтона. Потрясенный Хитклиф становится вопло­щением ужасной мести, превращая в жертвы тех, кто, по его мнению, лишил его права на счастье и любовь, сделал изгоем. Тема неистовой любви переплетается с темой униженных и оскорбленных. Кэти — яркая и сильная личность, понимающая, что брак ее с Эдгаром внутренне несостоятелен, что истинной является только ее глубокая привязанность к Хитклифу, изгнание которого, а затем возвращение приводят ее к пароксизму чувств и быстрой смерти. Любовь лишена гармонии, но ее нет и в окружающем мире, где действуют разрушительные силы. 

Тема спокойного и безмятежного счастья не интересует Эмилию Бронте как романиста. Она отдает предпочтение крупным сценам, эмоционально насыщенным. Каждая из них представляет собой кризис человеческой души. Трагизм в «Грозовом перевале» связан не с темой гибели героев, как в «Ромео и Джульетте» Шекспира, но с нарушением гармониче­ского начала внутри человека. И потому понятен отчаянный крик Хитклифа: «Почему ты предала собственное сердце, Кэти?» Сцена смерти возлюбленной, исповедь самого Хитклифа — величайшие моменты их жизни. 

В кульминации Эмилия Бронте достигает трагиз­ма, достойного великого Шекспира. С ним связано и немало реми­нисценций, встречаемых в романе. Чувство, охватившее главных героев, последующая смерть являются вызовом сложившейся системе общественных отношений. Сильные характеры не поддаются рациональной оценке, анализу. Эмилия Бронте воспринимает своих персонажей лишь в единстве с окружающим миром. Насилие и жестокость способны разрушить не только личность, но и все существующее вокруг. Умопомешательство Кэти связано с ее собственным решением оставить Хитклифа, натуру наиболее яркую на общем фоне. Все герои очень одиноки. В момент кризиса они не ждут помощи или понимания даже со стороны тех, кого они любят. И уж тем более они не склонны к христианскому смирению. 

Главные персонажи похожи друг на друга. Их страсть обнаруживает себя во вспышках гнева, жестокости, которая тем не менее не поглощает их. Есть нечто стоящее выше эмоциональных взрывов. В романе Хитклиф в порыве отмщения разрушает существу­ющее бытие, но он отвергнут Кэти. Несмотря на свою болезнь, она не вызывает жалости, но скорее уважение к сильной страсти, которая разрушила ее мозг и тело, страсти, совершенно недоступной понима­нию Нелли Дин, постоянной участницы событий. Но не только ей. Общепринятые нормы поведения, представление о морали, этике, свойственные английскому обществу середины XIX столетия, совер­шенно неадекватно трактовались в романе. О своих героях Эмилия Бронте говорит, используя слова: «дьявольский», «нехристианский», «злобный». Локвуд определяет характер Хитклифа как «отвратитель­ный». Однако его восприятие не соотносится с глубинным постиже­нием характера и поведения главных персонажей.  

Будучи человеком религиозным, автор тем не менее разворачивает панораму повествования, находящуюся в определенном противоречии со сложившейся христианской моралью. Бог не имеет силы и власти над Хитклифом и Кэти, хотя является источником проклятия, застав­ляющего их страдать. Вопросы вины, наказания, спасения рассмат­риваются автором очень своеобразно, так как она выдвигает концепцию личностного волевого решения, христианские постулаты не являются исходным моментом в поступках персонажей. «Если я причинила зло, то и умру за это!» — восклицает Кэти, прекрасно осознающая собственную греховность. «Нас не могут разъединить ни Бог, ни Сатана!» В данном контексте противоположные понятия звучат почти синонимично. Категории добра и зла, нравственности и безнравственности теряют свою значимость перед союзом Кэти и Хитклифа. Хитклиф совершает свое правосудие, ни о чем не сожалея. Та же мысль звучит и в теме символического сна Кэти. Она попадает на небеса, сердце ее измучено страданием, но ангелы в раздражении вернули ее в самый жар, на Грозовой перевал, где она и проснулась, рыдая от счастья. 

Сильное эмоциональное воздействие романа заключается в том, что центральные герои — бесстрашны, естественны в своем поведе­нии, способны дать мгновенный яростный отпор тем, кто посягает на их свободу, абсолютно равнодушны к социальному декоруму, имеют персональный кодекс чести, равнодушны и чужды респектабельному миру. В их любви-страсти есть нечто языческое, дикое и прекрасное. Пытаясь объяснить, Кэти говорит, что ее душа и душа Хитклифа — одно, а душа Линтона «так отлична от наших, как лунный луч от молнии или иней от огня». Символичны имена героев. Хитклиф означает «утес, поросший вереском». Кэти —производное от Катерины, причислен­ной за испытанные ею страдания к лику святых. Оба они — «как неразделенные скалы». Черты характера протагонистов, мотивировка их поведения во многом определяется средой, в которой они выросли.  

Будучи тонким мастером психологического анализа, Эмилия Брон­те сумела высветить некоторые специфические черты национального характера. Яростная борьба чувств в человеке, его мечта о любви свободной, стремление вполне искреннее к самоотдаче скрывали эгоизм. Душевные терзания Хитклифа, осознание своей вины, муки не могут заглушить яростное стремление к обладанию, власти над дорогим ему существом. Хитклиф проклинает Кэти и после ее смерти. В его исступленном крике: «Я не могу жить без моей души!» — ощущается неприкрытый эгоцентризм. Когда умирает Кэти, ее вос­питанный муж предается приличествующей печали, но повествователь видит эгоизм Эдгара. В постижении «национальной идентичности» Эмилия Бронте опе­режает Мередита с его романом «Эгоист», а также писателей нашего века, в творчестве которых данная тема получила дальнейшее развитие (А. Мердок, У. Голдинг). «Добро» и «зло» получило в «Грозовом перевале» совершенно неадекватное, противоположное общепринятым канонам звучание и несколько шокировало современников. Однако последующему разви­тию жанра романа Эмилия Бронте дала сильный и плодотворный импульс.  

Прерафаэлиты ценили в ней писателя-визионера, способного уло­вить в природе, в движениях человеческой души отблески сокровен­нейших тайн мироздания. В рамках так называемого викторианского романа появился новый герой-бунтарь, сметающий устаревшие тради­ции, сокрушающий собственническую мораль, отстаивающий право на любовь. Автор «Грозового перевала» показала, какой ад творится за стенами «дома-крепости», сколько скрыто за ними жестокости, лицемерия, изуродованных судеб. Тему блестяще развил С. Батлер, сын священника, рассказавший миру о ханжеском мирке благопри­стойных Понтифексов. 

На рубеже XIX — XX вв. поднимается вновь волна интереса к творчеству Эмилии Бронте. Эстетизация страдания, элементы мисти­цизма, подчеркнутый индивидуализм, свойственные творчеству Оскара Уайльда, во многом связаны с той, кого он именовал «сильной духом». Восторженно относились к ней модернисты. Вирджиния Вульф увидела в «Грозовом перевале» «титанический замысел», «высокое парение», желание сказать устами героев — «Мы, род человеческий», «Вы, предвечные силы!»  

Роман во многом определил направление творческих поисков национальной литературы в XX в. Не случайно Сомерсет Моэм полагал необходимым занести его в десятку лучших, опубликованных в мире романов. С иронической усмешкой Эмилия встретила первую рецензию на роман, своеобразие и величие которого современники осознали не сразу. Будучи тяжело больной туберкулезом, она стоически приняла смерть. Ей было всего 30 лет. В отличие от Шарлотты Эмилия изобразила в финале не счастли­вого, но рыдающего мальчика, которого ужаснул вид бредущих по вересковой Пустоши мужчины и женщины, двух великих теней, вызы­вающих в памяти третью - шекспировского короля Лира, а также остро ощущаемое сознание, что в мире все неладно, он «вышел из пазов».