Статья Бахтерева Игоря Владимировича
Куда ни глянь - книги. Я достаю их с полок, вынимаю из ящиков стола, из шкафа, из несгораемого сундука...
Тут и подарочные издания с золотыми разводами на сафьяновых переплётах, и тоненькие выпуски - "для народа", в унылых, одноцветных обложках. Одни книжки очень старые - им по двести с лишним лет, другие изданы за несколько дней до Октябрьской пролетарской революции.
Скоро их увезут отсюда, они собраны для выставки. В Ленинграде, в бывшем Аничкиной дворце, открывается самый большой в СССР детский дворец культуры.
К открытию Ленинградский дом детской литературы подготовил выставку старой и новой детской книги. В залах дворца будет показано около двух тысяч томов. Такие выставки никогда ещё не устраивались ни у нас в Союзе, ни за границей.
Я считаю дни по пальцам... У меня ещё есть время, и я не перестаю доставать всё новые и новые книги - читать, листать, разглядывать. Мне не попадались эти книги раньше, их мало кто знает теперь. Они давно забыты. Я попал в самую гущу неизведанных книжных джунглей, а в джунглях каждый шаг готовит нам неожиданности.
ГРУСТНАЯ ВСТРЕЧА
Я и не думал их искать. Они попались случайно. Маленькие книжонки с глянцевыми картинками. Я читал их в детстве. Это были мои любимые книги.
И чем больше я смотрю на аляповатые обложки с лихими всадниками, улепётывающими от индейцев, чем внимательнее всматриваюсь, тем отчетливее вспоминаю, с каким интересом перечитывал их когда-то, с каким жаром следил за героями; одних любил, других ненавидел, горевал, когда любимцев постигали несчастья, с нетерпением ждал всяких бед на головы их врагов и бывал ужасно рад, когда на последних страницах события складывались для моих любимцев самым удачным образом.
И вот, много лет спустя, я опять открываю знакомые обложки. На этот раз книжки не волнуют меня. Я с трудом одолеваю первые страницы.
"Как ароматны сегодня луга, как пленительна ночь", говорит дворовая крестьянка своему пятилетнему сыну.
Разве это похоже на слова крестьянки? Так уж скорее какая-нибудь городская барыня скажет... Помещики и крестьяне, старики и дети - все в этой книжке говорят на один лад, напыщенным, фальшивым языком.
Я листаю другую книжку. Дело происходит в "шикарном папенькином кабинете". Папенька полулежит на диване. Он курит трубку и поучает свою "ненаглядную дочурку".
"Богатство, - говорит он, - только тогда приносит удовлетворение, когда служит оно не тщеславию, а лучшим человеческим побуждениям, когда, благодаря ему, может человек проявить свою щедрость и помогать неимущим".
Сам папенька нажил своё богатство за счёт "неимущих", и вот оказывается, что наживался-то он ради того, чтобы помочь всё тем же "неимущим"!
Следующая книжка, которую я пробую читать, полна приключений. Уже в первой главе отважный, ловкий, смелый, неустрашимый и очень красивый капитан Дик попал вместе со своим кораблём к морским пиратам; ночью он уплывает от них на шлюпке и оказывается на необитаемом побережье Южной Америки. Там он удирает на дикой лошади от кровожадных индейцев, скрывается в горах и на неприступной скале обнаруживает свою невесту, её занесло туда на аэростате...
Я не знаю, что случилось потом с отважным капитаном и его невестой, - у меня не хватило терпения читать дальше.
Наши ребята воспитаны на правдивой и содержательной литературе. Мы же в своё время не были требовательными читателями и отлично верили нелепым выдумкам, глупым разговорам, бессмысленным похождениям.
ХВАЛА РОЗГЕ
Книжки для детей появились в России давно. В московских и ленинградских библиотеках сохранились детские книжки половины и даже начала XVII века. Это ни повести, ни рассказы, ни сказки.
Развлечение считалось в те времена "дьявольской утехой", и бояре давали читать своим детям только самые необходимые книжки: азбуку, грамматику, часослов, псалтырь и наконец уж самую необходимую книгу - азбуковник.
Азбуковниками назывались сборники боярских правил: как учиться, как молиться, как разговаривать. Ребят заставляли зазубривать правила наизусть, особенно если азбуковник был наказательным и розгой устрашал читателя.
Выцветшие жёлтые странички, а с какой яркостью рассказывают они о суровой допетровской Руси, где страх командовал каждым поступком человека. Мужик боялся боярской плети, боярин - царской плахи, царь - заговора бояр.
Взрослые не понимали - как это жить не боясь, и с пелёнок приучали своих детей к "великому страху, праведно наставляющему".
- Бойся бога, - зубрил ученик азбуковник, - ещё бойся царя, ещё отца, ещё мать, ещё учителя, ещё всех взрослых, а не будешь бояться, поджидает тебя божественная лоза, страшная розга.
В её честь автор азбуковника уже припас хвалебный гимн, и бедняжка ученик зубрил:
Розгой дух святой детей бити велит.
Розга их здравию мало вредит.
Лоза детей послушными сотворяет,
Божественному разуму научает.
Лозою кая мать детище не бьёт,
Удаву на сердце скоро ему свиёт.
Но это что! Вот прошлый год он букварь читал, так в букваре не то ещё говорилось:
"О вразуми, боже, учителям и родителям, дабы малых детей лозой били, благослови, боже, оные леса и на долгие времена, где лоза родится".
Вот что там было написано. Буквари достойно подготовляли учеников к будущим урокам азбуковника.
НЯНЬКИНЫ СКАЗКИ
Азбуковники не печатались в типографиях, как наши теперешние книги, а переписывались от руки. Стоили они дорого и заказывали их у писцов только самые богатые бояре. Население победнее - "подлый люд", как тогда говорили, - обходилось без детских книжек.
В зимние вечера старухи-няньки и бабушки рассказывали замечательные сказки про "смирного мужа и драчливую жену", про "Шемякин суд", про славного Муромца и много других интересных, сказок. Они были большие мастерицы - говорили распевно, складными виршами, с разными смешными присказками, погудками, поговорками. Рассказы их с успехом заменяли жестокие наставления боярских азбуковников.
В сказку народ вкладывал и любовь и злобу, все свои помыслы и тайные мечты.
"У одного смирного мужика ветер разнёс муку из решета. Отколотила жена мужа и прогнала к ветру, чтобы муку обратно отдал. Подарил мужику полуденный ветер шкатулочку. Из шкатулки можно было сколько хочешь вкусной еды достать и красивые наряды.
Узнал про это боярин и подменил шкатулку. Как узнала жена, давай бить мужа - чтобы опять к ветру шёл. Пришел мужик к ветру, и подарил ему ветер пустую бочку.
- Доставай,- говорит, - из бочки всё, что тебе надо.
Прикатил мужик бочку домой и вытащил из неё семерых молодцов. Оттузили молодцы жену, да так, что отбили у неё охоту с мужем драться. Повёл мужик молодцов к боярину - оттузили молодцы боярина, да так, что он и шкатулочку отдал".
Вкусная еда, красивая одежда, расправа с боярами "подлому" человеку доступны только в сказках, потому что в сказках случаются чудеса, и "подлый" человек мечтал о добром полуденном ветре, о волшебной бочке, о волшебной шкатулке.
Бедняк страдал от бесправия, от продажного "Шемякина суда" - и в сказке мужик показывает судье Шемяке камень, завёрнутый в платок; тот думает, что ему золото сулят, и судит в пользу бедняка-мужика.
"Сказка - утешница" - говорилось в старину, и бедняки в сказках почти всегда выходили победителями. Нянькины сказки умели утешить, и они же умели сердито высмеивать ненавистного боярина, несправедливого судью, подъячего, попа и даже самого "царя-батюшку".
Опостылела "подлому" человеку безрадостная рабская жизнь, и вот слезает с печи "мужиковый сын Илья Муромец", и слышит он в себе такую силу, что мог бы землю перевернуть, если бы было за что схватиться, во что упереться.
Разинув рты, слушала детвора нянькины сказки. А со стен, с лубочных картинок глядели на них, освещённые лучиной, и смирный мужик, и полуденный ветер, и Шемяка, и Муромец, и Бова-королевич, и Пётр - златые ключи.
ВОСПИТАНИЕ ПОРОДНОГО ОТРОКА
Порядки на Руси устарели. Огромная страна без армии, без флота. Отсталое хозяйство, обнищавший народ, глушь, невежество. Такую страну и завоевать нетрудно. И Петру I пришлось переделывать Московию на заграничный лад. Для новых порядков и люди понадобились новые.
Пётр брил боярам бороды, те самые бороды, "без которых невозможно и в царство небесное попасть", срезал длиннополые кафтаны, посылал учиться за границу. Про детей он тоже не забыл.
- Ребёнка, - говорил Петр, - должно с малолетства растить в европейском обычае и обхождении.
Азбуковники не годились для этого дела. Книжка-пугало доживала свой век. И вот Пётр даёт строгий приказ выпустить такую книгу, чтобы она учила дворянских детей, породных отроков, самым новейшим заграничным манерам.
Книга вышла в 1717 году. На титульном листе было жирно напечатано: "ЮНОСТИ ЧЕСТНОЕ ЗЕРЦАЛО или ПОКАЗАНИЯ К ЖИТЕЙСКОМУ ОБХОЖДЕНИЮ. Собрание от разных авторов. ПЕЧАТАЕТСЯ ПОВЕЛЕНИЕМ ЦАРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА".
У авторов был дальновидный расчёт: ребёнок вырастет, и, кто знает, может быть, ему придётся вести полки против шведов, может быть, он станет капитаном фрегата или государственным чиновником, и книга должна воспитать из него хорошего служаку. Первое дело тут выправка, к выправке нужно привыкать с малолетства.
"Если отец или мать перед тобой, - говорилось в книге, - на стол или на что иное не опирайся, и не будь подобен деревенскому мужику, который на солнце валяется, но стоять должен прямо".
Хороший служака трудолюбив. И книга учила:
"От лени добра не жди, кроме дряхлого тела и брюха, которое с лености тучно бывает".
Хороший служака должен уметь с подчинённым себя поставить.
"Слуг нужно в страхе содержать, они по своему нраву бывают упрямы и горды, потому их надо смирять, покорять и унижать" - так говорилось в "Зерцале".
Хороший служака не должен ударить лицом в грязь ни на балу, ни на приёме, ни на званом обеде.
"Во-первых, обрежь свои ногти, не явись за стол, якобы оные чёрным бархатом обшиты. Сиди прямо, не жри, как свиньи, не сопи, не чавкай, как пёс, и головы не чеши, ибо так делают крестьяне. Танцуя, не надлежит неприличным образом в круг плевать, но на сторону. И ещё не малая есть гнусность, когда кто часто сморкается, якобы в трубу трубит, или громко чихает, будто кричит"
Пройдя такую строгую школу заграничных манер, будущий служака не ударит лицом в грязь даже на ассамблее его величества. Авторы "Зерцала" добились своей цели, и книга пользовалась большим успехом у "породного" читателя. Она переиздавалась семь раз, последний раз в 1767 году.
Напечатанное в типографии "Юности честное зерцало" могло обслужить куда больше читателей, чем былые азбуковники. Но мужики и сейчас жили по-старинке и не имели своего "Зерцала", их время ещё не пришло.
Мы были бы не правы, если бы сказали, что Пётр позаботился только о дворянских детях. Он издал ещё один приказ, который коснулся и "породных и непородных" читателей, приказ, который имел значение не только в городе, но и в деревне. За составление сатиры сочинитель и рассказчик "будет подвержен злейшему истязанию", говорилось в приказе.
С тех пор сказки произносились шепотом, потому что в любой сказке можно было найти сатирический смысл.
ПРО ТО, КАК ЖОРЖЕТТА СТАЛА ПАРАШЕЙ
Пётр насильно приучал бояр к европейским порядкам. Зато после Петра, подражая царскому двору, сами дворяне принялись подражать загранице. Ели, пили, ходили, танцевали - всё по-заграничному.
Родной язык, и тот на французский сменили. Хоть и ломаный, да заграничный. И литературу читали всё больше заграничную. Детских книг выходило много, но русских среди них не было. Издавались плохие переводы с французского, английского, немецкого.
Что это были за книги, можно судить по их названиям: "Юношеское училище", или "Нравоучительные разговоры", "Нравоучительные размышления", "Детская книга с нравоучениями", "Нравоучительные повести", "Нравоучительные басни" и. много других.
Названия бывали иногда и не похожи та эти, но содержание оставалось таким же скучным и таким же наставительным.
Немногим позднее появились первые русские авторы. Раньше книги были переполнены иностранными именами: Ликасами, Сакхарисками, Менаклами, Флорианами. Теперь ребята могли прочитать рассказ из русской жизни про русскую пастушку Парашу. ("Пукет наставительный, от разных авторов", 1774 г.).
Вот пошла Параша в лес, вот потеряла по дороге чепчик и горько заплакала, вот встретила пастора, он ей прочитал проповедь, и пошла Параша домой на ферму бодрая и весёлая. Все это очень удивительно и даже невероятно. Откуда в русской деревне взялся чепчик, откуда пастор, почему ферма?
Отгадка простая: автору было лень изобретать собственные рассказы - зачем, когда под рукой французские и немецкие книжки? Автор выбирал себе по вкусу рассказ, пастушку Жоржетту называл Парашей, остальное оставлял без изменения, и оказывалась бедная Параша на чужбине. Читатель не замечал её горестного положения, он верил автору и представлял себе российскую деревушку на манер заграничной фермы.
ДЕТСКИЙ ГОСТИНЕЦ
Отец принёс детям подарок - новую книжку. Он ее долго искал: заезжал в лавку Академии наук, потом в типографию Шнура, потом в типографию Плавилщикова - ничего интересного не попадалось. Тогда он велел везти его к переплётчику Малыгину, и Малыгин вынул ему прямо из-под пресса привлекательную новую книгу.
"Сей труд, - говорилось в предисловии, - выпускаем с божьей помощью для забавы и пользы благородных детей".
XVIII век был на исходе, и детское чтение считалось не только нравоучительным занятием, но и полезным развлечением.
Книжка угодила отцовскому вкусу и тут же была куплена у переплётчика.
- Отгадайте, - спросил отец детей; - какую достал я вам весёлую и полезную книжку?
- "Фокус-покус", - сказал один.
- "Нового рода игрушку", - сказал другой.
- А я полагаю, батюшка купил нам "Добронравный пукет не для грудей, а для сердца", - сказал третий.
- Нет, - сказал отец, - я принес вам книгу поновее: называется она... - И он вобрал очень много воздуху - : "Детский гостинец, или четыреста девяносто девять загадок в стихах и в прозе, взятых как из древней, так и новейшей истории и из всех царств природы и собранных одним другом детей для их употребления и приятного препровождения дорогого времени". Москва, типография Решетникова, 1794 год, - дочитал отец, передохнув.
Дети были рады книге и стали задавать друг другу загадки.
"Я бедная крестьянка, никогда не грешила, а повешена?"
Первая загадка попалась трудная. Дети долго думали и наконец решили, что это помещик повесил свою крепостную.
Но отец объяснил: такие ответы мужикам давать впору, а не барским детям, и отгадку пришлось искать в книжке. Её нашли на последней странице: клетка. Вот, оказывается, что означала загадка. Дети смеялись. Загадка понравилась.
Над ответом стоило задуматься конечно, но читатель в те времена полностью полагался на авторов. Если сказано в книге - клетка, значит так и есть.
Почему же автор загадок дал такой удивительный ответ? Может быть, он ошибся? Нет. И не думал ошибаться. Именно - клетка. Мы уже видели, как первые детские писаки, не заботясь о правдоподобности, Жоржетт переименовывали в Параш. Другие же и этого не делали. Просто переводили иностранных авторов и выдавали за своё.
Наш "друг детей" так и сделал. Он перевёл немецкую загадку, ни слова не изменив. По-немецки клетки и крестьяне обозначаются одним и тем же словом "Bauer". По-русски же, как мы знаем, клетка и крестьянка - два совершенно разных слова. "Друг детей" думал: "Раз возьму у немцев - получится хорошо". Но он ошибся - получилась бессмыслица.
Маленькая загадка иногда может раскрыть целую эпоху. Вот как русское дворянство подражало Европе - слепо, тупо, и выходило: снаружи - мусье де Митроффан, а изнутри всё тот же Митрофанушка Скотинин.
Дети продолжали отгадывать загадки, но у них ничего не получалось. За каждым ответом приходилось лазить на последнюю страницу.
"Какая самая большая рыба?" В ответах дети читали: "У коей голова весьма далеко от хвоста".
"Когда случится выехать в дурную погоду, что тогда лучше: плащ или кафтан?" "Лошадь" - было написано в ответе.
"Какая вода обманчива?" Ответ: "Женские слезы".
"Чем хороша блоха?" Ответ: "Что угрызения её не смертельны".
"Для чего скоблят сыр?" Ответ: "Потому что он не имеет перьев, иначе бы его щипали".
Эта загадка имела огромный успех, дети козлами запрыгали по комнате, но отец был недоволен недогадливыми детьми, он взял книжку и сказал: - У вас нет догадливости, я вам лучше сам задам загадку, она проверит ваши познания.
И он прочитал: - "Кто однажды без лекарства излечил одного человека от лихорадки?" Дети не знали. Отец сердито раскрыл книгу на последней странице: - "Славный певец, кавалер Рафь, - читал он,- излечил в 1769 году от лихорадки неаполитанскую даму Бельмонт Пичнателли, пропев ей арию".
Отец насупил брови и стал мрачный. - Я вижу, - сказал он, - я зря потратился на книжку, вы невежды. Вы до неё не доросли. Он вышел из детской, хлопнув дверью.
*
"Почему бы и не сочинить детскую книжку? Дело это конечно не очень важное, но лёгкое и прибыльное" - так рассуждали многие детские писаки и, настрочив в два-три дня толстенный том плохих переводов, они скрывали свою фамилию, скромно называя себя "одним другом детей".
Всё "своё", русское, тем более "простонародное", считалось "подлым". Классики XVIII века - Тредьяковский и Сумароков - даже народные песни и те называли "подлыми", а Кантемир писал, что его произведения "гнусно не будут лежать в одном свёртке с Бовою и Ершом".
Народная сказка хирела в городах. Дети воспитывались на скверных переделках и переводах, на безыменных книжках, наставительных, как "Честное зерцало", плаксивых, как случай с Парашей, и бессмысленных, как "Детский гостинец", и это вполне естественно для консервативной, всё ещё отсталой страны.
Но книжные джунгли, как и всякие другие джунгли, готовят подчас неожиданности...